Владимир Черносвитов - Голубая стрела
— Товарищ лейтенант, боевая тревога!
— Есть, боевая тревога! — лихо, с удовольствием отчеканил тот, надавив кнопку.
По всему кораблю раздался громкий, требовательный сигнал. На палубу стремительно высыпали матросы в робах — пробарабанили ботинками по гулким листам палубы, быстро заняли свои места, расчехлили орудия.
Приняв рапорты, лейтенант доложил Кареву:
— Товарищ капитан-лейтенант, корабль к бою изготовлен!
Карев посмотрел на часы:
— Хорошо… Товарищ Сушко, пройдите по боевым постам.
— Есть! — приложил Сушко руку к виску и сбежал по трапу на палубу.
После короткого обхода механиков, радистов, комендоров Сушко вернулся на мостик и доложил командиру корабля, что на боевых постах все безупречно.
По знаку командира лейтенант объявил: «Отбой боевой тревоги. Второй смене заступить на вахту».
Даль задергивалась синей дымкой. Кокорин взял пеленг на едва видимый свинцовый силуэт Хораса и на более близкий мыс Фиолетовый. Корабль продолжал мерно покачиваться с борта на борт.
Карев приказал лейтенанту:
— Определитесь без береговых ориентиров, проложите курс и идите на линию дозора. Как будем выходить — доложите. Прокладку я проверю.
— Есть, — отдавая честь командиру, ответил Кокорин и широко улыбнулся. Эта постоянная улыбка убедительно свидетельствовала, что море, корабль, лейтенантские погоны и двадцать два года от роду — прекрасное сочетание.
Капитан-лейтенант Карев и майор Сушко направились вниз. На третьей ступеньке трапа командир обернулся. Лицо его оказалось почти на одном уровне с лицом лейтенанта.
— Поставь-ка акустика, — неофициально, вполголоса сказал он лейтенанту и, вдруг подмигнув его улыбке, пошел дальше.
Кокорин нагнулся к переговорной трубе:
— Открыть гидроакустическую вахту! Начать поиск в секторе шестьдесят градусов левого и правого бортов.
Искорки этакого мальчишества изредка проявлялись в отношениях между командиром корабля и лейтенантом. Карев был всего на шесть лет старше Кокорина, а кроме того, их связывала давняя дружба. Оба они были сыновьями офицеров, погибших на войне, оба учились в одном Нахимовском училище, затем год — в военно-морском (Кокорин пришел на первый курс, когда Карев закончил третий), встретились уже офицерами, а теперь служили на одном корабле, командовать которым не так давно стал капитан-лейтенант. Карев спрашивал службу со своего «корешка» строже, чем прежний командир, особенно — по штурманскому делу, в каком сам был мастак изрядный. Зато наедине, вне службы, Кокорин подшучивал над рано облысевшим Каревым, называя его «товарищ бывший блондин», чего никогда не позволил бы себе с прежним командиром.
Перешагнув через высокий порог двери в офицерский отсек, майор Сушко на ходу пожал капитан-лейтенанту руку:
— Спасибо.
— За что? — удивился Карев.
— За то, что поднатаскали меня по гидроакустике: сегодня я уже уверенно подошел к этому посту.
— Да полно, — сказал Карев.
Сушко был старше Карева и годами, и партстажем, и даже по званию, что в начале их совместной службы весьма смущало молодого командира корабля. Но теперь Карева и Сушко уже связывала хорошая, хотя и невысказанная дружба и взаимное уважение. Прежде майор служил в подразделениях береговой обороны. Не имея специального морского образования, он охотно перенимал знания у культурного, умного, видящего перспективу Карева, а тот в свою очередь многому учился у Сушко.
Слова русского флотоводца Макарова «в море— дома» как нельзя более относятся к советским морякам-пограничникам. Зимой и летом, в зной и в стужу, в штиль и сильную бурю, когда на береговых постах вывешиваются штормовые сигналы, запрещающие плавание, а все корабли укрываются в бухтах, выходят в море сторожевые корабли пограничного флота. С потушенными огнями идут они на линию дозора и патрулируют морские границы своего Отечества. День и ночь в боевой готовности не смыкают глаз матросы, старшины, мичманы и офицеры — скромные и отважные стражи морских рубежей Родины. Смело ведут они свои корабли, бдительно вглядываются вдаль, стерегут советские воды. Мины, «блуждающие» на пути наших пароходов, «рыбаки» с кольтами за пазухой, воздушные шары с мерзостными листовками, «унесенные ветром» шлюпки, а то и вылезающий из воды «курортник» — со всяким приходится сталкиваться морским пограничникам.
…Обсудив с Сушко план занятий личного состава, капитан-лейтенант Карев на полчаса прилег отдохнуть, затем поднялся на мостик. Погода по прежнему радовала: солнце, легкий морской бриз. Зыбь постепенно исчезала.
Засвистела переговорная труба из радиорубки. Карев выслушал доклад и скомандовал лейтенанту:
— Право на борт, курс сто двадцать!
Лейтенант громко повторил команду рулевому
и вместе с майором подошел к командиру.
— Радио с берега: ориентировочно в квадрате 47–95 потерпел аварию военно-морской летчик капитан Петров. Мы идем на линию дозора через Малые глубины, — пояснил им Карев.
— Впритирку к району флотских учений, — подумал вслух Кокорин. — А зачем? Ведь их корабли скорее нас подойдут — там рядом.
— Эх, моряк! — прищурился на него командир. Лейтенант покраснел.
Вопреки ожиданиям в Малых глубинах военных кораблей не оказалось. На горизонте, правда, сигнальщик заметил силуэты двух кораблей, но и они скрылись. До пограничников донеслись лишь раскаты орудийных залпов. «БО» взял курс на линию дозора.
Прозвучала команда обедать. Свободные от вахты моряки заспешили в кубрик. Офицеры тоже направились в кают-компанию, но от борща их отвлек голос сигнальщика.
— Справа, курсовой двадцать. Яркий предмет на воде! Дистанция два с половиной кабельтова!
Через несколько минут на борт «БО» была поднята яркооранжевая надувная спасательная ло-дочка-«резинка». Конец шкерта размочалился в воде, и было непонятно, оборван он, отвязан или обрезан. Офицеры и «такелажный бог» мичман Агеев осмотрели шкертик так и сяк, но к единому мнению не пришли: пользовался летчик лодкой или упустил ее.
— Сам факт появления лодки на воде говорит за то, что в момент приземления, вернее — приводнения, летчик имел силы и был в сознании. Почему? Потому что лодка освобождается от своего чехла только после того, как парашютист отцепится от парашюта, — рассудил командир.
— Выходит, что летчик либо утонул, либо спасен? — спросил лейтенант. — Но о спасении его нам не сообщали.
— Однако и военных кораблей мы здесь тоже не видим. А они непременно были бы тут, если летчик еще не спасен, — заметил майор.
— Но если летчика подобрали, то подобрали бы и лодку, чего же добру пропадать? — хозяйственно решил боцман. — Вероятно, летчик оторвался от лодки, а потом уже не смог поймать ее на зыби и — утонул.
Лейтенант вдруг радостно воскликнул:
— А жилет? Спасательный жилет?.. Если летчик и потерял лодку, то все равно утонуть не мог.
— Верно, — согласился командир. — Может быть, он уже и впрямь спасен?.. Лодка еще ни о чем не говорит — мало ли что и как в море бывает.
— А почему же сообщений о спасении нет?
— Учения, — пожал плечами командир. — Возможно, летчика спасла подводная лодка, взяла на борт, а радировать пока не стала, чтобы «противник» не засек ее до выполнения задачи.
И официально приказал:
— Лечь на обратный курс, продолжать поиск человека. Сообщить на берег о находке и запросить — нет ли сведений о разыскиваемом.
Карев решил плотным зигзагом избороздить тот квадрат, в котором, учитывая волну и ветер, вероятнее всего мог находиться потерпевший аварию летчик. Но делать этого не пришлось — с берега поступила радиограмма, что капитан Петров спасен.
— Вот и отлично! — вместе со всей командой сердечно порадовался за неизвестного летчика Карев. — Лево на борт!..
«БО» развернулся, и средним ходом пошел параллельно и близ линии района учений флота, держа курс к государственному рубежу.
Корабль вошел в Малые глубины. Занимая площадь, равную примерно Финскому заливу, от берега далеко в море вдавался как бы полуостров, не достигший поверхности воды — резкая приподнятость дна. Этот подводный полуостров так и назывался Малые глубины, хотя глубина моря тут была сама по себе не так уж мала.
Корабль Карева пересекал своим курсом тот район Малых глубин, который близко примыкал, но не входил в зону учений кораблей флота.
Кок подогрел остывший было обед, и вестовой, балансируя на крутом трапе фарфоровой супницей, доставил ее в кают-компанию. Но в этот день наваристому борщу суждено было во второй раз остынуть на обеденном столе. Едва офицеры снова собрались в кают-компанию, переговорная труба с мостика голосом лейтенанта Кокорина доложила командиру: «Акустик подозревает подводную лодку. Эхопеленг изменяется влево».
