Аурел Михале - Тревожные ночи
Но продолжалась наша власть всего один день — четверг. Потому что уже в пятницу нагрянули в город жандармы и солдаты, те что были в казармах. Большинство солдат все еще было на фронте, в Чехии. Жандармы и солдаты разогнали рабочих и крестьян и заперли оставшихся без защиты наших выборных в помещении волостного правления. В их числе был и Настасе…
Крестьяне, которые отправились вместе с ним в город, вернулись домой, их выгнали оттуда жандармы. Но едва весть об аресте Настасе дошла до села, вся беднота поднялась, как один человек, и с топорами и вилами сбежалась к нему во двор. Это уже был открытый бунт, Самые отчаянные предлагали немедленно отправиться в город и, забрав по пути людей из других сел, вызволить наших выборных из когтей жандармов. Но те, кто вернулись из города, убеждали нас отказаться от этого намерения; все дороги, говорили они, забиты солдатами. Нет никакой возможности приблизиться к городу… Но наши, боявшиеся потерять только что полученную землю, не захотели их слушать. И началась тут между людьми перепалка. Кое-кто готов был уже праздновать труса, пойти на попятный, изменить нашему делу.
Препирались до позднего вечера, когда вдруг неожиданно заявился Настасе. Ему удалось вырваться из лап жандармов, а пробраться через солдатские кордоны помогла военная форма.
— Братья! — заявил он собравшимся. На этот раз Настасе не в пример обычного был озабочен и хмур, каким мы его никогда не видели. — Наши права на землю и власть, которые мы хотим закрепить, в опасности… Бояре подняли против нас жандармерию и войско… Но мы не можем отступить… Мы должны довести борьбу до конца… Нам надо биться до смены правительства, поставить туда наших людей, людей, которые будут бороться за наши права. Сегодня же в ночь нам надо быть в городе, объединиться с рабочими, навести там порядок, а затем двинуться в Бухарест…
Он замолчал и несколько мгновений испытующе всматривался в лица людей, стоящих впереди, а затем проговорил:
— Нам надо обойти дороги… Мы поедем на лодках по Дунаю. Рабочие будут ждать нас в порту…
— Невозможно! — крикнул кто-то из толпы. — Начался ледоход.
— У нас нет другого выхода… За ночь мы должны добраться до порта…
Через несколько часов мы были на берегу Дуная с лодками, с шестами и баграми, чтобы отгонять льдины, с веревками, на случай если кто-нибудь окажется в воде.
— Как сейчас помню эту ночь, — сказал мой приятель растроганно. — Луна сияла так, как не припомню — ты мог читать газету при ее свете. Вся река забита была льдинами. Они походили на плавучие соляные скалы, сверкавшие при лунном свете. Быстрое течение на середине реки относило их в стороны, громоздило на берега, то есть именно там, где нам нужно было прокладывать себе путь вверх по реке. Спустив лодки на воду, но еще не отвязав их, со страхом смотрели мы с какой силой ударяли по ним волны и льдины. Никто не отваживался прыгнуть в них. Тогда вперед вышел Настасе — так и стоит он перед моими глазами: высокий, статный, — крупным размеренным шагом вступил он в реку и пошел по воде, обходя льдины, к лодкам. Ухватился правой рукой за борт передней лодки и ловко вскочил в нее. Его пример ободрил остальных, и все мы последовали за ним. Рассевшись по лодкам, стали грести вверх по течению, к порту.
Вот тут и пришел час гибели Настасе. Я находился вместе с ним в головной лодке и видел поэтому все, что произошло. Настасе стоял на носу, следя за движением льдин. Не оборачиваясь, он руководил нашей «флотилией», громко подавая сигналы: «Справа… Слева…» — в зависимости от того, с какой стороны напирали на нас льдины.
В каждой лодке несколько человек отталкивали шестами мелкие льдины или те, которые мы не могли обойти. А когда нас затирало, за работу брались все, разбивая баграми ледяные глыбы и пробивая нам путь через них.
Так медленно продвигались мы вперед. Мне удалось постепенно пробраться на нос, и я очутился рядом с Настасе. Он меня не видел. Но я отлично слышал, как в минуты передышки, когда льдины оставляли нам свободный проход, он рычал, как разъяренный медведь, закованный в цепи. Конечно, на бояр обрушивал он свои проклятия. Страшно был он зол на них.
— Ну погодите, разбойники! — грозил он им. И в то же время не переставал внимательно следить за движением ледохода, продолжая выкрикивать каким-то не своим голосом: — Справа… Слева… Тащи! — Так добрались мы до этого места, вот до этих самых тополей, которые словно сторожат покой и безопасность берега. Случилось так, что вновь перед нами образовался свободный проход между льдинами. Выстроившись цепочкой, лодки медленно двигались вслед за головной. Неожиданно выскочил из лесу всадник. Домчавшись галопом до тополей, остановился между ними и крикнул, не сходя с коня:
— Э-ге-гей! Настасе Драган с вами?
— Здесь, — громко отозвался он сам.
— Который он? — снова крикнул всадник. — Сообщение ему из города!
Настасе встал на скамью и поднял руку. В то же мгновение между тополями блеснул огонек и раздался выстрел, раскатисто прокатившийся по реке. Настасе как подкошенный повалился на борт и соскользнул в воду…
Все свершилось с такой молниеносной быстротой, что мы не сразу даже поняли, что произошло. Придя в себя, я и еще несколько человек, опоясав себя веревками, бросились в воду на поиски Настасе. Две лодки моментально поплыли к берегу, и люди помчались к лесу за всадником. Но его, конечно, давно и след простыл.
Настасе мы тоже не нашли, хотя целый час ныряли и шарили в ледяной воде. Видимо, льдины отнесли нас в сторону и мы его искали не там, где надо. Растерянные, подавленные, очутились мы тогда среди льдин без него. Но, — прошептал мой приятель сквозь зубы, — гибель Настасе только сильнее ожесточила нас. Всю ночь мы плыли, борясь с ледоходом, вверх по реке к порту. По дороге примыкали к нам люди из других деревень, все с лодками. Их всех поднял Настасе, когда пробирался из города домой. Но никто из них еще не подозревал, что самого его уже не было между нами. Они об этом узнали только по прибытии в порт.
Приятель мой снова замолчал, глядя потерянно на волны Дуная. По-прежнему катила река мимо нас свои воды. На берегу не было ни души. Камнем упала вниз белогрудая чайка, почти коснувшись воды, но тут же вновь взметнулась стремительно ввысь, словно играя с волнами. Мы оба молчали. Наконец, словно очнувшись, приятель отвел взгляд от Дуная и продолжал:
— То, что случилось после, ты уже знаешь. На рассвете мы присоединились к рабочим и вместе с ними освободили запертых в волостном правлении. Восстановили в городе власть рабоче-крестьянского комитета. А к полудню были уже в Бухаресте. Нас доставили туда на специальных сквозных поездах, которые заранее приготовили для нас железнодорожники. А потом мы приняли участие в манифестации на площади перед королевским дворцом, безбоязненно встретив пули генерала Рэдэску в борьбе за народную власть [17]. Это произошло двадцать четвертого февраля тысяча девятьсот сорок пятого года. Но Настасе уже не пришлось принять в этом участие.
Приятель мой кончил рассказ. Мы продолжали молча сидеть возле камня. Ветер тихо шелестел серебристой листвой тополей. Тихо плескались волны о берег. Сверкала и искрилась на солнце зеркальная ширь реки. Стояла глубокая тишина. Лишь изредка доносился издалека крик одинокой чайки. Мир и покой царили в окружающей нас природе, как всегда таинственной и прекрасной.
Но пришлось все же в последний раз нарушить тишину этого часа воспоминаний.
— А кто же стрелял в него? — спросил я приятеля. — Удалось вам узнать?
— Удалось. Стрелял в него Бузилэ, управляющий Христофора, ставленник сельских богатеев. Но мы узнали об этом уже значительно позже, только весной сорок девятого, когда окончательно победил в нашей стране новый строй и навсегда было покончено с боярами.
Слеза (Рассказ командира батальона)
Вначале марта тысяча девятьсот сорок пятого года мы все еще сражались в горах Яворина в Чехословакии. Немцы закрепились здесь, организовав почти непреодолимую оборону глубиной в четырнадцать — шестнадцать километров. Прошло уже пять недель, как мы вступили в этот горный массив. Тяжелых жертв потребовал от нас этот путь. Многие остались лежать на кладбище в Лесте, пали, сражаясь за освобождение Чехословакии от гнета гитлеризма. Здесь, возле этого кладбища, прорвали мы первую линию немецких укреплений Лест — Оремов-Лаз и стали спускаться, нанося непрерывные удары по обороне противника, к следующей полосе их укреплений, тянувшейся в направлении Добра-Нива.
Мы старались как можно быстрее выйти на реку Грон. Но на последнем рубеже перед рекой Грон немцы сражались отчаянно. Они знали, что, если мы выбьем их из дотов, они будут отброшены на тот берег реки. Атака наша была остановлена в лесу, где мы неожиданно вновь наткнулись на неприятельские доты. Лес впереди все более редел, переходя постепенно в поляну, голую, как плешина, а по другую ее сторону прятались в тени сосен глубоко врытые в землю почерневшие доты немцев.
