Петр Андреев - Военные воспоминания
Выслушав мой длинный рассказ, капитан Федько заявил «И из-за двух делений угломера подняли шум?». Но я-то знал, что два деления угломера - это много, а иногда бывает и очень много, особенно, когда снаряды падают на голову своей пехоте. А Федько я сказал, что это я рассказал ему для того, чтобы он знал, что и у меня бывают ошибки. Хотя бы в несдержанности.
А в том случае пришлось производить привязку батарей и наблюдательных пунктов в условных координатах. И тогда уже снаряды легли туда, куда их посылали. В данном вопросе, не могу не отметить, что такие старые карты были у нас не только на территорию Латвии, но и Белоруссии, в то время, как у немцев карты нашей территории, в том числе и упомянутых мною районов, были новейшие, рекогносцировки 1938-1940 годов. Дело доходило до того, что мы брали карты у убитых немецких офицеров и по ним работали. К сожалению, нечасто они к нам попадали.
Капитан Федько глубоко ошибся в своих надеждах на классическое планирование действий артиллерии при прорыве оборонительных линий или подавлении его наступательных сил. Почти вся его служба в дивизионе протекала в непрерывных продвижениях вперед и перемещениях по фронту, когда артиллерия или не успевала развернуться или, не сделав ни одного выстрела, снималась, чтобы снова куда-то двигаться и закапываться на новом рубеже.
В прорыв оборонительной линии с Магнушевского плацдарма были введены танковые соединения, они и решили судьбу фронта. Немцы, преследуемые танками, поспешно отступали, а мы, делая по 40-50 километров в сутки, их догоняли. От р. Пилица, что южнее Варшавы, до границы Германии дивизия преследуя противника прошла по маршруту Жерардув, Кутно, Долгуш и только 27 января, на германской границе у города Уж-Дойч (ныне Ujscie), что южнее города Шнайдемюль (ныне Pila), вступила в бои.
Взвод топоразведки из 4-6 человек, хотя по штату должно быть 12 человек, на марше выполнял функции разведчиков и нес караульную службу.
Двигались днем, останавливаясь на ночь в населенных пунктах. Пехота не успевала за танками, и тогда роты, и даже батальоны, сажали на машины артполка.
Поляки относились к нам нейтрально. Были, правда, и исключения. Как-то нас двоих муж с женой угостили вином. Для нас было новинкой, когда они бутылку вина вылили в кастрюли и поставили в другую кастрюлю с кипящей водой. Бывали случаи, когда между нашими солдатами и польками вспыхивала любовь. В одной деревне начальник связи дивизиона так влюбился в польку, что отстал от дивизиона на двое суток. Чем дольше люди были вне боев, тем больше разлагались и падала дисциплина. Солдаты стали искать развлечений. Стали пить. Польки очень ловко этим пользовались. После ночи, проведенной в женской компании, иные гуляки возвращались без пропитых шинелей, гимнастерок и даже без сапог. За бимбер (самогонку) солдаты отдавали все, все свои трофеи.
Километров за 60 от границы с Германией у нас кончился бензин. Полк остановился и меня и ст. сержанта Митягова отправили вперед, для связи с пехотным полком. Не знаю, какая могла быть у нас связь, если у нас не было ни радиостанции, ни транспорта. Но нам было все равно. Мы уже полагали, что немцы так и будут отступать до Атлантики без остановки.
Днем пришли в последний перед границей населенный пункт Польши - Уж-Польский. Маленький городок на пригорке. Слева к городу вплотную подступает сосновый лес. Пехота, сделав небольшой привал, двинулась дальше. А мы решили переночевать в городке - в тепле. Двигать с пехотой - значит рисковать. Если пехота встретится с обороной немцев, придется коротать ночь в поле. А это зимой. Лежит снег, и мороз градусов пять.
Сразу попали к приветливой хозяйке квартиры - женщине лет 30-35. Продуктов у нас не было, а обременять хозяйку не хотелось. Пошли поискать что-нибудь съестное. В подсобке магазина с разбитой дверью стояла бочка соленых огурцов. Хозяйка осталась очень довольна, когда мы ей вручили полное ведро прекрасных огурчиков. На радостях даже дала понять, что разделит с нами ночь.
Оставив ей огурцы, пошли проверить, кто из военных остался в городе и, заодно, город посмотреть. День клонился к вечеру. В городе оставалась в ремонте одна 57-мм противотанковая пушка на конной тяге, но и та, по-видимому, закончив ремонт, уехала. Остались мы вдвоем, что было небезопасно, нам уже рассказывали, что ночью в город приходит покормиться группа немецких солдат, то ли дезертиров, то ли окруженцев. Но догонять полк уже было поздно, да и очень хотелось есть. Спросили, где живут немецкие семьи. Думали, что немцы богаче и у них найдется, чем нас покормить.
Первая немецкая семья состояла из двух пожилых женщин. Попросить покормить нас, постеснялись. На большее, чем дать нам 250 граммов фруктового сока, чтобы разбавить 250 граммов спирта, хранившегося у меня в полевой сумке, нахальства у нас не хватило. Разбавив спирт, отправились дальше, не пить же нам спирт со старухами -немками. Да и спать вдвоем с одной полькой по возрасту в полтора раза старше любого из нас, не хотелось. Решили найти семью богатую, чтобы накормили и, чтобы было по девушке на каждого.
Вышли к добротному деревянному дому, с примыкающим к нему большим двором, обнесенным высоким забором, и сараями. К усадьбе вплотную подступал тот самый лес, откуда в город, по слухам, приходили немцы. В ту минуту мы об этом не подумали. Уж очень хотелось есть. Зашли. Хозяин как раз зажигал керосиновую лампу. В комнате, кроме мужчины, поляка лет 50-55 находились еще две женщины того же возраста, и две девушки. Здесь и решили остановиться ночевать. Выставили на стол бутылку с вишневой «настойкой» (сок был вишневый) и хозяйке ничего не оставалось, как подавать закуску. Выпили. На голодный желудок порядочно захмелели. Девушки поставили пластинку. Потанцевали. Видя, что Сережа стал настойчиво ухаживать за ее дочерью, а дело дошло до того, что они на какое-то время уединились в сенях, мать, это была работница хозяина, увела дочь. Время близилось к полуночи. Дочь хозяина, молодая красивая девушка в очках разобрала для нас двуспальную кровать и, воспользовавшись случаем, шепнула: «Когда родители уснут, я к вам приду».
Разделись и залезли под мягкое стеганое одеяло. Затаив дыхание, ждем, когда потушат лампу в соседней комнате. Там укладывались спать хозяева дома. Лампу еще не задули, как открывается дверь, входит хозяин дома в кальсонах и ложится на односпальную кровать в нашей комнате. Наши надежды рухнули. Но не совсем, где-то еще что-то теплилось. Не спим.
Внезапно две короткие очереди немецкого автомата «Шмайсер». Вскакиваем, одеваемся. Хватаю свой наган с четырьмя патронами. Выбегаю в сени и затаиваюсь у входной двери. Тихо. От холода и нервного напряжения по телу пробегает дрожь. Возвращаюсь в комнату. Сергей сидит на кровати. Хозяин спит или делает вид, что спит. Решили спать по очереди по два часа. Хозяйка поднялась задолго до рассвета и ушла из дома. С рассветом стали собираться в дорогу и мы. Оказывается, хозяйка доила коров. Она выставила нам ведро пенящегося парного молока. Обманщица же так и не вышла.
Выпив по кружке молока, прощаемся с хозяйкой, хозяин куда-то исчез, и бежим на дорогу. Надо ловить попутный транспорт, догонять полк. Видим стоящую на дороге машину, груженую бочками. Подбегаем, просим хозяина машины подвезти. Тот дает добро. И в это время слышим: «Петр, торбинка, Петр, торбинка». Оборачиваемся. Метрах в двухстах бежит наша «очкарик», размахивая моей полевой сумкой. Бросаюсь к ней навстречу. В это время машина трогается, и я только вижу, как Сергей переносит через борт вторую ногу.
Машину пришлось ждать долго. На дороге обогнал старшину своего управления дивизиона Защепина с тремя конными повозками и кузней. Первая деревня на территории Германии горела ( События, изложенные в следующем эпизоде, описаны также в отдельном рассказе «Немецкая армия отступает…» и размещены на вэб-сайте М.С. Солонина в весной 2010 г. ). Пламя охватило половину деревни. Густые клубы дыма закрывали горизонт. Сергея нашел в штабе 29-го гв. стрелкового полка, разместившегося в просторном доме в уцелевшей части деревни. Может быть и уцелевшей, благодаря этому, поскольку мы слышали, что деревня была оставлена немецкой армией в целости. В штабе сидело и суетилось множество офицеров и их денщиков. И все почему-то курили. Подышали мы табачным дымом, но делать здесь больше было нечего, и мы отправились искать своего старшину с кухней. Уже сгущались вечерние сумерки, а мы за весь день только и выпили по кружке молока. Встретили старшину. Нашли пустой дом с сараями и обнесенным забором двором. Пока хозяйственники распрягали лошадей и занимались другими хозяйственными делами, мы с Сергеем вошли в дом.
Весь дом состоял из двух больших комнат с двумя входными дверями. Одна с улицы, другая со двора. В комнате все было перевернуто. Кресла, стулья и шкафы лежали на полу. Постельные принадлежности и одежда грудам лежали тут же. Расчистив проход, поставили на ноги диван и сели на него ожидать ужина. Солнце уже село за горизонт и в доме был полумрак. Осветить комнату нам было нечем, а искать лампы у хозяев нам не хотелось. Не хотелось и говорить. Кажется, уже все за три года переговорили. Я пишу «три года», потому, что Сережа попал к нам из госпиталя после ранения в грудь уже в январе 1942 года.
