Василь Кучер - Плещут холодные волны
А врач Павло Заброда продолжал стоять посреди барака, не зная, что ему делать. Один на чужбине, слабый, еще не оправившийся от голода, еле держащийся на ногах. Одежда на нем от морской воды жесткая, как просмоленный брезент. Сапоги разъела едкая соль, и они растрескались, стали какими-то седыми, словно покрылись инеем.
Павло стоял долго, прислушиваясь к свисту и завыванию горного ветра. И ему показалось, что это не ветер, а горячая обида клокочет в его груди, вырываясь на белый свет. Он скрипнул зубами и громко бросил, даже не оглянувшись:
— Не выйдет! Слышите, не выйдет по-вашему…
И тогда чья-то рука мягко легла на его плечо, а ласковый голос проговорил:
— Пролетарии от всички страни, съединявайтесе!
Павло повернул голову. Перед ним стоял болгарский солдат-переводчик, смуглый, коренастый, в глазах — голубое море и, кажется, вечное солнце. Только одежда на нем такая же, как и у Павла, истрепанная ветрами и непогодой, стоптанные башмаки. А так-то он еще бравый казак. Павло оглядел его с ног до головы, улыбнулся и повторил его слова на своем языке:
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь?.. Так я сказал, друг?
— Так, другаре! Так, — повторил болгарин.
Павло протянул ему высохшую и сморщенную руку. Болгарин пожал ее обеими руками и назвал себя:
— Атанас Лалю Иванов. От село Тюрлеш. Габровско. Болгария…
Павло также назвал себя и коротко рассказал Атанасу о своем голодном морском переходе. Атанас согрел чай, напоил Павла, раздобыл где-то два белых сухаря. Потом положил его на свою постель и сам сел рядышком, готовый выполнить малейшее его желание.
Немного отдохнув, Павло попросил:
— Атанас, достань мне конверт и бумагу. Не понимаешь? Ну, конверт. Шрайбен. Русский консулат на Анкара. Понял?
— Да, да! — обрадовался Атанас.
Он мигом вылетел из барака и скоро вернулся, неся под полой конверт с маркой, бумагу и чернила с ручкой.
Павло писал, повторяя вслух слова, Атанас его поправлял, чтобы вышло покороче и яснее. Так они вдвоем написали первое письмо советскому послу, в котором Павло просил помочь ему вернуться на родную советскую землю. Опустили письмо в почтовый ящик, который висел на столбе у автомобильной трассы, ведшей из Йозгата в далекую Анкару. Далекую, потому что на стрелке было обозначено: четыреста двадцать пять километров…
Письмо упало в ящик, и обоим сразу стало легче, словно их подхватила на сильные крылья большая надежда. Атанас проводил Павла обратно в барак, положил на свои нары, а сам побежал на базар и купил на деньги Павла молока, сахару, масла и белого хлеба. Югославы передали Павлу пачку галет. Румыны — банку сгущенного молока с шоколадом. Ешь, врач, набирайся сил. И Павло выздоравливал.
Он написал письмо капитану корабля «Анафарта», от всей души благодаря за спасение. Адреса он не знал и на конверте вывел латинскими буквами такие слова: «Стамбул. Капитану парохода «Анафарта». И стал ждать ответа. Но ответа не было. Тогда он написал в советское посольство еще одно письмо, отнес его с Атанасом в город. Они шли долго, часто отдыхая в пути, а мимо пролетали автобусы и грузовики. Все туда, на запад, где лежала далекая Анкара, на одном из домов которой реял красный флаг с серпом и молотом. На почте Атанас купил марку и собственноручно написал адрес на конверте. Они запаслись несколькими конвертами с марками, а вместо почтовой бумаги с виньетками взяли несколько простых ученических тетрадей. Так дешевле. Цены во время войны подскочили и тут. Тех ста двадцати лир, которые получил Павло, еле хватит на харчи и необходимые лекарства. Но болгарин заставил Павла сфотографироваться у базарного фотографа. Павло быстро поправляется, и таким тощим и страшным, как теперь, он больше себя никогда не увидит. Павло согласился и потом долго рассматривал свое изображение, не узнавая себя — таким он стал худым и жалким. Только глубоко запавшие глаза блестели по-прежнему.
Атанас показал магазинчик, в котором торговал отуреченный болгарин, и посоветовал Павлу никогда не слоняться по базару и всегда идти только в эту лавчонку. Тут можно и товар брать. Лавочнику он рассказал, кто такой Павло Заброда, и болгарин угостил их горячим кофе.
«Вот уж и знакомые есть, — улыбнувшись, подумал Павло. — Славяне. Везде есть на свете славяне…»
На пыльный стоголосый базар они так и не зашли, неожиданно остановившись перед застекленной витриной, в которой висела газета. Возле витрины толпились люди, и какой-то шустрый турок с усиками что-то им выкрикивал, размахивая бамбуковой палкой.
— Чего он кричит? — спросил болгарина Павло.
— Лишнее выпил, — объяснил Атанас.
— Но все же?
— Нас пугает.
— Пугает? — удивился Павло.
— Да. Он кричит, что днями Япония вступит в войну против России. А за ней и Турция пойдет. Они помогут Гитлеру задавить большевиков, стереть их с лица земли. И тогда Крым окончательно станет турецким виалетом. Что такое виалет? Ну, это, по-ихнему, округа, губерния. Такая, как этот Йозгат… Видно, здорово набрался фашист…
Люди слушали оратора равнодушно, молча и потихоньку расходились, опустив головы. Наконец и сам оратор сел на велосипед и покатил к ближайшему кафе.
Павло подошел к газете, и в глазах у него потемнело. На большой карте Советскоего Союза он увидел черные стрелы, своими остриями с трех сторон окружившие город на Волге. Такие же стрелы со всех сторон упирались в Ленинград, обходили с юга и севера Москву. Павло схватил Атанаса за плечо, чтобы не покачнуться, и тихо спросил:
— Врут?
— Нет, правда. К сожалению, это правда…
— Ну вот. Там кровью народ исходит, а я тут поправляюсь, загораю…
— А что ты можешь сделать? — прервал его болгарин.
— Могу! Должен что-нибудь делать. Я не буду ждать больше. Я сам поеду в посольство…
— Не говори глупостей. Тебя ссадят на первой остановке автобуса и спровадят в тюрьму. В страшный Синоп, где все турецкие коммунисты сидят. Там ад. Оттуда никто не возвращается на волю…
Павло помолчал немного и схватил за локоть Атанаса:
— Пойдем, друг. Что ж мы остановились?
— Пойдем, — согласился Атанас, и они двинулись в лагерь. Шли хмурые, злые и до самого лагеря не проронили ни слова.
На свалке мусора за городом Павло увидел старое ведро с дырой в дне и взял его.
— Зачем? — удивился Атанас. — Брось.
— Печка будет. Камбуз свой, — объяснил Павло. — Еду будем варить, чай греть… Надо сил набираться. Ох как нужно, Атанас, мой дорогой…
В лагере он раздобыл несколько кирпичей и пристроил к ним старое ведро. Получилась летняя печь. И уже они не стояли в очереди к общей печке, на которой готовили себе еду югославы и румыны. У них теперь была своя. Одна на двоих.
Нудно и однообразно проходили дни и ночи, недели и месяцы, а ответа из посольства все не было. Павло писал снова, но все письма куда-то исчезали, словно падали в пропасть. Он еще написал, вот уже седьмое, и не знал, как поступить с этим письмом.
— Давай его сюда, — сказал Атанас. — Я пойду с ним в лавочку и попрошу болгарина. Его дочь учится как будто в Анкаре. Может, она возьмется отнести его прямо в ваше посольство. Это ведь можно очень быстро проделать, и полицейский не заметит. Позвонила и бросила твое письмо. Вот какая у меня идея, Павлуш. Ты согласен?
— Согласен. Теперь я на все согласен, — обрадовался Павло. — Только ты уж попроси хорошенько. Чтоб не испугались…
— Не учи меня, Павлуш, ради бога. Не учи, — отмахнулся Атанас. — Болгарин и русский — кровные братья. Генерал Скобелев и наша Шипка. Не учи меня…
Он схватил письмо, спрятал за пазуху и побежал в город.
Как долго тянулся для Павла этот день! Казалось, ему конца не будет. Словно солнце остановилось, стало камнем на мертвом якоре. Низкие и холодные тучи плывут, цепляются белыми космами за верхушки сосен, закрывают высокую гору. Холодный ветер воет, гремит провислой кровлей, словно стонет и плачет над черной могилой. Зима. Скоро зима. Какой-то она будет на этом взгорье? Только бы не морозная. Павло ведь совсем раздет. Ни шапки, ни пальто. И купить не на что. Все деньги идут на еду, лекарства, на уголь. Дрова и кизяки он сам теперь собирает под горой в лесу. Хоть за это не надо платить лирами. А за уголь надо. И за все остальное надо. А куда же девались деньги, которые были в шлюпке, в противогазе? Наверное, они их прикарманили. И капитан «Анафарты» почему-то молчит. Неужели он испугался?
А тучи плывут с севера, тяжелые, оловянные. А ветер воет и стонет, словно несет Павлу на своих крыльях отзвук битвы с родной стороны. Павло склонился над тетрадью и все пишет и пишет, не разгибая спины. Уже две ученические тетради исписал. Начал третью, до мельчайших подробностей припоминая, что и как происходило в море. Надо же ничего не забыть, ничего не упустить.
Только перед самой вечерней проверкой прибежал Атанас. Весь красный и запыхавшийся. Еле успел. Но после проверки упал на нары, стараясь отдышаться, и ничего толком не мог сказать. Только обнимал Павла и целовал в плечо. Обнимал и прижимал к плечу.
