Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5
Я быстренько развернулся и побежал выполнять приказ деда, а немцы с ним стали садиться в лодку. Через 2–3 минуты поднялась стрельба, засвистели пули. Я упал на землю, а когда стрельба стихла, поднялся и пошел к берегу, чтобы забрать свои удочки. Тут увидел, что один немец перегнулся через борт, а второй лежит на дне лодки. Вероятно, убиты. А дедушки в лодке нет.
С другого берега из автомата дали короткую очередь поверху, и я убежал.
Вижу, один немец побежал по оросительной канаве в сторону хутора. Думаю, что надо уходить, но как? Если идти лесом, поймают и скажут, что партизан. Пошел берегом. Когда подходил к хутору, меня увидели немцы и стали кричать:
«Хальт, хальт!», — и направили в мою сторону оружие. Я остановился. Два немецких солдата переплыли ко мне, обыскали, но ничего не нашли. Подтолкнули к воде, и мы переплыли к хутору. Втолкнули меня к другим задержанным, которых собралось уже человек восемь-десять, и стали грузить в крытый грузовик. Я стал упираться и говорить, что вон там мой дом. Солдат пинком под зад помог мне влететь в кузов.
Привезли к правлению колхоза. Выгрузили. Там уже находилось несколько человек задержанных. Стали выводить по одному на допрос. Подошла моя очередь. Переводчик на чистом русском языке спрашивает: «Кому ты носил продукты?» Отвечаю, что никому никаких продуктов не носил, а ходил на рыбалку.
«А почему у тебя в карманах крошки от хлеба?» Ответил, что брал хлеб для прикормки рыбы. «Ладно, не признаешься — признаешься в другом месте». Собрали нас человек тридцать и под конвоем погнали. Остановились на полянке у колодца, из которого мы брали воду. Тут я увидел сестренку моего друга Саши, подозвал ее и попросил, чтобы она нашла мою мамку и сказала ей, что меня арестовали немцы. Немцы отобрали человек десять, дали на двух человек по немецкому термосу, и в сопровождении конвоя мы стали носить воду из родника, который вытекал в колхозном винограднике.
К вечеру пришла мать, и я ей все рассказал. Попросил принести какую-нибудь одежду, так как к вечеру похолодало. Она принесла мне рваную фуфайку. Когда ложился спать, ко мне попросился молодой красноармеец, и мы вдвоем накрылись этой фуфайкой. Спали прямо на земле. Рано утром нас подняли, построили и погнали в сторону профиля (шоссе). Фуфайку пришлось бросить — в нее налезло много вшей от пленного красноармейца.
Нас пригнали в хутор Мокрый Лог. По пути (15 км) собралось уже человек 60 или 70, так как всех подряд — кто шел, кто ехал — собирали в одну колонну. Разместили в колхозном сарае-конюшне. Часа в 2 дня построили, выдали всем лопаты и под конвоем пошли ремонтировать шоссе — засыпать ямы от бомб. Там мы проработали до вечера. По возвращении нам выдали немного мяса — порцию на десять человек (немцы застрелили какую-то телку).
Утром построили. Пришел офицер, осмотрел нас и скомандовал: «Цивиль, раус!» Все, кто был в гражданской одежде, вышли вперед. Нас отпустили по домам. По-видимому, это была либо венгерская, либо австрийская часть. На этом моя рыбалка закончилась.
А в лесу, как я узнал позднее, выходила из окружения какая-то батарея, и на этой стычке прекратила свое существование. Дед Миша был ранен в ногу. Вылечился. Меня опять направили к лошадям, которые находились по-прежнему на колхозном стане, отстоявшем от хутора в четырех километрах.
3. Зима 1943 года
В начале января 1943 года после окружения под Сталинградом немцы стали создавать оборону по западному берегу Донца. Зима выдалась морозной.
Однажды к вечеру пришел ко мне домой нарочный и сообщил, что меня вызывают в правление к атаману. Там уже было несколько ребят моего возраста. Мы получили задание отвезти ночью немцев на санях, запряженных быками. Пригнали быков с базы, запрягли в уже загруженные каким-то военным имуществом сани и в сопровождении немецких солдат двинулись по луговой дороге в станицу Раздорскую. Там ночью разгрузились и в обратный путь. К утру были дома. Но я в этой поездке обморозил пальцы правой ноги — валенок был дырявым.
Шестого февраля на стан привезли письменный приказ атамана, в котором мне предписывалось на следующий день сопровождать табун в эвакуацию. За невыполнение приказа — расстрел. Рано утром седьмого февраля на стан прибыло несколько саней с казаками. Несмотря на сильную метель, мы вместе двинулись в сторону города Шахты. Утром перешли железнодорожную станцию Каменоломню и к вечеру прибыли в село Матвеев Курган, где простояли более суток. Затем пошли на Мелитополь. Казаки говорили, что этой ночью в селе появился советский танк, но я его не видел.
После двухсуточного пути мы остановились в селе Астраханка, где разместились по квартирам. Здесь простояли до конца августа. Работали у местных жителей: пахали землю, косили траву, убирали хлеб. За это они снабжали нас продуктами.
В конце августа, после сдачи немцам лошадей и быков, прибыли в Мелитополь, откуда в начале сентября по железной дороге двинулись в Польшу через Проскуров, Жмеринку, Тернополь и Львов.
4. Польша-Германия
Во Львове нас разместили в бывшем лагере, но без охраны. Уроженцев Дона, Кубани и Терека отделили от остальных. Набралось человек 250–300. Отделили людей старшего возраста, а более молодых (до 40 лет) повезли дальше. Прибыли на польскую станцию Мадерово, вблизи которой находился военный лагерь. Но воинская часть уже ушла. Разместили нас по баракам, расположенным в строгом порядке. Питание в столовой пищеблока.
Прошли регистрацию и почти месяц находились на карантине. Предполагалось, что нас зачислят в немецкую воинскую организацию по строительству и ремонту. После карантина нам выдали немецкую форму и стали обучать военному делу. Занимались, в основном, на плацу: строевая подготовка, приемы приветствия офицеров и т. д. и т. п. За провинность наказывали ходьбой по-гусиному (в присядку). Так продолжалось до февраля 1944 года.
В феврале нас перебросили в г. Катовице, где мы занялись разгрузкой вагонов с разным воинским имуществом, прибывающих с Восточного фронта. Позднее переключились на подсобные работы по изготовлению каких-то больших емкостей. Мастерами были поляки, а в нашу обязанность входило подавать заклепки, подтягивать воздушные шланги от клепальных молотков и т. д.
В апреле нас перебросили в Дрезден и разместили в пятиэтажной казарме. Прошли санобработку, получили новое обмундирование, личные солдатские книжки и оружие. Занялись военной подготовкой, но не столько строевой, сколько изучением оружия и его применением. Ходили за город на стрельбище. Несли службу по охране аэродрома, поднимались по тревоге. В свободное время знакомились с городом и его многочисленными прекрасными музеями.
В августе перед строем объявили, что мы будем переданы в казачьи формирования. Дня через два после сдачи оружия нас погрузили в пассажирские вагоны. Ночью поезд остановился. Впереди слышалась бомбежка, светились прожектора и рвались зенитные снаряды. К утру поезд тронулся, и мы прибыли в Берлин на вокзал «Зообанхоф».
Разместились в каком-то театре без стекол в окнах. Часов в 10 выдали на завтрак по 5 картофелин, сваренных в мундире. После завтрака пришли два офицера и на чистом русском языке поздравили с прибытием в столицу Германии. Сообщили, что основная часть казаков будет направлена в формируемые казачьи части, а небольшая часть останется в Берлине для несения караульной службы. Дней через пять пришел пожилой офицер и отобрал казаков для комендантского взвода при штабе генерала А.Г. Шкуро. В это число попал и я. Остальные тогда же были распределены по казачьим частям.
При штабе в отдельном помещении каждому определили койку с постельными принадлежностями и шкаф для обмундирования и шинели. Сводили нас в Православную церковь, где батюшка после молитвы произнес проповедь, из которой запомнились слова: «Много на земле разных народов, но Бог един. Многие люди веруют в Аллаха, другие имеют свою веру во Всевышнюю силу. Но только коммунисты отвергают Бога».
При распределении обязанностей меня поставили дежурным в приемной генерала Шкуро. Я должен был докладывать генералу или его адъютанту о посетителях и вновь прибывших. Обычно штабные офицеры входили без всякого доклада. Нарушался распорядок почти ежедневными (чаще вечером) воздушными тревогами, заставлявшими нас уходить в бомбоубежище, расположенное неподалеку возле вокзала «Зообанхоф». В свободное время знакомились с городом, ходили в кино и зоопарк. Почти все музеи были закрыты.
5. Италия-Австрия
В декабре 1944 года наш взвод расформировали. Мне выдали проездные документы и предписание явиться в штаб Казачьего Стана в городе Толмеццо (Северная Италия), куда я и прибыл самостоятельно. После формальностей был направлен в юнкерское училище, расположенное в селении Вилла Сантина. В возрасте 17-ти лет я стал юнкером Юнкерского училища Казачьего Стана. Наряду с другими дисциплинами, мы изучали и двигатели внутреннего сгорания с преподавателем H.H. Красновым-младшим. Он был внучатым племянником генерала П. Н. Краснова — бывшего атамана ВВД и известного писателя. После большевистских застенков и лагерей ему, единственному из клана Красновых, удалось выжить и вырваться в свободный мир и написать книгу воспоминаний «Незабываемое. 1945–1956».
