Георгий Кубанский - Команда осталась на судне
– Напоминаю, – диктовал радистке Иван Кузьмич, – продовольствия осталось дней на десять, горючего на четырнадцать.
– И я напоминаю вам, – ответил порт. – «Таймыр» мы больше не вызываем. Вы поняли меня? «Таймыр» не вызываем. Вы ведете поиск за двоих.
Продолжать поиск!.. Ивану Кузьмичу очень не хотелось принимать командование траулером со значительно подтаявшими запасами продовольствия, топлива, пресной воды. В трюмах – чердаки без единой рыбки. Была бы воля Ивана Кузьмина, собрал бы он на судно одних поморов. Пускай даже и немолодых. Народ этот привычный к полярным плаваниям, умелые рыбаки... Да что думать о несбыточном? Сейчас следовало сделать все возможное, чтобы не уронить доброй славы удачливого и смелого промысловика. Впрочем, какая слава? Нужна рыба. Эти два слова вытеснили все остальное. В голове Ивана Кузьмича уже складывался свой план поиска косяков трески, изменения в составе вахт...
Планшет покойного капитана
Хоронили Бассаргина поздней ночью.
Проводить капитана вышли все свободные от вахты матросы и командиры. На палубе было тихо. Лишь на полубаке всякий раз, когда о борт судна ударяла волна, слышался легкий удар судового колокола. Мягкий, протяжный звон походил на похоронный.
В напряженной тишине излишне громко прозвучал голос Ивана Кузьмича:
– Флаг приспустить!
Короткое прощальное слово Корнея Савельича. Салют из трех винтовок коротко разорвал тьму, осветил пляшущие в воздухе снежинки, мрачные лица моряков.
За бортом мягко всплеснула волна, принимая навечно тело моряка.
Возвращаясь в надстройку, Иван Кузьмич вспомнил последние слова Бассаргина. Планшет! Святая святых промыслового капитана. Сам Иван Кузьмич хранил свой планшет, как величайшую ценность. Даже оказавшись не у дел, он три года берег карты Баренцева моря, на которых много лет отмечал наиболее уловистые подъемы, направления заходов траулера, хорошие концентрации рыбы и опасные для траулера места: скалистое дно, обильные скопления губки, подобно наждаку протирающей прочную пеньковую сеть.
С трудом преодолевая тяжелое чувство, вошел Иван Кузьмич в каюту покойного капитана. Каждая мелочь здесь напоминала о Бассаргине. Казалось, сейчас он сам откинет полог койки и спросит:
«Как там... на вахте?»
Иван Кузьмич открыл письменный стол, достал чужой планшет. Бережно развернул хорошо знакомую карту. Отметки были сделаны разноцветными карандашами, аккуратно, в расчете на долгую службу, а потому и разобраться в них было нетрудно.
Склонившись над планшетом, Иван Кузьмич не мог избавиться от растущего удивления. Почему капитан в последние минуты своей жизни вспомнил о планшете?
«Ялта» вела поиск в квадратах, остававшихся на планшетах капитанов чистыми. В районе, где сейчас находился траулер, никогда и никто не промышлял. Десятки лет рыбаки ловили на хорошо изученных, богатых рыбой банках. В здешние же места промысловые суда не заходили. Разве лишь шторм загонит!
Чисты были пройденные квадраты и на планшете покойного Бассаргина. Изломанной линией выделялся на них путь, пройденный «Ялтой» за минувшие дни. На местах неудачных тралений были выведены нули. Обычно капитаны отмечали на планшетах уловистые места, хорошие подъемы. Но никто еще никогда не отмечал «колеса». Эта особенность планшета надолго заняла внимание Ивана Кузьмича.
Изучая планшет, он отвлекся от квадратов, где находилась сейчас «Ялта», и не сразу заметил, что на карте, помимо отметок уловистых и опасных для трала мест, были четким пунктиром выведены границы холодных и теплых течений в различные месяцы. Последний красный пунктир был на полях помечен: «По данным ПИНРО от 20 октября 1941 года».
Совсем недавняя пометка, сделанная перед выходом на промысел, оказалась ключом, открывшим планы покойного капитана.
По последнему прогнозу холодная вода смещалась широким фронтом с северо-востока на юго-запад, теснила скопления рачков и мелкой рыбы. За ними отступала и хищная треска.
Ивану Кузьмичу стало ясно: Бассаргин вел поиск расчетливо и терпеливо. Вычерчивая по морю крутые зигзаги, он постепенно продвигался на юго-восток, навстречу мигрирующей треске. Где-то неподалеку она рассеялась в поисках пищи. Этим и объяснялись слабенькие уловы в полтора-два центнера. Рано или поздно рыба найдет обильные кормом места, собьется в промысловый косяк...
Разбираясь в чужом планшете, Иван Кузьмич несколько раз вытирал пот с лица. Волнение его смешалось с чувством, похожим на обиду. За долгие годы работы он, крупицу за крупицей, собирал опыт капитанов траулеров и их предшественников, промышлявших на легких суденышках. В этом отношении он был неизмеримо сильнее покойного Бассаргина, пришедшего в траловый флот лет пять назад. Но Иван Кузьмич уверенно ходил стежками, что протоптали другие промысловики, и ему удавалось выбирать из них лучшую, более удачливую. Сейчас привычные для капитанов пути к рыбе закрыла война. И Бассаргин взял на себя трудную миссию первооткрывателя. Он не шарил вслепую по дну, полагаясь на случай и личное счастье. У него был точный расчет: перехватить треску, стремящуюся уйти от натиска холодной воды.
Иван Кузьмич взял переговорную трубку, соединяющую каюту капитана с ходовой рубкой. Вызвал вахтенного штурмана.
– Как последний подъем? – спросил он.
– Центнера два взяли, – ответил штурман. – Треска.
– Прилов какой?
– Несколько пинагоров, скатов, зубаток. Две сайды попало.
– Сайда? Хорошо! – оживился Иван Кузьмич. – Где сайда, там вода теплая. Будем ждать настоящую рыбу. А пока... проверьте желудки у трески.
Ответ штурмана развеял остатки сомнений в правоте покойного капитана. Еще сутки-другие – и появится рыба.
Немало подивились рыбаки, когда новый капитан вызвал вахту в четыре часа утра и приказал приступить к разделке улова в полной темноте.
Улов, сваленный между рабочим бортом и возвышающимися над палубой люками трюмов, обрабатывает обычно вахта из четырех человек. Один набрасывает пикой – недлинной палкой с укрепленным на конце стальным согнутым стержнем – треску на длинный рыбодел. Остальные трое разделывают ее, стоя на высоких деревянных решетках, чтобы гуляющая по палубе волна не захлестывала ноги. Крайний рыбак захватывает треску левой рукой за угол пасти и глаз, ударом тяжелого головоруба обезглавливает и отбрасывает соседям. Двое «шкерят» – потрошат рыбу, ребром ладони отделяя печень, и сбрасывают внутренности под стол.
Так было в мирное время, когда ночами палуба ярко освещалась прожекторами. Сейчас приходилось работать вслепую. Треску брали с палубы на ощупь и подавали на стол руками. Головорубщик напряженно ловил падающие на рыбу еле приметные отсветы синей лампочки.
Медленно, очень медленно подвигалась обработка жалкого улова. Что же будет, когда «Ялта» попадет на косяк?
...Снежный заряд налетел неожиданно. Закружились, заплясали снежинки в воздухе, укрывая и без того еле приметную на столе рыбу. Движения матросов замедлились. В недобрую минуту появилась из люка седая от засохшей соли шапка засольщика Терентьева.
– Брак гоните! – закричал он, показывая выпотрошенную треску. – Чистый брак! Гляди-ка, что это за разрез? А здесь? Так дело не пойдет. Солить брак...
И тут усталость продрогших матросов перешла в злость, обрушилась на протестующего засольщика.
– Ты постой на нашем месте!
– Сознательный!
– У тебя люстра в трюме!
– Прикройся там, а то зубы простудишь!
– Не примут же такую рыбу, – не уступал Терентьев. – Гляди! Разрез в сторону пошел. По мясу. А кишка болтается...
Голос его потонул в гневных возгласах:
– Вались ты со своей кишкой!
– Указывать каждый может!
– Сгинь, дух соленый, а то запущу треской по шапке!
Иван Кузьмич не знал, кого поддержать в злом споре. Обе стороны были по-своему правы: и засольщик, требующий чистой обработки улова, и люди, шкерившие в темноте, в липнущем на лица и глаза мокром снеге. В их возмущении слышалась обида не столько на справедливые требования засольщика, сколько на свою беспомощность. Быть может, прервать обработку улова на время снежного заряда? Нет. Если сейчас остановить работы, так что же будет, когда пойдет настоящая рыба? Нельзя прерывать разделку улова ни при каких условиях. Пускай если не рыба в трюмах, так навыки у команды копятся.
Из поднятого трала вылили рыбу. Кроме трески, в сеть попало несколько зубаток.
– Зубатка! – Матрос со злостью швырнул в сторону крупную рыбу с пятнистой, как у пантеры, кожей.
Зубатку разделывают на пласт, прорезая мясо со спины до брюшка. Никто не хотел первым взяться за работу, требовавшую большой точности.
Желая хоть немного разрядить напряженную обстановку за рыбоделом, Иван Кузьмич распорядился отнести зубаток на камбуз. Попутно он приказал боцману выкрасить столешницы рыбоделов в белый цвет. Осветить палубу нельзя. Пускай хоть темная треска выделяется на рыбоделах.
