Анатолий Маркуша - Нет
Что Вам следовало бы написать в последней строчке, еще не придумал, но постараюсь.
Да! Поручение к Вам, пока единственное, есть: пойдите в хорошую библиотеку (в плохой не найдете), возьмите там книжку Джимми Коллинза «Летчик-испытатель» и каждый день перед сном читайте по одной главе. Это приблизит Вас к нашему миру. Коллинз — единственный настоящий авиационный автор. В молодости мне очень хотелось чуть-чуть быть на него похожим.
Если сочтете для себя удобным, передайте, пожалуйста, поклон Павлу Семеновичу и скажите, что я чувствую себя страшно перед ним виноватым».
Очень медленно возвращались к Хабарову сила и подвижность, но возвращались. Виктор Михайлович это чувствовал. И каждый прожитый день приближал час, когда он сначала сядет, потом встанет, потом пойдет. Эта пусть растянутая на долгий срок, но все-таки совершенно ясная перспектива меняла решительно все на свете.
Первым, чисто внешним признаком изменения был резиновый эластичный бинт, привязанный к спинке кровати.
Хабаров с удовольствием по нескольку раз в день растягивал упругие хвосты бинта, удивляясь, какими слабыми стали руки, остерегаясь излишнего утомления. Но постепенно движения его становились увереннее, мышцы набирали крепость, и он таскал и таскал резину — по двадцать, пятьдесят, сто раз подряд без передышки…
Когда утром, в один из следующих за обнадеживающим посещением Вартенесяна дней, Анна Мироновна зашла к сыну, она была приятно удивлена его бодрым, оживленным, совсем новым видом.
— Ты сегодня какой-то просветленный, Витя. И молодой, — сказала Анна Мироновна.
— А это из-за Гали. Красавица и волшебница Галя все натворила!
— Какая еще Галя? — насторожилась Анна Мироновна. За дни, проведенные в больнице, она перезнакомилась и, что называется, вошла в контакт со всем не столь уж многочисленным персоналом, и ей было точно известно, что никакой Гали под началом Сурена Тиграновича нет.
— Ты не знаешь Галю, мама? Кошмарное упущение! Ты слышишь, Тамара, мама говорит, что не знает Гали? Самая очаровательная девушка поселка, а какие руки — шелк и бархат! Клянусь, если бы только у меня работали ноги, я бы ушел за Галочкой на край света… На Камчатку пешком!
В конце концов Тамара не выдержала:
— Неужели вы не видите, Анна Мироновна, что Виктор Михайлович побритый! Я сегодня сестру свою сюда притащила. Она парикмахер. И никакая не красавица. Обыкновенная. Это Виктор Михайлович меня дразнит.
Только теперь Анна Мироновна поняла: Витя действительно гладко и очень чисто выбрит; шрамов на лице, во всяком случае если смотреть против света, совсем не видно, и обрадовалась.
— Слушай, мама, есть серьезный вопрос: ты когда-нибудь книгу Елены Малаховец видела? Ну, ту самую знаменитую книгу советов молодой хозяйке?
Опасаясь очередного подвоха, Анна Мироновна ответила с осторожностью:
— Видела очень давно. У моей матери, значит, твоей бабушки, была.
— Расскажи, как она выглядела.
— Но для чего тебе Малаховец, Витя?
— Я серьезно спрашиваю. Без покупки. Расскажи, а потом я объясню.
— Ну, книга как книга, — все еще осторожничая, начала Анна Мироновна. — Довольно большого формата. Кажется, на хорошей бумаге. Какие-то картинки в ней были… Если не ошибаюсь, немного картинок…
— А по какому принципу распределялись советы?
— По-моему, сначала шли рецепты приготовления разных блюд, так сказать, голая технология, потом — советы по сервировке стола; использованию посуды, и еще, — Анна Мироновна улыбнулась, — и еще были беллетристические отступления…
— Какие-какие отступления?
— Ну-у, например, рассуждение на тему: как принять гостей, когда дома ничего нет. А почему тебя все-таки заинтересовала Елена Малаховец, Витя? С чего?
— Я все лежу и думаю, что делать дальше? Через месяц или через три, когда меня отсюда выпустят?
— И ты решил переквалифицироваться в повара? Боюсь, что Малаховец тебе не поможет, мадам несколько устарела…
— Ты шутишь, а я серьезно думаю. Даже в самом лучшем случае и при самом счастливом стечении обстоятельств для летной работы я человек конченый. Пусть не навсегда, но надолго.
— Почему такая мрачность?
— Мрачность? Нет. Это трезвый взгляд. И вот мне пришла в голову идея: составить книгу… Как ее назвать, пока не знаю, но что-нибудь в таком роде: «Сто советов молодому испытателю» или «Тысяча и одно решение»…
Впрочем, дело не в названий, дело в существе.
Пропадает громадный опыт. Никто не систематизирует, не накапливает, не пытается всерьез осмыслить нетипичные случаи и ситуации, сплошь да рядом возникающие в испытательных полетах. А это важно! Я не свой личный опыт пропагандировать собираюсь, не о своих заслугах блеять. Нет! Просто в силу сложившихся обстоятельств, учитывая внешние факторы, я получаю время для такой работы.
Представляешь, сколько можно отобрать буквально бесценного материала из одних только актов аварийных комиссий, годами пылящихся на архивных полках?
А сколько чистого золота пропадает в забытых приказах?
Вот приходит в Центр, или на завод, или в какую-то другую организацию, связанную с испытанием самолетов, такой парень, как Блыш. Молодой, летает здорово, землю носом роет — хочет отличиться, а настоящего опыта у него ноль целых ноль десятых. Виноват этот Блыш? Не виноват!
Дают ему теоретическую подготовку, дают некоторую сумму знаний, принимают зачеты.
Дальше? Дальше он начинает по крошкам набираться ума. Где? В разговорах со старичками, в курилке, вприглядку…
Хабаров говорил увлеченно, уверенно, и мать поняла, что говорит он не для нее — для себя: подводит итоги не новых своих мыслей.
— Словом, что нужно написать, я представляю довольно точно. Речь должна идти не о стандартной, типа учебника, методике летных испытаний и не о наукообразных рекомендациях, придушенных умным названием, а о живом собрании практических советов. Да, что надо — знаю, а как писать, пока не вижу…
Хабаров замолчал, пощелкал пальцами, прищурился. Мысли его были далеко за пределами больницы.
— Боюсь, Елена Малаховец, — осторожно Сказала Анна Мироновна, — тебе не поможет.
— Скорей всего не поможет. Вот мне бы да талант Джимми Коллинза! Помнишь, до войны еще выходила книга «Летчик-испытатель»?
— Как не помнить, ты ее под подушку прятал! Кажется, там предисловие Чкалова было?
— Только Коллинз писал в расчете на широкую публику, старался поразить читателя фактом, заострить ситуацию и неожиданно повернуть события, а я хочу адресоваться к профессиональным летчикам. Ребят голым фактом не удивишь, да их удивлять и не надо. Помочь оценить факт, всесторонне его исследовать, проиграть возможные решения и наметить путь к лучшему — вот что должно быть в книге. Только без занудства! — И казалось бы, без всякой связи со всем предыдущим Виктор Михайлович спросил: — Ты мне поможешь, мам?
— В чем, Витя? В чем я могу тебе помочь?
— Для начала поедешь в «командировку». В город. Возьмешь в библиотеке кое-какие книги. Названия я напишу. Это первое. Второе — свяжешься с Левкой Рабиновичем. Хорошо бы его вытянуть сюда на денек, но если это окажется почему-нибудь невозможным, пусть черкнет свои соображения и возражения. Я ему письмецо накатаю. Хорошо бы еще спросить у Алексея Алексеевича, что в его библиотеке есть старинного. Когда-то он собирал всякие редкости из истории авиации. Я, между прочим, подозреваю, что в истории далеко не все устарело. Это три…
Уезжать матери не хотелось. Конечно, она поднимала, что ее постоянное присутствие в больнице вовсе не обязательно, но просто здесь, рядом с Витей, Анне Мироновне было спокойнее.
— Все равно в город тебе ехать надо.
— Почему все равно?
— Двадцать пятого у Андрюшки день рождения. Кто-то из нас должен представительствовать: раз не могу я, значит, ты. И вообще, тебе пора уже поспать в собственной постели, отдохнуть от больничной обстановки. Еще надо попросить Рубцова подготовить машину к техосмотру и сгонять в ГАИ. Доверенность я напишу, Вартенесян заверит. Ну как — согласна?
— У меня такое впечатление, что ты хочешь отправить меня сегодня.
— Сегодня? Нет! По-моему, никакой спешки разводить не надо. Вполне можно ехать завтра, если хочешь, даже послезавтра. Кстати, когда увидишь Киру, выясни, не отпустит ли она на лето Андрюшку к нам? Летом у меня будет время с ним позаниматься, и условия не хуже, чем на любой даче: лес рядом, река и все такое… Соскучился я без Андрюшки. И мужику отцовская рука нужна. Как-нибудь поделикатней намекни, что Андрюшкино пребывание у нас ни в какой степени на Кирином бюджете не отразится.
— Витя! Этого говорить как раз и не следует…
— Но, мама, я же понимаю…
