Иван Арсентьев - Суровый воздух
– Ты?!
Все время она жила томительной надеждой на встречу. Но теперь, когда минута эта наступила, она испугалась, будто случилось что-то неожиданное – негаданное. Она воображала его себе таким, каким он был в последний день расставания – грустным, бледным, немного болезненным. А сейчас?
Загорелое обветренное лицо, блестящие, с восторгом устремленные на нее глаза, во всю грудь ордена. Он словно вырос, возмужал и похудел, прямо не узнать! Но это был он, Василек, живой, с его привычным шрамом на лбу, широкими плечами, черными, откинутыми назад волосами.
– Ты?! – повторила она почти неслышно, увидела его руки, протянутые к ней, прильнула к его груди, прижалась мокрой щекой к жесткой гимнастерке. – Я столько ждала тебя… – сказала она прерывающимся голосом, в котором зазвучали новые, не знакомые Черенку нотки.
– Ждала? – облегченно вздохнул Черенок и взволнованно прошептал: – Я люблю тебя…
Он взял ее голову ладонями, молча посмотрел в налитые счастливыми слезами глаза и вдруг почувствовал, что все тревоги и сомнения, мучившие его вдали от нее, мигом исчезли, будто никогда их и не было.
Студенты, с которыми он застал Галину в этой комнате, неслышно удалились. Первые минуты напряжения и неловкости сменились взволнованным оживлением.
Галина прикрыла распахнутую дверь, села. Черенок неотрывно следил за каждым ее жестом, словом, взглядом. Он знал: потом, там, он долгие месяцы будет повторять их в памяти.
– Я тогда писала тебе… Помнишь? Я не так писала… Я к тебе хотела сбежать. Из дому. От всех. Я тогда ни о чем не думала… Только хотела видеть тебя, быть с тобой, рядом, – говорила она дрожащим голосом.
Ее несвязный, но непосредственный рассказ о том, о чем она никогда не писала ему, перемешивался подробностями о себе, своей жизни, учебе, о своей любви, про которую не смогла б рассказать ни матери, ни самой близкой подруге.
Василий слушал Галину, глубоко тронутый ее откровенностью, верил ей и был ей благодарен.
Так же торопливо и беспорядочно он рассказал Галине, как встретился в Орле с ее земляками, как принимал от них в подарок самолет, говорил о своих друзьях, о своей тоске по ней и о том, как светлело на душе, когда приходила от нее весточка. Тогда он чувствовал себя сильнее. Хотелось летать и летать без конца, драться с каким угодно врагом!
Кто-то улыбающийся заглянул в дверь.
– Пойдем… – шепнула Галина лётчику.
Черенок подхватил ее под руку и почти бегом увлек к выходу. Одевшись, они вышли на улицу и остановились перед наметенным сугробом. Черенок взял девушку на руки, перешагнул через сугроб и осторожно опустил на садовую скамейку.
– Говорят, счастья не дождешься… Неправда. Вот оно и пришло, с новым годом вместе, – радостно говорила Галина.
Черенок целовал ее в разрумянившиеся щеки, губы, глаза. А в холодном безоблачном небе сияла голубая луна.
* * *Все последующие дни в Москве Черенок провел как во сне. Ни на минуту не покидало его предчувствие чего-то большого, такого незабываемого, что останется в сердце на всю жизнь. В наградном отделе назначили день, когда он должен будет явиться в Кремль получать награду. Все вечера он неизменно проводил с Галиной. Их можно было встретить и в Большом театре, и в концертном зале имени Чайковского, и во МХАТе. Они вместе написали Александре Петровне и Сергею. Письма были бодрые, счастье так и выпирало между строк. А дни проносились как ракеты.
Наступило утро, когда надо было идти в Кремль. Галина проводила Черенка до Спасских ворот и обещала прийти встретить его часа через три возле музея Ленина. С волнением вступил он на широкую мраморную лестницу Кремлевского дворца. Думал ли он когда-нибудь, что ему придется побывать здесь? Он шел, не чуя под собой ног.
Кругом стояла строгая, деловая тишина. В светлом белом зале ожидания собирались люди. Черенок обратил внимание на группу людей в штатских костюмах. Стоя в стороне, они вполголоса о чем-то разговаривали. В одном из них он узнал выдающегося музыканта, фотографии которого много раз встречал на страницах газет и журналов еще до войны. Но больше было военных. У стены в креслах сидели офицеры в новеньких, с иголочки мундирах, три солидных генерала, один моряк и еще кто-то с деревянной клюшкой, лицо которого было спрятано за развернутой газетой. Черенок присел. Сосед напротив кашлянул, опустил газету, и Черенок увидел на его плечах погоны майора с перекрещенными стволами пушек. Лицо показалось удивительно знакомым, он даже привстал. Майор в свою очередь уставился на него и вдруг порывисто вскочил. Клюшка с грохотом упала на паркет. Присутствующие повернули головы. Генералы укоризненно посмотрели на нарушителя тишины, но тот, не замечая их взглядов, гаркнул, словно на батарее:
– Летун!.. Какими судьбами?!
Несколько секунд Черенок пристально глядел на него, и вдруг перед ним с предельной ясностью встала палата безнадежных в Черкесске… Черенок узнал в нем того капитана, товарища по госпиталю, с которым он не раз спорил в палате.
– Бомбардир! – воскликнул он, пораженный. Несомненно это был Корнев. Черенок хотел назвать его фамилию, но, к стыду своему, забыл. Артиллерист, видимо догадавшись о затруднении летчика, тактично помог ему.
– Не верится, что встретил здесь Корнева? Не удивляйся. Все правильные дороги ведут сюда… – загудел он, обнимая Черенка.
Присутствующие в зале с дружеским любопытством посматривали в их сторону. Черенок поднял клюшку, повертел в руках и вопросительно взглянул на Корнева.
– Не повезло, брат. Этот раз в левую попало… На Корсунь-Шевченковском, – развел тот руками.
– Значит, все в артиллерии живешь?
– Спрашиваешь! Стоило жить, чтобы дождаться такого дня. А затем, разве истинный бомбардир изменит своему богу? Вот. видишь, и Золотую Звезду заработал там, – добавил он, скромно опуская глаза.
Черенок крепко пожал ему руку.
– Ну, а ты зачем в Москве? – спросил майор.
– Затем же, за Звездой.
– Ну да? – И они снова обменялись рукопожатиями. – Летаешь все?
– Спрашиваешь! Разве истинный летун изменит своей богине? – в тон ему ответил Черенок.
Разговорились, вспомнили госпиталь, Черкесск, колхозников с хутора Николаевского, врачей, сестер. Корнев поинтересовался, не встречался ли Черенок с кем-либо из них, не получает ли писем?
– И письма получаю, и встречался, и даже самолет от хуторян в подарок получил. Собственный теперь имею.
– Ба-ба-ба… Да ты, оказывается, совсем богачом стал.
– На то и авиация!.. – улыбнулся летчик.
– Ну-ну, не хвастай, – перебил его Корнев. – Мы и сами не лыком шиты… У меня в дивизионе все пушечки приобретены на средства, собранные комсомольцами Магнитогорска!
Разговор друзей затянулся бы надолго, если бы их не прервали. Майор внутренних войск пригласил всех в зал.
Торжественная церемония вручения наград, встреча с членами правительства произвели на Черенка неизгладимое впечатление. Это было совершенно новое, ранее не испытанное чувство.
В памяти промелькнула вся его жизнь: сиротство, детский дом, учеба, родной полк, тяжелое ранение, Галинка. И хотя среди награжденных больше было военных, да и сам он, Черенок, вновь собирался на фронт, где еще предстояло неизвестно сколько времени провести в суровом воздухе войны, здесь как-то яснее думалось о мире. Спокойствие присутствующих, и то, что, несмотря на такое трудное для страны время, правительство в торжественной. обстановке вручает им награды, говорило о великой вере в победу.
Здесь, в Кремле, Черенок почувствовал себя сильнее. Лицо его озарила благородная гордость человека, прошедшего сквозь массу опасностей и страданий и готового пройти все снова, если это потребуется. В душе хотелось, чтобы с ним вместе были сейчас все его товарищи по оружию, чтоб все они испытали это волнующее чувство.
Выйдя на Красную площадь; офицеры остановились и, словно сговорившись, вместе закурили. Первые минуты, пока не улеглось волнение, молчали, бросая друг на друга короткие взгляды, потом разговорились. Холодный ветер обжигал разгоряченные лица. Но они не чувствовали холода и медленно шли вдоль кремлевской стены.
Снег скрипел под ногами. Между серых громоздких туч проглядывало голубое небо, и скупые лучи зимнего солнца, прорываясь из-за туч, падали на землю светлыми пятнами. И там, где появлялись они, все на несколько минут вспыхивало, сверкало ярким блеском. Вот снова солнечная полянка промчалась по площади, мелькнула на цветной шапке храма Василия Блаженного и затерялась где-то на крышах Замоскворечья. Черенок проследил за ней взглядом, и в памяти его встали все эти дымные годы войны и среди них сегодняшний день – день, похожий на эту радостную солнечную полянку. Думы Черенка прервал голос Корнева.
– Зайдем куда-нибудь перекусить, – предложил он.
– В принципе я не против, но… знаешь…
