Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?
Осторожно, чтобы не наступить на них, Виссе перемахивает через троих и, только наклонившись, видит, что лежащие возле зенитной пушки — мертвы.
В нескольких метрах впереди, у правого орудия, залегли за бруствером лейтенант и два унтер-офицера, которые обозревают в бинокли долину реки Червленой в поисках артиллерийских позиций противника. Всякий раз они, заметив пламя и услышав звук выстрела, судорожно втягивают голову в плечи, прижимаются лицом к земле и, боясь пошелохнуться, выжидают, пока где-то не ухнет взрыв пронесшегося со свистом снаряда.
Вдруг почти в метре от Виссе ложится снаряд, рикошетом от песка взмывает вверх, с воем пролетает прямо перед его носом — и вот обер-лейтенант уже лежит, растянувшись во весь рост в грязной жиже из снега и глины. Иронизируя над собой, он смотрит вслед уплывающему облаку дыма: «Это покидает меня крошечный ангел-хранитель, который, взяв за руку одного болвана, провел его целым и невредимым через погибель. Если я, отделавшись легким испугом, хочу теперь убраться с горы и вновь вернуться живым, то должен найти какое-нибудь укрытие. Вероятно, что-то зависит и от самого человека: благодаря уму и соответствующей доле предусмотрительности, осторожности он мог бы продлить свой жизненный путь».
К счастью, высокогорное плато со всех сторон прорезано зигзагообразными глубокими окопами. Летом они были вырыты русскими, теперь же эта разветвленная система окопов пригодилась немцам.
Пригнувшись, Виссе идет по окопам, пытаясь разыскать командира зенитной батареи. Вдруг он резко отступает назад. Перед ним в пустом окопе сидит, съежившись, прямо на земле зенитчик. Теперь он ползет к нему. Канонир, которому на вид около восемнадцати, кажется еще ребенком. Подтянув колени к туловищу, дрожа, словно в лихорадке, от сильного страха, юноша опирается руками в стенку окопа, содрогающегося от громовых разрывов снарядов.
— Что с тобой, паренек?
Юноша, совсем еще мальчик, худой, с соломенного цвета волосами, выбившимися из-под каски, поднимает голову. Он смотрит на Виссе пустыми, ясными, голубыми глазами, и на его лице застыло выражение той нестерпимой муки, которую он испытывает от ужасов войны.
Стуча зубами, он не в состоянии произнести ни одного членораздельного звука. Виссе усаживается рядом с юношей на землю и закуривает сигарету.
— Будешь?
Парень отрицательно качает головой.
— Я н-не курю! — заикаясь, отвечает он.
Виссе самому становится как-то жутковато, когда он представляет себе, что скоро русские танки могут раздавить их своими гусеницами или длинный четырехгранный штык красноармейца может проткнуть их насквозь.
— Как тебя зовут, дружище?
— Ю-ю-рген!
— Гм, а меня Фриц, я из Вены — а ты?
— Из Эльбингероде!
— В горах Гарца? Знаю, знаю — красивые места. Прошлой зимой я находился какое-то время в прекрасной обители сестер милосердия, которая превращена в лазарет. Хорошие были тогда денечки! — Поглаживая юношу по спине, Виссе успокаивает его. — Подъем! Мне пора топать дальше!
Услышав, что Виссе намерен покинуть его, зенитчик испуганно смотрит на офицера. Виссе еще раз наклоняется над парнем:
— Слушай, я не собираюсь тебя обманывать: никто не минует того, что ему на роду написано, особенно на войне. Война — это вообще опасное времяпрепровождение. Когда дело принимает щекотливый оборот, как, к примеру, сейчас в нашей ситуации, я всегда говорю сам себе: «Фриц, это ничего не изменит, тут все одно — наложишь ли ты от страха в штаны или же, стиснув зубы, подавишь в себе страх. Последнее — лучше и притом разумнее. Все решают привычка и опыт». Из десятка тысяч пуль в тебя попадет минимум одна — да и от нее нередко можно увернуться, обладая сноровкой, но, тем не менее, мне, часто бывает страшно. Знаешь, Юрген, что я делаю в таких случаях? Я полагаюсь на Бога, молюсь ему и чувствую, как он хранит меня.
Юноша смотрит на Виссе, улыбается — похоже, что он пришел в себя.
— Смотри, чтобы они не забыли про тебя при переходе на другую позицию!
— Так точно, господин обер-лейтенант, я постараюсь!
Окоп заканчивается перед бруствером, за которым залегли лейтенант и два унтер-офицера. Виссе ползком подбирается к ним, так же — всем телом — падает ниц возле лейтенанта, лицом в грязь, потому что через каждую секунду бронебойные снаряды со свистом проносятся дьявольски низко над головой или же с шипением зарываются в землю прямо перед ними.
— Вот дерьмо, черт побери, а? — заводит разговор Виссе.
— Если бы эти сволочи прервали идиотский огонь хотя бы на пять минут, я бы смог отвести два своих орудия. Обоим не повезло — попадание. Большая часть моих людей погибли или получили ранения! — сообщает лейтенант, которому на вид около двадцати лет.
Виссе поднимает голову, чтобы осмотреться, но тут же быстро прячется. «Тут и носа не высунешь — того и гляди, схлопочешь по башке!»
— Да, содержание металла в воздухе чертовски высоко! — с усмешкой шутит один из унтер-офицеров.
— Если вы как можно скорее не подвезете сюда тягачи и не смотаетесь со своими орудиями, то русский Иван поставит эти штуки на передки, — напоминает Виссе лейтенанту, убеждая его хоть что-то предпринять.
— Сейчас два моих орудия превратились в настоящие мишени. В таком дурацком положении я еще не бывал! Я ведь сразу сказал шефу, но тот получил приказ от своего командира. Я успел всего лишь поджечь снарядом два Т-34 и все, потому что если по одному орудию бьет тридцать — сорок стволов, то все быстро заканчивается!
На равнине, примерно в восьмистах метрах, широким фронтом идет глубоко эшелонированное наступление русских танков. Как на учебном плацу: передние останавливаются, чтобы, используя их огневую поддержку, следующие за ними могли подтянуться и продвинуться дальше. Русские пехотинцы, атакующие под прикрытием танков, рассеяны по всей местности.
Капитан-зенитчик широкими скачками бежит по плато и со всего размаху бросается на землю рядом с Виссе. Это — командир батареи.
— Я прикажу устроить здесь вокруг дымовую завесу. Тягачи уже в пути — и потом нужно сразу убрать орудия!
Два солдата бросают далеко вперед дымовые шашки, и сразу же над горбом горы и плато распространяется дымовая стена. Но ветер слишком силен и разрывает клочья дыма, унося их прочь. Капитан и лейтенант быстро созывают своих людей, и Виссе уже лежит один.
Русский огонь утих, и он быстро идет вниз по высоте. Он еще успевает увидеть, как противовоздушное орудие, прицепленное к тягачу, появляется из дыма и его оттаскивают с высоты.
Поскольку высота относится к участку румынской обороны, нужно действовать быстро. Прошло не более четверти часа, и русская пехота уже наступает и занимает гору.
Виссе понимает, что потом русские в течение нескольких часов превратят высоту в настоящую крепость. Бегом он устремляется прочь, встречает в лощине другой тягач со вторым орудием и просит капитана взять его с собой.
— Мне быстро нужно назад, чтобы вести в контратаку румын, которые находятся в готовности в русле ручья.
Со своими товарищами сидит молодой канонир, который благополучно пережил свое боевое крещение под огнем и теперь радостно кивает, увидев Виссе. За водителем лежит горка, накрытая плащ-палаткой с зелеными маскировочными пятнами, прислоненная к сиденьям. Виссе с интересом приподнимает плащ-палатку и отшатывается в страхе: под ней лежат уже остывшие трупы солдат, погибших на этой высоте! «Боже мой, столько мертвых у нас не было в дивизии даже тогда, когда мы 10 мая 1940 года форсировали Маас!»
На остаток пути он садится назад к молодому солдату.
— Ну, Юрген, теперь все уже позади, и с тобой ничего не случилось!
— Это что, означает ничего? — Юноша показывает на убитых и стонущих раненых. — Я вам скажу, господин обер-лейтенант, я ненавижу войну и не хочу быть солдатом!
Полковник Константинеску все еще находится в русле ручья. Он стоит вместе со своими офицерами. Артподготовка началась, и господа рассуждают, следует ли им, поскольку у них нет противотанковых средств, отступить перед атакой русских или продолжать оборонять хорошо укрытые позиции за дамбой по ту сторону ручья. Их боевая задача занять высоту представляется им невыполнимой и не подлежащей дискуссиям. Правда, они не могут отсюда определить масштабы продвижения противника, но по шуму боя отчетливо ясно, что гора, которую нужно занять, атакуется с противоположной стороны.
Пока наверху стояли немецкие противовоздушные орудия, они чувствовали себя в безопасности. Теперь же их охватывает ужас, потому что оба боевых тягача с раскачивающимися из стороны в сторону орудиями мчатся вниз по склону и спускаются по пологой дороге за русло ручья.
Шум боя приближается. Румыны нервничают, однако дно ручья защищает их от разрывающихся снарядов, осколки которых, как рой пчел, свистят над головами: это не дает им удариться в панику окончательно.
