Владимир Карпов - Генерал армии Черняховский
— Прекрасно, товарищи! Теперь только вперед! — восторженно произнес Иван Данилович. — Теперь, Александр Петрович, нам здесь делать нечего. Сворачивайте КП и переносите его в Логойск. А мы, — посмотрел он на генерала Макарова, — едем к Крылову.
Но не успел он закончить, как вошел шифровальщик и вручил командующему телеграмму. Он прочитал. Лицо его помрачнело.
— Ну вот, директива Ставки на новую, Вильнюсскую операцию. Так что, Василий Емельянович, наша поездка на сегодня отменяется.
Если до этого времени Черняховский не сомневался (и ему хотелось!) повести фронт на Варшаву, а там — на Берлин, то теперь, с переносом наступления несколько правее, фронт нацеливался на Восточную Пруссию. Это очень огорчало Ивана Даниловича.
— Приказ есть приказ! Так вот, друзья, садитесь — и за дело!
3 июля был опубликован приказ Верховного о том, что войска 3-го Белорусского фронта под командованием Черняховского освободили столицу Белоруссии — Минск. Приказ был адресован и Рокоссовскому, в котором сказано: «при содействии 1-го Белорусского фронта». Наверное, Ивану Даниловичу в глубине души было приятно, что он взял Минск, а Рокоссовский только «содействовал». (Но это мое, может быть, неуместное предположение.)
Операция «Багратион» была осуществлена четырьмя фронтами с 23 июня по 2 августа 1944 года. Блестящий вклад 3-го Белорусского фронта я описал.
Так же успешными были боевые действия 1-го и 2-го Белорусских фронтов, ими руководил маршал Жуков. На первом этапе были стремительно проведены две крупные операции войск этих фронтов — Могилевская и Бобруйская, в результате которых командующие фронтов Рокоссовский и Захаров загнали противника в окружение — под Бобруйском.
Обычно операции на окружение совершались путем охвата группировки противника, противостоящей нашим войскам, которая имела прямое соприкосновение с нами на общей линии фронта. Клещи окружающих войск как бы отсекали из противостоящей обороны огромный массив территории с находящимися на ней войсками. Именно по такой схеме было осуществлено окружение на первом этапе Белорусской операции, о котором сказано выше.
Но маршал Жуков применил совершенно новый, никем ранее не осуществленный вид окружения крупной группировки врага в глубине его обороны.
Высочайшее полководческое мастерство Жукова проявилось в этой операции в полную силу!
Как только состоялось окружение частей 3-й танковой армии противника под Витебском и 9-й армии под Бобруйском, Жуков тут же использовал образовавшиеся бреши, стремительно бросил войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов в преследование в глубь обороны противника и на глубине 200–250 километров захлопнул огромную ловушку, окружив под Минском отступавшие войска и резервы фельдмаршала Моделя! (Вот они-то и маршировали позднее по улицам Москвы под конвоем.)
Такого гигантского «котла» окружения в глубине обороны, в ходе преследования, до Жукова еще никто не осуществлял. Вторая Золотая Звезда заблестела на груди полководца за грандиозную Белорусскую операцию вполне заслуженно!
«Багратион» является одной из блестящих операций в смысле военного искусства. В ней показали свое высокое мастерство Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, его заместитель Г. К. Жуков, талантливые военачальники А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, И. Д. Черняховский, И.Х Баграмян, Г. Ф. Захаров, командующий 1-й армией Войска Польского С. Г. Поплавский, многие генералы, офицеры, сотни тысяч сержантов и солдат. В результате операции «Багратион» была освобождена Белоруссия, не вставшая за долгие три года на колени перед фашистами. Наши войска, продвинувшись на 500–600 километров, вышли на территорию Польши и к границе с Восточной Пруссией. В ходе операции было окружено несколько группировок противника, и ни одна из них не вырвалась. 17 дивизий и 3 бригады врага были полностью уничтожены, а 50 дивизий потеряли больше половины своего состава. Германское командование перебросило сюда 46 дивизий с других участков и с Западного фронта, что облегчило англо-американским войскам ведение боевых действий во Франции.
* * *И опять я вынужден просить извинения у читателей за еще одно «ностальгическое» отступление. Точнее сказать, оно от темы не отступает, имеет прямое отношение к этой главе. Потому что за событиями, которые в ней описаны, я следил по газетным и радиосообщениям. Особенно там, где писали о моей родной 39-й армии и о командующем 3-м Белорусским фронтом Черняховском.
Голова моя была еще в бинтах, и получалось — вроде бы я один из первых, кто пролил кровь в продолжающемся сражении «Багратион».
А Информбюро сообщало сначала об окружении 39-й армией витебской группировки, а затем уничтожении ее. Приятным для меня (и по сей день) было сообщение о том, что генерал Гольвитцер попал в плен.
В 1977 году, спустя четверть века после тех событий, подарил мне свою книгу «Разведчики всегда впереди» (Воениздат) генерал Волошин Максим Афанасьевич, начальник разведки 39-й армии, который, как сказано выше, рекомендовал меня для выполнения задания разведотдела фронта. В этой книге есть такие строки:
«…мне сообщили, что разведчики 134-й стрелковой дивизии захватили в плен командира 53-го армейского корпуса генерала от инфантерии Гольвитцера и его начальника штаба полковника Шмидта. Я немедленно выехал на КП армии.
Столь важных пленных допрашивал сам командарм Людников. Генерал Гольвитцер оказался довольно разговорчивым. Ответив на заданные ему вопросы, он добавил:
— Вы распознали наши слабые позиции. Русские войска переломили обе ноги, на которых стоял наш корпус. Я не понимаю, откуда у вас могли быть такие подробные сведения о наших частях…
Иван Ильич Людников показал Гольвитцеру карту, составленную нашим разведотделом в период подготовки к операции. На карте была нанесена группировка частей 53-го армейского корпуса и его соседей, система обороны, расположение огневых точек.
Гольвитцер долго и внимательно рассматривал карту. Потом задумчиво проговорил:
— Если бы надписи здесь были на немецком языке, я считал бы, что это рабочая карта, которой я пользовался до начала боев. Впрочем, система огня здесь отражена полнее и точнее».
Вот эти слова и порождают приятные воспоминания, потому что, как мне кажется, имеют и ко мне прямое отношение. Гольвитцер говорит, что пользовался этой картой «до начала боев». А я принес из Витебска фотоснимки, сделанные агентурщиками именно с той карты, которой пользовался «до начала» нашего наступления. И надписи на немецком языке на ней были. При распечатке и размножении этой карты немецкие надписи заменили нашими, русскими.
Так что Гольвитцер узнал свою карту!
Здесь я должен обязательно подчеркнуть свою скромную роль в добыче этих ценнейших данных. Блестяще сработали наши разведчики, которые смогли найти доступ к подлинной карте Гольвитцера и сфотографировать ее. Не знаю, удалось это именно тем разведчикам, с которыми я встречался, или они, как резидентура, имели своих агентов в немецком штабе. Эти детали мне неизвестны. Повторяю, главные герои-исполнители этого очень удачного проникновения к секретам немцев были агентурные разведчики. Я был лишь связной. Официально, если это отражено где-то в документах, выглядит, наверное, так: Карпов получил задание доставить разведданные из Витебска. Задание выполнил. При возвращении ранен.
А все, что вы прочитали в главе «Особое задание», это мои ощущения и переживания. Лирика! Для меня при выполнении этого задания была, конечно, успешная, опасная работа, но главное, что еще больше запомнилось, это встреча с Черняховским. По тылам немцев я и раньше немало полазил. А вот поговорить с прославленным командующим фронтом — это в памяти на всю жизнь! Тогда, во время беседы с Иваном Даниловичем, я о мелочах не думал, не до того было, шел серьезный разговор о сложном и опасном поручении. Но позднее (да и сейчас) я припоминаю все детали той встречи. Черняховский поздоровался со мной за руку: «Здравствуй, разведчик». Он не вернулся за письменный стол, а сел на диван и показал мне, чтобы я садился рядом. Иван Данилович откровенно меня разглядывал во время разговора. Я был молоденький старший лейтенант, шел мне двадцать второй год. Подтянутый, стройный, с темными усишками под носом. Смею самонадеянно предположить, что я ему понравился. Сужу так смело об этом не только по его доброжелательному тону, но и по его жестам во время разговора: он несколько раз положил свою большую теплую руку на мою, которая лежала на моем колене. Не похлопал, не погладил, а именно мягко положил, подержал, потом убрал и опять положил, ненадолго.
Он понимал, на какое опасное дело посылает этого, по сути дела, еще юношу. После окончания разговора не просто встал, пожал руку, а, не отпуская ее, сделал несколько шагов вместе со мной к двери. И я видел в его добрых глазах самое искренне пожелание успеха.
