Бен Макинтайр - Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны
Юэн и его братья выросли в окружении слуг и дорогих вещей, но, отражая беспокойный дух времени, с детства разительно отличались друг от друга. Старший брат Стюарт был настолько высокомерен и обделен воображением, как только может быть английский наследник аристократического имени; с другой стороны, Айвор, младший брат Юэна, отверг фамильное богатство и стал убежденным коммунистом, пионером британского настольного тенниса, коллекционером редких пород мышей и радикальным кинопродюсером.
В доме имелся гидравлический лифт, которым дети семейства Монтегю никогда не пользовались: «Это был лифт для слуг, чтобы невидимо перемещать подносы, или корзины с грязным бельем, или самих себя мимо господских территорий, когда неуместное присутствие челяди могло нарушить установленный порядок». Слуг было как минимум двадцать (хотя никому не приходило в голову их считать), в том числе дворецкий, два лакея, кухарка, судомойки, две горничные, секретарь, кучер-кокни, конюх и два шофера. «В моей чрезвычайно богатой семье прислуги было очень много, и это придавало жизни совершенно особый характер», — писал Юэн.
Юэн окончил Вестминстерскую школу, где должен был носить цилиндр и фрак, где его учили превосходно, а били лишь изредка. Прежде чем поступить в кембриджский Тринити-колледж, он год провел в Гарварде, где изучал английскую литературную композицию, но главным образом наслаждался «эпохой джаза» с размахом, которому позавидовал бы Великий Гэтсби, и жил, по его собственным словам, «американской светской жизнью такого сорта, какую показывают в кино». Этот опыт на всю жизнь сделал Монтегю американофилом: «Я испытывал огромную благодарность американцам за всю их доброту ко мне и чувствовал, что должен попытаться отплатить им за нее хоть в малой мере». Война предоставила ему такую возможность.
В Кембридже у Юэна имелись личный слуга и двухместная спортивная машина «ланча» 1910 года, которую он окрестил Стивом. Он по-дилетантски занимался политикой на лейбористском фланге, но сильно отставал в левизне от брата Айвора, который поступил в Кембридж годом позже, уже проделав к тому моменту немалый путь к состоянию убежденного марксиста. Несмотря на разницу характеров и политических взглядов, Юэн и Айвор оставались близкими друзьями. «Забавно было видеть этот „разброс“ между нами, троими братьями», — замечает Юэн. Стюарт «уже смотрел на жизнь взглядом банкира», в то время как Юэн и Айвор не имели намерений делать карьеру на традиционном семейном поприще. «Мы были с ним гораздо более близки, чем кто-либо из нас со Стюартом, потому что у нас было куда больше общих интересов».
«У нас только и было дел, что развлекаться, — вспоминает Юэн. — Ну, и работать время от времени». Они, однако, нашли время для того, чтобы «изобрести» настольный теннис. Айвор очень хорошо играл в пинг-понг. У этой игры тогда не было четких правил, и Айвор стал основателем Английской ассоциации пинг-понга. Жак, производитель спортивных товаров, узнал о возникновении клуба и сердито указал на то, что его фирма обладает копирайтом на название пинг-понг. Юэн пишет: «Я посоветовал Айвору придумать для игры другое название; мы перебрасывались названиями, как мячиком, пока один из нас не додумался до „настольного тенниса“». В 1926 году Айвор основал Международную федерацию настольного тенниса, и, став ее первым президентом, он занимал этот пост сорок один год.
Другим кембриджским начинанием братьев Монтегю стала Лига любителей сыра. Айвор и Юэн, будучи страстными ценителями сыра, создали обеденный клуб, занимавшийся импортом и дегустацией самых экзотических сортов сыра со всего света: сыра из верблюжьего молока, ближневосточного козьего сыра, сыра из молока длиннорогих афганских овец. «Нашей амбициозной мечтой был сыр из китового молока», — пишет Юэн, и с этой целью он списался с китобойной компанией, предлагая ей «взять молоко у убитой самки кита, превратить в сыр и прислать нам».
Извлекая максимум из своей привилегированной жизни в Кембридже, Монтегю вместе с тем уже наращивал интеллектуальные мышцы, которые затем сослужили ему хорошую службу сначала на юридическом поприще, а затем и на разведывательной работе, — прежде всего способность «интенсивно изучать что-либо в течение короткого времени и при этом не спать или почти не спать». Он был, кроме того, весьма крепок физически. Однажды, когда он охотился верхом с собаками, его нога выскользнула из стремени, и, когда лошадь сделала движение в сторону, стремя резко бросило вверх, и ему сильно рассекло подбородок и выбило пять зубов. Другой охотник подобрал один из зубов Юэна. «Я положил его в карман и поскакал дальше», — вспоминает Юэн. Инцидент наградил его очаровательной кривой улыбкой, которую он пускал в ход редко, но метко, и полезным уступом, на который он мог вешать курительную трубку.
Еще учась в университете, Юэн обручился с Айрис Соломон. Это был во многих отношениях чрезвычайно удачный союз. Дочь портретиста Соломона Дж. Соломона, Айрис была жизнерадостна, умна и происходила из англо-еврейской семьи, подобной семье Юэна. Они поженились в 1923 году. Вскоре у них родился сын, а затем и дочь.
20-е и 30-е годы — промежуток между двумя опустошительными войнами — молодой юрист и его жена прожили в полном довольстве. У них не было недостатка в светском общении с самыми влиятельными людьми страны; на уик-энды они уезжали в Таунхилл — в поместье семьи Монтегю близ Саутгемптона, где за великолепным садом, разбитым знаменитым ландшафтным архитектором Гертрудой Джекилл, ухаживали двадцать пять садовников. Там супруги Монтегю стреляли фазанов, охотились, играли в настольный теннис. Летом они плавали по проливу Те-Солент на сорокапятифутовой яхте Юэна; зимой катались на лыжах в Швейцарии.
Но больше всего Юэн (как и его будущий начальник адмирал Годфри) любил ловить рыбу. В Таунхилле к его услугам были река и пруды с лососем. Много позже о нем отзывались как об «одном из лучших ловцов рыбы на мушку во всем королевстве»; он скромно это отрицал, утверждая, что был «в лучшем случае рыболовом средней руки, хоть и очень увлеченным». На речном берегу, в зале суда и, в скором времени, на войне для Монтегю не было высшего наслаждения, чем «радость подсечки и удовольствие от ведения рыбы».
Между тем Айвор Монтегю шел по другой стезе. К двадцати двум годам он основал Английскую ассоциацию настольного тенниса, написал книгу «Настольный теннис сегодня», создал (вместе с Сидни Бернстайном) Кинематографическое общество и совершил две поездки в Советский Союз, где совершенствовал свое знание русского языка и искал «первобытнейшую мышь-полевку», которая водилась только на Кавказе. Полученный им опыт породил зоологическую монографию о прометеевой полевке (prometheomys) и пожизненную веру в советскую государственную машину. В 1927 году он женился на Фрэнсис Хеллстерн, которую многие за глаза звали Хелл («Ад»). Мать Айвора была согласна с этой характеристикой. Фрэнсис была матерью внебрачного ребенка и дочерью сапожника из Южного Лондона. Таблоиды отозвались на их брак заголовками типа: «Сын барона женится на секретарше». Королева Мария (жена Георга V) написала леди Суэйдлинг: «Дорогая Глэдис! Сочувствую Вам. Мэй». Айвору это было глубоко безразлично.
В 1929 году Айвор совершил совместную поездку в Голливуд с советским кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном. Там Айвор близко познакомился с Чарли Чаплином и научил его ругаться по-русски. Впоследствии младший из братьев Монтегю был продюсером пяти фильмов Альфреда Хичкока, снятых в Великобритании.
Между тем в политическом плане Айвор неуклонно двигался влево: из Фабианского общества он перешел в Британскую социалистическую партию, а оттуда — в Коммунистическую партию Великобритании. Во время гражданской войны в Испании он побывал в этой стране и снял там ряд прореспубликанских документальных фильмов. В то время как Юэн водил дружбу с генералами и послами, Айвор общался с такими людьми, как Джордж Бернард Шоу и Г. Дж. Уэллс. Если Юэн жил в фешенебельном Кенсингтоне, то Айвор, отказавшись от отцовских денег, поселился с Хелл в непритязательном доме в Брикстоне. Впрочем, при всех различиях между братьями они оставались близки и часто виделись.
Получив в 1924 году статус барристера, Юэн быстро стал чрезвычайно умелым адвокатом. Он научился вникать в детали, импровизировать, воздействовать на коллективный разум податливого жюри. Монтегю был прирожденный спорщик. Он мог вести дискуссию с кем угодно, в любое время дня, почти на любую тему и, как правило, с успехом, поскольку обладал редкой способностью читать мысли собеседника — признак искусного адвоката и искусного обманщика. Его увлекали хитросплетения преступного ума, и он признавался, что испытывает «некую симпатию к мошенникам». Ему доставляли наслаждение словесные поединки в залах суда, где победа зависела от способности «понимать точку зрения и предвосхищать реакции равного тебе по сообразительности юриста противоположной стороны». Монтегю был неизменно добр к тем, кто стоял ниже его по положению, и умел вести себя «самым джентльменским образом», но при этом любил одергивать людей влиятельных. Он мог быть невообразимо груб. Как многие адвокаты, занимающиеся защитой, он из спортивного интереса охотно брал в клиенты людей беззащитных, любил дела заведомо трудные и даже, казалось бы, безнадежные. В одном из своих клиентов, жуликоватом юристе, он, возможно, видел кое-какие свои собственные черты: «Если ему приходила в голову подлинно артистическая ложь, в глазах у него появлялся блеск, и он высказывал ее». В 1939 году Монтегю получил высший адвокатский статус — стал королевским адвокатом.
