Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5
5. Италия-Австрия
В декабре 1944 года наш взвод расформировали. Мне выдали проездные документы и предписание явиться в штаб Казачьего Стана в городе Толмеццо (Северная Италия), куда я и прибыл самостоятельно. После формальностей был направлен в юнкерское училище, расположенное в селении Вилла Сантина. В возрасте 17-ти лет я стал юнкером Юнкерского училища Казачьего Стана. Наряду с другими дисциплинами, мы изучали и двигатели внутреннего сгорания с преподавателем H.H. Красновым-младшим. Он был внучатым племянником генерала П. Н. Краснова — бывшего атамана ВВД и известного писателя. После большевистских застенков и лагерей ему, единственному из клана Красновых, удалось выжить и вырваться в свободный мир и написать книгу воспоминаний «Незабываемое. 1945–1956».
Юнкера были вооружены немецкими карабинами, но в боевых действиях против итальянских партизан почти не участвовали. Однажды училище подняли по тревоге, и мы пешим порядком направились в горы. Не встретив партизан, дошли до какого-то тупика, где начинался тоннель малого сечения, примерно метр на метр. В разведку включили меня. Прошли, а точнее полупроползли метров сто и оказались на совершенно ровной площадке. Кругом были горы, а слева в трехстах метрах совершенно отвесная скала, к которой вела пешеходная дорожка.
После нашего доклада все училище возвратилось, и к вечеру мы были в казармах. Это было в конце марта 1945 года.
В первых числах мая перед строем был объявлен приказ о передислокации через горный перевал в Австрию. Сложно описать этот переход. Неширокая, но хорошо обустроенная дорога была забита повозками и массой людей. Перешли узкий мост, соединявший две стороны, узкого, но очень глубокого ущелья. Внизу виднелся еще один полуразрушенный мост. Говорили, что по нему переходил Альпы A.B. Суворов и, якобы, назывался он «Чертов мост». По-итальянски «Диаволе понте». Так ли это — утверждать не берусь.
Вероятно, 5-го мая мы перешли по мосту реку Драву и остановились на площади города Обердраубурга под огромным столетним дубом. На второй день нам выдали сухой паек, состоящий из английских консервов и прелых галет вместо хлеба, а училище расположили в каком-то пустующем здании. Вскоре сдали оружие, но жизнь в училище шла своим чередом: занимались строевой подготовкой, выходили за город и, расположившись на полянке, проводили теоретические занятия. Весна. На душе спокойно. Пошли разговоры, что англичане отправят нас в Африку в специальные отряды.
Недели через три пошли слухи, что нас всех отправят в Советский Союз. Вечером пришел хуторец Сергей Данилов и предложил: «Коля, завтра англичане нас будут выдавать для отправки в Советский Союз. Пошли со мной. Здесь недалеко швейцарская граница. Перейдем ее и останемся». Но жуткая ностальгия по родным местам настолько глубоко сидела в душе, что я отказался. Надоели горы, манила степь.
На следующий день прибыли английские солдаты и объявили, чтобы мы грузились в автомашины для отправки на Родину. Поднялся шум, гвалт: «Стреляйте здесь, а грузиться в машины не будем!» Но, как говорят, сила солому ломит. Погрузили в автомашины, кого силой, а кто и сам залез в кузов, как я. Привезли на полустанок и погрузили в товарные вагоны. Когда поезд тронулся, все начали уничтожать фотографии, дневники, письма, солдатские книжки и т. п. Стоял прекрасный летний день. Двери в вагонах были открыты. Охрана только снаружи. Кое-кто выпрыгнул на ходу.
6. Родина встречает своих сыновей
Поезд остановился в открытом поле, и солдаты охраны наглухо закрыли двери вагонов. Переехали мост и вновь остановились. Послышалась русская речь, сдобренная матом. Открыли двери: «Выходи. Строиться по три!» Кругом солдаты с красными погонами и околышами фуражек, с автоматами и винтовками с примкнутыми штыками.
Объявили: «Из строя не выходить. Шаг влево, шаг вправо — стреляем без предупреждения!» Загнали в цех сталелитейного завода с демонтированным оборудованием, где уже находилось много казаков в военной форме и гражданской одежде. Сразу же началась регистрация.
Примерно через неделю — погрузка в товарные загоны, но уже с зарешеченными окнами и нарами в два этажа. Двери наглухо закрыты. На советско-румынской границе простояли сутки — переводили вагоны на широкую колею. Стоял полный «шмон». Отбирали все, что приглянется солдатам. Тронулись дальше. Куда везут — никто не знает. Одно ясно, что до Сибири к осени довезут. Появилась масса вшей. Видел вшей с детства, но такого количества даже представить не мог. Каждый рубец на одежде — сплошные вши.
В начале сентября мы прибыли в Кемерово. Вагоны поставили в тупик на шахте «Северная». Собралась масса людей из поселков шахт «Северная» и «Крутая». Крики охраны: «К вагонам не подходи!» Выкрики из толпы: «Нет ли такого-то с вами?» Построили по три и под конвоем привели в лагерь, который был недалеко от шахты. Жилье — землянки почти полностью в земле. Только верхняя часть сантиметров на 70 возвышается над землей. Там небольшие окошки. Длина каждой землянки метров 50. Внутри на всю длину в два ряда двухэтажные нары. Лагерь состоял из 12-ти землянок, обнесен 3-хметровым деревянным забором с запретной зоной и вышками по углам. Господи, загнали нас «из огня да полымя» — грязь, крысы и колонии клопов!
Построение, поверка. Объявили, что мы находимся в проверочно-фильтрационном лагере (ПФЛ), что будем до окончания государственной проверки работать в подземных условиях. На работу и с работы нас будут водить под конвоем. Работать будут все за исключением тех, кто вызван на допрос, назначен дежурным по землянкам или для работ на кухне. Назначили старших по землянкам.
На другой день пригнали на шахту и развели по нарядным участков. Там распределили по рабочим местам, выдали спецодежду, каски, чуни (галоши). Никакого обучения или инструктажа по технике безопасности не проводилось. Сказали, что будете работать с опытными шахтерами, и они вас всему обучат. Тяжелой и кровавой была эта школа!
Первый спуск в шахту. Вспомнились слова песни: «И в забой отправился парень молодой». Попал я в забойщики, хотя об этой работе не имел никакого представления. Мой учитель поручил мне нести до участка электросверло весом 12–15 кг. Дорога по шпалам, между которыми вода. Пока дошли до участка, в моих чунях полно воды. Поднимаемся по лестнице до первого штрека. Дальше электросверло, которое шахтеры называли «баран», понес напарник моего учителя. Поднялись по лестнице еще на 50 метров до следующего штрека, называвшегося «параллельным». Прошли по нему метров 70, где встретили горного мастера и трех забойщиков, которых мы сменили.
«Мы пришли в лаву. Она очень опасна. Будь всегда осторожен», — сказал учитель. И действительно: пласт угля мощностью 7 метров и углом падения около 60 градусов. Верхняя часть пласта в три с половиной метра уже выработана, а мы работали в нижней части под обрушенными породами. Нам предстояло обурить часть забоя, отпалить и закрепить. Положили две трехметровых доски над крутым колодцем, куда сбрасывается уголь после отпалки. Учитель расположился на одной доске и стал бурить, я на другой поддерживал и подтягивал кабель, идущий к «барану». Третий наверху заготавливал крепление. После обуривания забоя пришел взрывник, зарядил шпуры и взорвал. Весь уголь до последнего кусочка улетел в колодец.
Крепление забоя после отпалки — самая ответственная и опасная работа. Приходится работать над пустотой с ненадежного настила из досок. Над головой такой же ненадежный мат из лесоматериалов, защищающий от уже обрушенных пород. Этот мат нужно подхватить и закрепить стойками.
По прошествии 4-х месяцев при креплении забоя я сорвался с этих досок, получил травму и вдобавок стал заикаться. Одна беда порождает другую. До несчастного случая я несколько раз был у следователя на допросах. Он был заикой. Вызывает меня на очередной допрос. Отвечаю и заикаюсь. Надо было видеть его возмущение! Мое заикание он принял как насмешку над ним. И пошло: мать-перематъ, пистолет на стол и т. д. И такой допрос был не единственным. Смягчился, стал относиться ко мне нормально и даже посмеялся, когда ему объяснили, что со мной произошло.
Однажды, еще до травмы, вызывают меня из шахты. Захожу к дежурному. Там сидит особист, кабинет которого на 2-м этаже. Заводит меня в свой кабинет, дверь на ключ, садится за стол, пистолет перед собой и начинает допрос. Фамилия, имя, отчество и т. д. Когда дело дошло до места рождения, стал сверять с тем, что было написано в папке. Спрашивает: «Ты правду говоришь или врешь? Во Львовской области у тебя есть родственники?» Отвечаю, что нет. «Жаль, что ты Федот, да не тот», — встал, открыл дверь: «Иди».
7. Спецпоселенцы
20 марта 1946 года перед строем нам объявляют, что мы теперь спецпоселенцы. Охрану сняли. На работу стали ходить без конвоя. Но до этого многих из лагеря куда-то отправили этапом. Появились новенькие. По-видимому, наш лагерь специально укомплектовывали теми, кому предстояло жить на спецпоселении. Всех поставили на учет в отделе кадров шахты, где мы обязаны были работать в течение шести лет безвыездно и каждую декаду отмечаться в спецкомендатуре, что не сбежал. Местные жители нас называли «шестилетками».
