Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…»
Спасибо, друг. Теперь я знаю, как поступить. Бороться до последнего. И надеяться. Только так. Что бы ни случилось, в эту камеру не возвращаться. Лучше погибнуть на глазах у людей от гестаповской пули, нежели от пыток в этом каменном мешке.
Как важно принять окончательное решение! К следователю захожу совсем спокойный. «Весельчак» на этот раз не улыбался, не шутил.
— Что-то ты, приятель, подводишь друзей. Вечером мы с тобой не так поговорим.
И тут появилась спасительная идея. Всему виною — моя «свита», мои ангелы-хранители. Разыгрываю крайнее возмущение.
— Разве, — перехожу в наступление, — с таким «хвостом» можно нормально работать? Ребенку и то видно, кто эти люди. Какой же дурак пойдет на прямой контакт?! Пан следователь, очевидно, считает советских разведчиков круглыми идиотами.
Следователь рассмеялся:
— Да ты, приятель, не так прост. Поезжай. Будут тебе условия.
…Они по-прежнему шли следом, но пять-шесть метров я отвоевал. Тик-так, тик-так, тик-так… — отсчитывала «Омега» последние минуты. Бежать? Сейчас? Нельзя. Кругом люди. Перестреляют. И улочка перекрыта гестаповцами. Ждать, ждать — еще не истекло время.
Вдруг — выстрел, второй, третий. Что-то происходит в центре площади, в самом сердце Тандеты. Партизаны? Подпольщики? Ничего нельзя было понять в диком вое, криках, в топоте сотен ног. Толпа прорвалась и на нашу улочку. Меня тоже понесло. Я почувствовал: пришло мое время. Теперь или никогда. Мелькнуло растерянное лицо одного из телохранителей. На какой-то миг наши глаза встретились. Работая локтями, плечом, он рванулся ко мне. Нет, живым не сдамся! Нырнул в толпу. Схватил чью-то широкополую шляпу, нахлобучил ее по самые глаза. Рискуя быть затоптанным, бросился в соседний переулок. Оглянулся — телохранителей не видно. Завернул за угол. Стараюсь идти неторопливо, по-деловому. Проходными дворами, проулками пробрался к Висле.
В сумерках оказался у высокой каменной ограды. За ней смутно виднелись белые строения, кресты, купола.
Из калитки вышел какой-то человек в черном.
Монастырь. Вряд ли гестаповцы станут меня здесь искать. Перемахнул через ограду и оказался в густых зарослях сирени.
Нагреб сухих листьев — постель готова. Улегся поаккуратней, чтобы не помять свой «английский» костюм. Прислушался. Вроде ничего подозрительного. Вспыхивали и тут же гасли огоньки в монастырских окнах.
Теперь спать, спать.
Сон долго не шел. Только задремал — подозрительно зашуршали листья. Какое-то движение, шорох. Протянул в темноту руку — ежик.
Высоко в небе загорелась зеленая звезда. Если бы мне вчера сказали, что я увижу ее!.. «Ты становишься сентиментальным, капитан Михайлов. Спи, — приказываю себе, — спи!» Треснула сухая ветка. Будто кто-то идет. И снова тихо. Только в ушах звенит. Что-то белеет рядом, словно подкрадывается, готовится к прыжку. Присмотрелся — крест, обыкновенный крест.
Уснуть удалось под самое утро.
Проснулся сразу, словно от толчка. Серело небо. Гасли звезды. Неужели свободен? Спокойно, не говори «оп», пока не перескочишь. Теперь надо действовать очень осторожно, рассудительно, не спеша. Твои отпечатки пальцев, фото анфас и в профиль, документы — в руках гестапо. Ты не знаешь, что с Грозой, Грушей. Значит, Краков, краковская явка для тебя не существуют. Уходить через Кашув — Беляны в Рыбну. Там — запасная явка.
Без происшествий выбрался на дорогу. До Кашува доехал на попутной повозке. Хозяин ее, пожилой крестьянин, ни о чем не расспрашивал, от денег отказался. Из рассказа я понял: в Кашуве староста — пес, без его разрешения на ночлег могут и не пустить. Решил не рисковать. Обойдемся как-нибудь. Запахи свежескошенной травы привели меня на луг. Зарылся в сено. Оно пахло винными яблоками, медом, землей, детством, и я, засыпая, подумал: жизнь — преотличная штука!
СТАНИСЛАВ МАЛИК
На рассвете я оставил свой «номер-люкс» и зашагал к Рыбне на условленную явку. Явочную квартиру для нашей группы готовила «Комар» — радистка из группы «Львов». Накануне вылета нам сообщили фамилию, адрес. Хозяин явки, судя по донесениям Комара, человек надежный, проверенный, секретарь местной партийной ячейки. На дом № 448 я наткнулся неожиданно на верхней улице. Сказать по правде, мне просто повезло. Найти дом в Рыбне по номеру не так-то легко. Но, повторяю, обошлось без нежелательных расспросов.
Ворота небольшой усадьбы были широко раскрыты. Во дворе я увидел пожилого крестьянина в жилетке, в шляпе с черной лентой. Потягивая трубку, он смотрел на меня выжидающе, спокойно.
Не без волнения я произнес пароль:
— Имеет ли пан для продажи сливы?
Вместо отзыва хозяин сказал:
— Пойдемте в хату.
Хозяин усадил меня за стол.
— Слив, паночку, уже нет. Есть яблоки. Давайте еще раз знакомиться. Эти стены надежные. Здесь нас никто не услышит.
— Капитан Михайлов.
— Станислав Малик.
Станислав обрадовался мне: как родному сыну.
— Вас давно ждут, беспокоятся. Но сначала позавтракайте.
Затем осмотрел меня с ног до головы, недовольно поморщился и, ни слова не говоря, ушел в соседнюю комнату. Возвратился оттуда с ворохом одежды. Я охотно расстался со своим темно-синим костюмом. И вот мы стоим рядом, босые, в рваных брюках. На мне, как и на Малике, жилет, шляпа с черной лентой: отец и сын.
— Кто-то уже приходил?
— Паненка одна. Файна дзевчина. Ольга Совецка нашла ей схрон.
— Кто еще?
— Ниц, товажищ капитан.
Паненка, очевидно, Груша. Значит, Гроза еще не появлялся.
Я один на чердаке, заваленном сеном, сбруей, разной рухлядью. Станислав по моей просьбе отправился к Ольге Совецкой.
Какая ты, Комар? Что мне о тебе известно? Ниже среднего роста, глаза карие. Комсомолка. Во вражеском тылу почти четыре месяца. И все это время поддерживает связь, регулярно передает важнейшую информацию. «Смелая, боевая дивчина, — коротко аттестовал ее Павлов. — Из группы осталась одна. Будет работать с вами».
…Сначала над лестницей взметнулись глаза. Не глаза — очи. Встретились с моими. Затем вынырнула вся — в передничке, стареньком платьице, босые ноги. В школе я наверняка принял бы Ольгу за ученицу пятого-шестого класса. Смотрел на нее, и как-то не верилось, не укладывалось в сознании, что эта девчушка-пичужка и есть бесстрашный Комар.
— Здравствуйте, товарищ капитан! С благополучным прибытием.
— Здравствуй, Ольга.
Кинулась ко мне. И тут я почувствовал, что глаза нашей героини отнюдь не на сухом месте.
— Это ничего, это я на радостях, товарищ командир.
Ольга подтвердила: Анка явилась на шестой день. Жива, здорова, сидит у Татуся. Ждет не дождется дяди Васи.
Татусь — так ласково называют Михала Врубля, батрака — тоже ждет нас. Для «пана капитана» уже оборудовал в своем амбаре потайную комнатку.
— Отличный схрон, — говорит Ольга.
Откладываю все вопросы на вечер. Спускаемся по лестнице.
— Вам будет хорошо у Врублей. Это такие люди, такие люди! Татусь, Рузя, Стефа. За советского человека все отдадут. И жизни не пожалеют.
Вскоре нам довелось в этом убедиться.
Мне запомнился первый день у Врублей. Михал, лысый, долговязый — жилет висел на нем, как на вешалке, — не мог нарадоваться на свою «дзевчинку»: все одна да одна, а теперь у Ольги и подружка, и пан капитан.
У нашей «файной паненки» Анки лицо расплывается в счастливой улыбке.
— Я за вас, дядя Вася, знаете, как переживала!.. И за Алексея. Хотя почему-то была уверена: с ним ничего не случится. А мне просто повезло. Прыгнула, рванула кольцо и — чуть не задохнулась: стропы парашюта переплелись под самой шеей. Так и летела до земли как… подвешенная. Приземлилась на каком-то огороде. Ботва, капуста. Рядом — дом под островерхой крышей. Слышу шаги. Тяжелые, кованые. Хоть бы, думаю, луна не выглянула из-за туч. Шаги все глуше, тише. Ушел патруль. Быстро, как на учении, собрала парашют, закопала за огородом. Тут луна, словно только этого дожидалась, выплыла, осветила двор, конюшню, посеребрила оленя-флюгер на черепичной крыше. Я замерла. Луна — за тучи. Подаю наш условный сигнал. Тишина. Никто не отвечает. Ближе к рассвету закопала в поле рацию, оружие, переоделась, голову прикрыла платком и — на повязке нарукавной «ост» — стала остарбайтерин[6].
Документы, сами знаете, железные, не придерешься. Аусвайс, справки, освидетельствование — все по легенде: возвращаюсь из рейха домой по болезни. По дороге присоединилась к таким же, как я, бедолагам. Нас несколько раз останавливали. Проверяли. И пронесло. Спасибо ребятам из разведотдела. Чистая работа. Так вместе с нашими девчатами добралась в Краков.
У Врублей мне нравилось. И милые хозяева, и то, что дом на отшибе. А схрон действительно оказался на славу. Зайдешь в амбар — сено по самую крышу. Надо его все разворошить, чтобы добраться до потайной комнатки. Вход и выход — в сторону леса. Доски смазаны жиром, легко, бесшумно поднимаются и опускаются. У выхода — скамейка: конспирация. В этом же доме и рация. Удобно, но… опасно. Чертовски опасно. Представляет ли себе старый Михал, что ждет его самого, дочерей в случае провала? Я спросил об этом и тут же прибавил, что в ближайшие дни постараемся подобрать другую квартиру. Татусь обиделся:
