Степан Злобин - Пропавшие без вести
Среди оперативников, вбежавших в блиндаж, появился и Чалый. Он первый все понял, увидав на виске Острогорова пулевую рану.
Все молчали, глядя на это длинное тело, распростертое на полу.
— Товарищи командиры, — отчетливо произнес Чалый, — никого сюда не впускать. Генерал Острогоров случайно ранил себя и будет направлен в санчасть. Нигде никаких разговоров о самоубийстве! Всем немедленно возвратиться к работе! Вызовите санитаров, — приказал он Малютину.
Балашов смотрел молча в темное лицо Острогорова с задранным вверх, поросшим седой щетиной подбородком.
— Приказали явиться, товарищ командующий? — обратился к Балашову Чалый, словно ничего не случилось
— Ну как с правым флангом у Чебрецова? — медленно спросил Балашов, силясь поддаться его тону, но продолжая глядеть на недвижную голову самоубийцы.
— Артиллерии дан приказ и ориентиры. Продолжаем разведку. Дополнительно ставят мины. Из пополнения вызвали сто пятьдесят охотников в отряд истребителей танков, — докладывал Чалый.
Вошли санитары и молча вынесли на носилках тело самоубийцы.
— Нехорошо кончил Логин, — произнес Балашов, садясь к столу, в свое топорной работы кресло. — Не-хо-ро-шо… — повторил он, явно не слыша слов, сказанных Чалым, и глядя на то место, где перед тем лежал мертвый Острогоров.
— Займемся делом, Петр Николаич, — сказал тут же вошедший Ивакин. — Дежурный! Лампу поярче! — властно выкрикнул он, не задав никаких вопросов.
Время не ждало.
Настала холодная ночь. Большая луна еще пряталась в появившихся негустых облаках, но уже готова была прорвать их завесу. От Вязьмы время от времени слышались короткие автоматные очереди, и по темным полям летели стайки трассирующих пуль. Это фашисты, должно быть, пытались настичь людей, бежавших из города, от террора десантников. Пожары и стрельба в самом городе не прекращались. Особенно упорно трещала перестрелка на юге, в районе вокзала, где закрепился батальон Трошина.
На левый фланг дивизии Чебрецова в наступивших сумерках выдвинули пополненный и доукомплектованный полк майора Царевича, батальон которого уже занимал вокзал Вязьмы.
Этот полк усилили артиллерией и минометами. Бурнин сообщил, что за полком Царевича подготовлен в резерве еще батальон, как приказал Балашов — для развития и закрепления успеха Царевича.
Группа разведчиков, возвратясь на КП Царевича, доложила, что парашютисты силами до батальона ведут наступление на вокзал. Внезапным ударом в их фланг можно помочь батальону Трошина и установить взаимодействие с ним в дальнейшем бою.
С севера, как было условлено, ополченские части вступили в ожесточенную перестрелку с фашистами. Били из минометов по северной части города, отдельными группами наступали к окраинным огородам.
Балашов возвратился к ночи сюда, на КП левого фланга. Чебрецов и Бурнин еще раз изложили командарму намечаемый план боя.
Все прислушивались к стрельбе на севере, у ополченцев, наблюдали орудийные вспышки.
На северной окраине Вязьмы сверкали разрывы мин и снарядов. Видимо, там уже по-настояшему разгорелся бой. Два раза уже донеслось оттуда многоголосое, протяжное «ура». Можно было предположить, что силы фашистов оттянуты ополченцами в том направлении.
— Начинайте! — приказал Балашов.
Чебрецов передал по телефону приказ. Красная ракета взвилась где-то недалеко в тылу, и тотчас же над КП полка загудели разом десятки снарядов и мин, проходя на Вязьму, и начали рваться в районе, из которого до этого разведчики засекли стрельбу по вокзалу.
Подавленные ураганным огнем разом нескольких батарей, фашисты как онемели.
Царевич поднял бойцов в наступление. Но едва позади первой цепи остался исходный рубеж, как у немцев все снова ожило — вдоль южной окраины Вязьмы взвились ракеты и осветили западные подступы к городу, которые при строительстве укреплений были нарочито оставлены открытыми и удобными для обстрела.
Среди наступающих начали рваться крупные мины, а над их головами лопалась сразу всюду шрапнель. Пулеметы фашистов залились неистовым треском. Красные и зеленые нити пулеметных трасс с разных сторон впились в наступавших. Над окопом КП засвистали пули.
— Откуда же у них столько огня? Что за черт? — проворчал Балашов. — Не может воздушный десант иметь столько орудий.
Чебрецов и Бурнин недоуменно молчали.
Полк сообщал о потерях, но и без того было видно при свете ракет, как тают ряды наступающих.
Балашов снял каску и рукавом шинели отер потный лоб.
— Сядьте! Каску наденьте! — крикнул ему Бурнин, позабыв о званиях.
— Поддержку пора им дать, товарищ Царевич, — будто не слыша его, сказал Балашов — Расколотят без смысла, видите сами! Высылайте поддержку.
Царевич подал сигнал о выступлении второго эшелона.
— Коммунистов вперед, коммунистов! — подсказал Чебрецов. — Где твой политсостав?
— Там, — махнул комиссар Уманис в сторону наступавших.
— Люди отлично идут, зачем гнать вперед коммунистов! Привыкли — вперед да вперед. В два дня перебьешь всех своих коммунистов! — остановил Балашов.
Подбодренные свежим кличем «ура», который раздался с исходных позиций, наступающие бойцы еще решительнее ринулись на преодоление последних метров открытой местности. Вот-вот они ворвутся в улицу, в городские строения, в дома и развалины, которые станут служить им опорой…
— А теперь, товарищ командующий, пора, я считаю, и тот батальон, резервный, — сказал Чебрецов.
— Пора, — коротко принял этот совет генерал.
И с левого фланга Царевича поднялся в наступление еще батальон; молча, без криков «ура», без выстрелов, под прикрытием плотного огня минометов, он быстро одолевал темное поле, то исчезая в окопах, лежавших у него на пути перед городом, то вновь появляясь бесформенной темной массой в мутном тумане облачной ночи… И вдруг вся южная окраина города ослепительно сверкнула огнями — не только взлетели ракеты, но яростно, нагло брызнули в темное поле прожекторы. В первый миг никто даже не понял, что это такое, пока не разглядели, что прожекторы катятся, приближаются, пока сквозь стрельбу не услыхали железный лязг, грохот… Танки лезли из города, из-за холмов, из-за железнодорожного полотна и мчались, давя и топча бойцов, расстреливая из пулеметов, губя все живое. Кто мог этого ждать! Лезут! Вот их уже десятки!
«Как они гибли! Как они гибли!» — словно заново услыхал Балашов слова Острогорова. «Да, вот так же и было! — с отчаянием подумал он. — А я его презирал, ненавидел за бесполезную гибель бойцов. Да что же я сам-то наделал!.. Что я наделал!..»
— Чебрецов! Ты понимаешь, что это значит?! — спросил Балашов, и голос его сорвался до шепота.
— Да… обошли нас… — мрачно признал Чебрецов.
— Обошли?! — злобно выкрикнул Балашов.
Он сжал кулаки, он едва сдержался. Ему захотелось ударить командира дивизии, повалить его и топтать ногами…
— Что же делала ваша разведка? — процедил он сквозь зубы.
В свете танковых фар было видно, как растерянно метались ослепленные и ошарашенные внезапностью красноармейцы, как целые группы, десятки бойцов, побежали назад и падали под пулеметами.
Балашов представил себе со внезапной ясностью сына Ивана среди этих вот, у него на глазах погибавших людей…
— Фары! Расстреливать фары! Отдай приказ бить по фарам! — кричал в телефон кому-то Бурнин.
— Разрешите, товарищ командующий, мне лично туда, в боевые порядки? — обратился Уманис.
— Иди, комиссар, — отпустил Балашов, — Панику предотврати. Спасай бойцов. Удержи хоть порядок…
Уманис вскинул руку под козырек и выскочил из склепа.
— Осторожно, Вилис! — крикнул ему Царевич.
— Скажи своей бабушке, — из ночного мрака по-мальчишески, на ходу, огрызнулся Уманис, — Лихачев! — окликнул он своего автоматчика и исчез.
Никто не готовился к такой нелепой внезапности. И все на КП понимали, что у атакующих нет в руках противотанковых средств, что им просто нечем сражаться против этих внезапно возникших глазастых чудовищ. Танковая атака врага могла докатиться даже сюда, на НП полка, мог произойти разгром фланга дивизии, с минуты на минуту могла зародиться паника, бегство…
— Уезжайте, товарищ командующий! — с мольбою в голосе произнес Чебрецов, почти физически ощутив надвинувшуюся катастрофу.
— Артиллерию выкатить всю на прямую наводку! — не слыша его, приказал Балашов.
— Я «Кама», Бурнин. «Воздух», слушай: зенитные орудия выдвинуть против танков на прямую наводку, приказ командарма… Бородин, Бородин! Я «Кама», полковые орудия выкатить на прямую по танкам, — приказывал по телефону Бурнин.
— Спасибо, Бурнин! — сказал Балашов.
— Истребители танков, за мной! Вперед, коммунисты! — долетел до КП призывающий голос Уманиса откуда-то с поля. А там все кишело смертью.
