Гейнц Зенкбейль - Джонни Бахман возвращается домой
— Но скоро стемнеет, Джонни, и, кроме того, сейчас же опасно…
Мальчик поднял глаза на женщину.
— Я уже две недели в пути. Я хочу найти свою маму! Я должен ее найти! Со мной уже ничего не случится: война же уже закончилась.
61
Вокруг Александерплац.
Сквозь огненное море.
Обрывки воспоминаний, как в старом фильме,
«Как хорошо, что война уже кончилась!» — эти слова были сказаны необдуманно! Джонни понял это еще вечером, в тот же день, когда по пути к центру города на каждом шагу сталкивался с проявлениями войны. Не раз он подвергался серьезной опасности, не всегда, правда, сознавая это.
Дул сильный ветер. До Александерплац Джонни добрался почти без сил, потратив на дорогу примерно два часа.
Большую площадь и прилегающие к ней окрестности он узнал не сразу, а лишь хорошо осмотревшись: очевидно, бои здесь были особенно затяжными и тяжелыми. Вокзал, зажатый между фасадами двух неуклюжих магазинов, напоминал скелет выброшенной на берег гигантской рыбы с ободранной кожей. Часть платформы была опрокинута на улицу вместе с железными столбами. Здания магазинов по обе стороны площади были настолько разрушены, будто на них обрушился невиданный ураган. Справа находились тоже магазины, от которых остались лишь обгоревшие, покрытые сажей каменные коробки.
Между домами расположился взвод русских пехотинцев, среди которых было трудно различить, кто из них солдат, а кто офицер. Покрытые копотью и пылью, они стали очень похожими друг на друга. Их шинели и гимнастерки были разорваны и перепачканы. Они отдыхали, как отдыхают люди, честно выполнившие свой долг.
Перейдя по поврежденному железнодорожному мосту, мальчик свернул на Кенигштрассе. Здесь, казалось, бой стих всего лишь час-другой назад. Судя по количеству сожженных танков и разбитых орудий, бой здесь, видимо, был особенно ожесточенным. За плотной стеной высотой в дом из чада и пыли, которые начали лениво оседать, Джонни заметил кусок башни старой ратуши. Башня, сложенная из тускло поблескивающих красноватых камней, была испещрена множеством следов от пуль. Приблизиться к этому строению было почти невозможно, так как обрушившиеся фасады домов напротив забаррикадировали подход к нему. Мусор и камни, вывороченные из мостовой, искореженные рельсы, стоящие поперек автобусы и опрокинутые тумбы с объявлениями заставили мальчика идти в обход. Лежали убитые немецкие солдаты, от вида которых Джонни начинало подташнивать. Все чаще его одолевало сомнение, а удастся ли ему в темноте дойти до цели.
Было уже очень поздно, когда Джонни, продвинувшись вперед не больше чем на километр, свернул в незнакомый переулок. По обе стороны его горели дома. В пламени, образующем на мостовой своеобразный огненный туннель, все время что-то пощелкивало и потрескивало. Иногда из зданий доносились взрывы ручных гранат, патронов и снарядов, по-видимому, оставшихся там. Вскоре Джонни попал под настоящий дождь горячего пепла, так что ему пришлось накинуть куртку на голову и плечи, чтобы спастись от ожогов. Чуть позже он нашел в сточной канаве каску и надел ее.
Чем дальше шел мальчуган, тем нестерпимее становился жар, все стремительнее бушевал круговорот искр. Джонни побежал сломя голову. Медленнее он пошел только тогда, когда это море огня осталось позади него.
Почти падая от усталости, он решил перевести дух в квартире при разбитом магазинчике. Последующие события Джонни с трудом мог осмыслить. Как в сильно порванном и потом кое-как склеенном фильме, он сохранил в памяти лишь обрывки пережитого: он видел то бородатого советского солдата, который тащил на себе молодого танкиста, то русскую девушку-регулировщицу, которая никак не хотела пускать его по дорожке близ разрушенного моста, то горсточку семечек подсолнечника, протянутую ему раненным в голову сержантом. Особенно навязчивым было воспоминание о женщине, которая выбралась из туннеля подземки промокшей до костей.
— Фашисты хотели нас там, внизу, утопить! — задыхаясь, сообщила она.
Слова о полутемном, сыром подвале ассоциировались у Джонни с воспоминаниями о темном, вонючем бункере. Несколько позже в пустом углу склада он нашел наполовину сгнившую брюкву и съел ее. Ржаво-коричневый купол собора, горящий самолет посредине улицы, маленькие пушки, которые как-то смешно подпрыгивали в высоту, как капризные зверьки, когда раздавался выстрел, спасающиеся бегством жители, и все новые и новые раненые всплывали в его воспоминаниях.
Итак, война закончилась. Вернее говоря, она уже умирала, но все еще давала о себе знать.
62
Утренние поиски.
Заложенные кирпичом арки.
«Свинья уже бросила нас!..»
Вероятно, еще не было и пяти часов, когда мальчик увидел перед собой Шпрее. Утро еще не совсем рассеяло ночную тьму. На юго-западе небо все еще было окрашено в пурпур. Иногда в воздухе повисали красные или зеленые осветительные ракеты. Из того же направления Джонни слышал и артиллерийский грохот и все новые и новые автоматные очереди. От черно-зеленой, лениво плещущейся воды поднимался жидкий туман.
За невысокой оградой набережной возвышался фасад неуклюжего массивного общественного здания, построенного из блоков песчаника. Поржавевшая жестяная крыша здания выглядела особенно некрасивой. Угрюмые, узкие, сводчатые окна были доверху заложены мешками с песком. В них были оставлены только узкие щели в виде бойниц.
Узкий железный пешеходный мостик был перекинут через реку. В некоторых местах его настил был пробит снарядами, кое-где не хватало нескольких досок. Запутанный клубок колючей проволоки был растянут от перил к перилам. Джонни пришлось немало потрудиться, чтобы перебраться на другую сторону. Странно, но там не было видно ни одной живой души. По мере того как все больше рассветало, артиллерийский огонь усиливался.
Когда Джонни пересек какую-то улицу, он увидел совсем неожиданно часть пути берлинской городской дороги. Она проходила в нескольких метрах над улицей в длинном путепроводе, опоры и соединяющие арки которого были сооружены из кирпича. Следующие друг за другом арки были заложены кирпичом. Джонни стряхнул с себя последнюю усталость. Должен же он наконец добраться до цели столь длинного путешествия?
За мостом мальчик свернул направо и прошел часть пути вдоль высокой стены. Там, где он предполагал выйти на Фридрихштрассе, а затем к вокзалу, беспрестанно стреляли зенитки. Зато вокруг этого места было тихо. Сквозь оконные проемы расположенного напротив разрушенного дома проникали лучи восходящего солнца, бросая на пыльную мостовую причудливые тени. Джонни ускорил шаг.
В заложенной кирпичом арке находилась железная дверь, которая оказалась незакрытой. Внутри было холодно, сыро и темно. Крысы, вспугнутые светом, падающим сквозь открытую дверь, стремительно разбежались по углам, исчезнув за бочками и ящиками. Первое, что попалось мальчику на глаза, это военный китель, валявшийся на грязном цементном полу. Судя по блестящим погонам, это был офицерский китель. Однако ни в этом, ни в соседних помещениях Джонни не обнаружил никаких признаков того, что здесь когда-то был расквартирован лазарет.
Мало-помалу Джонни заставил себя смириться с мыслью, что здесь он не найдет того, что хотел. Все ближе и ближе он подходил к вокзалу. Наряду с зенитными здесь стреляли и обычные пушки, какие обычно бывают у пехотинцев. Мальчуган приуныл.
«Идти ли дальше? Есть ли смысл подвергать себя опасностям?»
Вдруг ему показалось, что он слышит музыку.
«Невероятно, — подумал Джонни. — Музыка в такое время и здесь? По всей вероятности, это крысы. Должны же крысы уметь пищать?» Но он не ошибся, он действительно слышал очень негромкую, но тем не менее явно воспринимаемую ухом музыку. Его несколько сбила с толку непривычная, незнакомая мелодия.
И тут он понял, что музыка могла доноситься только из следующей заложенной кирпичами арки!
Джонни заторопился к выходу. Дверь оставалась открытой. Лучше всего музыку было слышно с улицы. Особенно отчетливо раздавались звуки тромбона, но громче всего неистовал барабан. Это было настоящее соло на барабане.
Когда мальчик вошел во вторую арку, то попал в светлое оштукатуренное помещение. По обе стороны зала виднелись широкие коридоры, завешанные шерстяными покрывалами. В центре стоял стол, покрытый белой, не особенно чистой клеенкой. На другом столе, прямо у стены, он увидел радиоприемник. Там же стояла пузатая бутылка из прозрачного стекла, заткнутая пробкой. Бутылка была наполовину заполнена прозрачной, как вода, жидкостью. За столом, наклонясь вперед и чуть согнувшись, сидел немецкий унтер-офицер. Мужчина был лысым. Его пористое, уже немолодое лицо сильно покраснело. Изо рта текла слюна.
