Павел Ермаков - Все. что могли
Время тянулось медленно. Есть хотелось, но особенно курить. В отличие от еды курево имелось, но курить запретил Горошкин. Запах махры разносится далеко.
Разливались сумерки, когда появился офицер. Шел он не один, а вдвоем. Оба громко разговаривали. Это меняло обстановку, задуманный план рушился. Очевидно, озадаченный этим Янцен долго не выходил из своего укрытия. Надо бы офицеру уже в улочку сворачивать, тогда и заспешил ему навстречу солдат, вроде бы торопился. Офицеры постояли минуту, расстались. Бывший фельдфебель не хотел ни с кем делиться своим секретом. Янцен повел его, что-то почтительно объясняя.
Возле узенького пролома в стене он вдруг поскользнулся, оступился и толкнул офицера плечом. Тот глазом не успел моргнуть, как чьи-то сильные руки обхватили его за шею, перехлестнули глотку — ни крикнуть, ни вздохнуть, — увлекли в глубину развалин. Скоро он сидел в дальнем углу спеленатый, с затычкой во рту и разоруженный.
Обождали самую малость. Фадеев примотал веревку, которой был связан немец, к своему поясному ремню, к спине между лопаток приставил финку, дал почувствовать ее. Сказал, чуть зашебуршится, конец. Янцен перевел, немец замотал головой, мол, он все понимает, будет вести себя тихо.
Прошли тем же путем, каким в городок пробирались. В степи допросили немца. Надо было знать, имело ли смысл тащить его за собой через линию фронта. Горошкин убедился, смысл был. Немец подтверждал все, что разведчикам удалось узнать о расположении немецких войск. Но тот знал все это предметнее, с точным указанием мест дислокации пехоты и огневых средств. Он рассказал и то, чего не мог знать Горошкин. Бывший фельдфебель только что вычертил карту, нанес план действий соединения, в котором служил, сразу после захвата Сталинграда.
24
Убедившись, что все разведчики и пленный немец в окопе, Горошкин перевалился через бруствер, спрыгнул. Ноги едва держали, колени дрожали, дышалось с трудом, будто вокруг кто-то выкачал воздух. Не верилось, что дошли до своих, наконец-то дома. Незнакомый майор с выступающим упрямым подбородком дохнул на него запахом махорки:
— Горошкин?
— Он самый.
— Вторую ночь ждем вас. Двигайте в блиндаж.
— У меня раненый, сержант Фадеев. В медсанбат бы его.
— Отправим.
В блиндаже было тепло. Висевший на стояке фонарь освещал маленький стол, примкнутый к стене, нары. В глубине их кто-то спал, укрытый шинелью. Майор покрутил ручку полевого телефона, коротко сказал:
— Пришли. Да, пока побудут у меня. С ними — пленный, — положив трубку, пояснил Горошкину: — Наш главный разведчик скоро будет здесь. Твоему начальству он сообщит.
Без паузы распорядился, чтобы принесли харчей, водки, горячего чая. Потом дозвонился до медсанбата, убеждал: надо срочно приехать, потому как раненый лежачий, ребята принесли его из разведпоиска, ждать не может.
Слушая майора, Горошкин вспоминал, как просачивался он с разведчиками через немецкие позиции. Все шло хорошо до последнего рубежа. Тут споткнулись. Напоролись на подразделения, которых не было на том месте, когда пробирались в тыл к немцам. Пришлось уклониться далеко влево, а там их обнаружили. Поднялась стрельба. Пуля ударила Фадееву в бедро. Тащили его волоком на полушубке. Потом возвращались и тем же способом волокли пленного немца. Янцен мрачно пошутил: хотя и так, но бывший фельдфебель шубу получил. Тащили потому, что рук-то ему не развяжешь. Из сил выбились. Оказались на правом фланге стрелкового полка, а уходили с левого. Но это уже не важно, главное дома.
Почти разом приехали и капитан-разведчик, и санитары.
— В свой полк хочу вернуться, товарищ младший лейтенант, — просил Фадеев, долго не отпуская руку Горошкина.
— Я у тебя если не сегодня, то завтра обязательно побываю, — пообещал младший лейтенант. — В полк вернешься. Это точно. Майора Ильина попрошу, он позаботится-похлопочет.
Пока завтракали, начальник разведки стрелкового полка накручивал телефон, затем докладывал начальству: группа Горошкина возвратилась, привела «языка». Младший лейтенант слушал и удивлялся, что капитан не пояснял, кто такой Горошкин, выходило, что о нем и его группе все кругом знали. Закончив говорить по телефону; капитан предупредил:
— Приказано старшему группы с пленным прибыть в разведотдел армии.
— Есть, — привстал Горошкин.
Хлебосольный майор-комбат разливал водку по кружкам, щедро угощал:
— Ну, за знакомство, за то, что из волчьего логова вырвались.
Улыбнулся Горошкин, приподнял кружку и поставил, а взгляд ушел вглубь, затуманился.
— Парня мы своего там… оставили. Надо бы помянуть, с устатку тоже не мешает, — тихо сказал он. — Но нельзя. Вот доложу-отчитаюсь, тогда…
— Резонно, — поддержал капитан. — Наш командующий не любит, когда к нему являются после заправки, — он выразительно щелкнул пальцем по шее. — После, когда дело будет окончено, сам угостит.
Не вошел, вломился в блиндаж майор Ильин. Сгреб в охапку Горошкина:
— Какой ты молодец, Вася, что вернулся!
— Дак, обещал. Дал слово, порушить не могу, — смущенно пошутил младший лейтенант.
Ильин обошел разведчиков, каждому руку пожал, глянул вопросительно на Горошкина.
— Не все здесь, товарищ майор, — пояснил виновато. — Радиста убило, там и похоронили. Фадеева в медсанбат увезли. Неподалеку от нашей передовой пуля угодила-шарахнула.
— Радость одна не ходит, бок о бок с нею — печаль, — тихо обронил Ильин. Глянул на разведчиков, потом на майора. — Комбат, побриться бы ему не мешало.
— Это в два счета.
По дороге в разведотдел Горошкин успел коротко рассказать, где побывал со своей группой и что удалось добыть. Капитан потирал руки, удовлетворенно кивал. Ильин спросил:
— Немец знающий?
— Штабной.
Почти весь день пробыли в армии. Командующий был доволен. Чаркой на этот раз, как предполагал капитан, не угощал. Некогда ему. Пограничники увидели, штаб армии был в постоянном напряжении. К командующему то и дело заходили генералы. Все же он позвал к себе Ильина с Горошкиным, коротко поблагодарил. Но что стоили эти краткие слова:
— Крепко нам помогли. Спасибо. Пока ваше начальство разберется… военный совет армии наградил младшего лейтенанта Горошкина.
Привинтил к его гимнастерке орден Красной Звезды, напутствовал, дескать, важен почин. Всем разведчикам медаль «За отвагу» дал. С болью сказал, из двух групп, посланных разведотделом армии, одна не вернулась. Прощаясь, улыбнулся Ильину.
— Я хотел, чтобы ты пошел, да твой полковник не пустил. Чую, младший лейтенант у тебя достойный ученик.
Вышли от командующего, Ильин спросил:
— Как Янцен себя показал?
— Размышляю-полагаю, парень к настоящей жизни возвернулся и снова человеком себя осознал. С языком-то, которого добыли, его затея.
— Рад за него. За нас тоже, что не ошиблись.
В полку, в своей землянке, раздеваясь, Горошкин спохватился. Про сумку немецкую, офицерскую совсем забыл. Так и проболталась у него на ремне. Еще на той стороне, когда сидели и ждали в развалинах, он заглянул в нее. Вальтер на свой ремень нацепил. Больше ничего стоящего не обнаружил, кроме старого конверта, да каких-то бумажек, заполненных немецким текстом. Глядеть не стал по той причине, что к тому, за чем пришел к немцам в тыл, это не относилось. Хотел бросить, но пожалел по извечной крестьянской привычке. Вещь добротная.
Как ни кидало в сон, побежал к Ильину. Доложил о сумке.
— Далеко занесло ее хозяина. Значит, из тех мест, где мы с тобой горе мыкали. Бумаги. Какое-то письмо на немецком. Переводчика срочно сюда, — кивнул ординарцу.
Через несколько минут прибежал встрепанный со сна старший лейтенант. Поводил глазами по строчкам, обдумывая фразы, неторопливо пересказывал: «Его высокопревосходительству генерал-полковнику Фридриху Паулюсу…»
— Высоко забирает. Самому Паулюсу, — качнул головой Ильин. — Давай дальше.
«Мой дорогой друг! С восхищением слежу за вашими блистательными боевыми успехами. Представился удобный случай… из моих собственных запасов посылаю для ваших доблестных солдат два вагона теплых вещей».
— Сволочь! Из собственных… как бы не так. Вспомни, Вася, как они округу грабили, крестьян обирали, — ругнулся Ильин.
«Лично для вас — пальто на бобровом меху, — продолжал переводчик. — Сшито на фабрике моего компаньона Казимира Богайца. Все это представит вам его сын, мой офицер, гауптман Леопольд Богаец».
— Тесен мир, — с изумлением выдохнул Ильин. — Преданно служит немцам господин Богаец, растет как на дрожжах. Вон какой чести удостоился — послан к самому Паулюсу.
— Бронетранспортер мы подбили. Показалось мне, из него никто не выбрался. Если Богаец в нем ехал, то каюк ему. Но сумка… она валялась возле грузовика. Неужто опять улизнул-утек? Везуч гадюка. Знал бы, что он там, голову положил бы, но достал бы мерзавца.
