Игорь Болгарин - Расстрельное время
— Вы часто дверь не открывайте, вам тепла до утра хватит.
— Спасибо за заботу, папаша.
Собираясь уйти, старик потоптался у выхода, указал глазами на стоящий на столе фонарь, посоветовал:
— Вы его лучше погасите. Живее утром будете.
— Что, бывает? — насторожился Бушкин.
— Оны какось узнають, хто, где и у кого. У мово соседа Федьки Молокана трех ночевщиков застрелили. Люди, видать, в Феодосию добирались, а может, в Керчь. Все забрали, и вещи, и одежу. В одном исподнем покойников оставили. А Павло Зубач рассказывав, шо в одежи, бувае, люди карманы пришивають, а в них кладут золото. Потому как уезжають люди не на неделю, а на всю жисть.
— И часто такое? — спросил Кольцов.
— Все время. Опосля того, як царя скинули.
Старик ушел. Кольцов оглядел кухоньку. Почти всех его сопровождающих сморил сон. Они тихо похрапывали после тяжелого дня. Время от времени красноармейцы охраны тихо входили в кухоньку, поднимали сменщиков, а сами укладывались на пригретое ими место.
Склонив головы на стол, придремнули Гольдман и Бушкин. А Кольцов продолжал бодрствовать. Он потянулся к окну, нащупал там небольшую стопку книг. Взял одну, потрепанную, открыл ее: «Арифметика. Л.Ф. Магницкий». На титульной странице выцветшая надпись чернилами: «Сашко! Toбi на згадку, може колись станет прохфесором. Василь та Марiя. 1911 piк».
Кто он, этот Сашко? Кто Василь и Мария? Где они сейчас? Живы ли? Кем доводятся старику?
Под утро у стен кухоньки прогремело несколько выстрелов. Во двор выскочили все разом. Дежурившие в это время красноармейцы суетливо бегали по подворью, стали открывать ворота. Пока ездовые торопливо впрягали в тачанки коней, пулеметчики вставляли в «максимы» пулеметные ленты.
— Что за шум? — спросил у пробегающего красноармейца Кольцов.
— Четверо или пятеро на конях. Постукали в калитку. И хитро так: три раза стукнут — подождут. И опять. Хотел подождать, что дальше будет. А тут мой Букет как заржет, видать, кобылу учуял. Те, с перепугу, из четырех стволов. Из обрезов. И — дьору!
В тишине был слышен удаляющийся топот копыт.
— Может, влупить им вслед? — спросил у Кольцова пулеметчик.
— Зачем?
— И то правда.
Несмотря на переполох во дворе, старик из хаты не вышел: не слышал выстрелов или по другой какой причине не захотел появляться перед гостями.
Остальная часть ночи прошла спокойно, хотя в сон уже никого не клонило.
Утром, когда они выводили на улицу коней, на пороге веранды появился старик. Он по-хозяйски окинул взглядом двор, открыл ворота. На улицу, однако, не вышел, вернулся к дому. Ожидая, пока они покинут двор, топтался возле входа на веранду.
Кольцов понял его затруднение и щадить его не стал.
— Что потеряли, папаша? — спросил он.
— Вроде як стреляли?
— Сашко приезжал, сынок ваш, — сказал Кольцов. — Проведать. Не ждали?
— Якый Сашко? Якый Сашко? — растерялся старик. — Ниякого Сашка я не знаю, — но глаза у старика стали колючими, торопливо забегали в тревожных размышлениях.
— Живой он! Живой! — успокоил старика Кольцов. — Их несколько было. С обрезами. Ночная власть! — напомнил Кольцов старику его же слова. — А с дневной властью встретиться почему-то не захотели.
Старик ничего не ответил. Он исподлобья наблюдал за тем, как красноармейцы седлали коней, заводили их в тачанки и как, наконец, покинули двор. И тут же стал греметь запорами ворот.
— Спасибо за приют, папаша! — подошел к калитке Кольцов. — Когда ваш Сашко снова приедет вас проведать, вы ему передайте мои слова. Игры с обрезами их до добра не доведут. Советская власть — это надолго.
— Не знаю я Сашка.
— Знаете. И Сашка, и Василя, и Марию.
Старик, почувствовав, что худшее позади, и гости никаких решительных действий принимать не собираются, осмелел.
— А может, то и не он был? Теперь много всяких по Крыму мотаются. И все с обрезами. А в Феодосии, в Керчи еще пока беляки сидять. У их не обрезы. У их винтовки и пулеметы.
— И с теми разберемся! — жестко сказал Кольцов, усаживаясь в тачанку. Отряд тронулся.
С утра дорога была пустынная. Они ехали, словно по необитаемому острову. Но к полудню, сразу за небольшим лесным поселком Сайтлер, на узкой говорливой речушке Биюк-Карасу, они встретили путейцев, которые заканчивали ремонт небольшого железнодорожного мостка. Неподалеку на путях стояли два пассажирских вагона, в которых на ночь размещались ремонтники, и платформа для перевозки инструментов и необходимых строительных материалов.
Путейцы с интересом рассматривали движущийся по гужевой дороге отряд Кольцова. Поравнявшись с ними, возчики остановили тачанки.
— Здравствуйте! — поприветствовал их Кольцов. — Как тут? Все тихо?
— Это как слухать! — сказал крепкий усатый пожилой путеец, видимо, бригадир. — Белые отступали, порушили мосток. Отремонтировали. А вчерашней ночью уже бандиты нашкодничали. Опять возились. Такая вот тишина…
— Большая банда? — поинтересовался Гольдман.
— В темноте не разглядишь. Носятся ночью какие-то, — бригадир критически оглядел отряд Кольцова. — Для них вас хватит.
— Пугаете? — спросил Кольцов.
— Нет. Предупреждаю. Вы, извиняюсь, куда направляетесь, если, конечно, это не военная тайна.
— На Владиславовку, а потом на Феодосию.
— А не шибко спешите? — удивился бригадир. — Феодосия пока беляками забита, Владиславовка тоже.
— Не, из Владиславовки, кажись, их выбили, — возразил путеец помоложе.
— Видать, снова — у белых, — сказал бригадир. — Вчера тут прошел почти что целый кубанский полк. Мимо Владиславовки не пройдут.
— Вас-то не трогают?
— А шо у нас взять? — сказала разбитная молодица путейка. В ватнике и толстом платке она походила на матрешку.
Бригадир еще раз оглядел отряд и решительно сказал:
— Горячие вы, хлопцы. Но пока вы туда не суйтесь. Сколько у вас той силы? Як у комара зимой. А белогвардейцы сейчас злющие, як пчелы перед холодами. Напоретесь на них, раздавят и сами не заметят.
— Что вы предлагаете? — спросил Гольдман.
— Предлагаю не рисковать. Партизаны вчера до нас наведывались, говорят: в Феодосии полно пароходов, беляки на них грузятся. День-другой тут переждите, или рядом, в каком-нибудь селе. А потом на все четыре стороны.
— Мы подумаем, — сказал Гольдман.
Совещались недолго. И уже минут через десять пошли занимать один из двух пассажирских вагонов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Генерал Фостиков вместе со своим штабом пробился в Феодосию ночью и обнаружил, что город заняли мародеры. Их было немного, но они парализовали все припортовые улицы. Подняв ружейную стрельбу, они бегали по улицам, грабили магазины и поджигали все, что могло гореть. К утру уже горели пакгаузы, железнодорожные вагоны и склады, где хранились снаряды.
Склады успели потушить.
Напуганный непредсказуемыми последствиями, пароход «Аскольд», который стоял у пирса, занятый ранеными, медперсоналом и работниками городских учреждений, спешно отошел на рейд и бросил там якорь, ожидая, когда в городе наступит порядок.
В порту скапливались все новые партии военнослужащих, но ни капитаны «Дона», ни «Владимира» погрузку не начинали.
— Спускай сходни, начальник! — кричали ему с берега.
— Не можем рисковать! — в рупор прокричал капитан «Дона». — Утихомирьте тех оглоедов, что носятся по городу с факелами.
На борьбу с мародерами отправили группу юнкеров. Вскоре они доложили, что грабежи прекращены. Часть мародеров расстреляли, остальные спрятались на окраинах.
— Начинай погрузку! — свирепо приказывали с берега капитанам.
— Не велено! — отвечали в рупор.
Наконец в порту появился генерал Фостиков. Он обнаружил, что вместо пяти обещанных, у пирсов находились только два парохода. Третий, «Аскольд», был полностью загружен и стоял на рейде. А в порту скопились уже больше восьми тысяч солдат и офицеров, с трудом пробившихся сквозь боевые порядки красных.
— Почему не загружают? — волновалась толпа.
Фостиков поднялся на «Дон», и к своему удивлению обнаружил, что он тоже уже частично занят. Причем, большей частью, цивильными.
— Кто такие? — спросил Фостиков.
— В приличном обществе принято представляться, — нагловато сказал холеный юноша.
— Почему здесь? — обозлился Фостиков.
— Я — заместитель председателя Акционерного общества «Центросекция». — Юноша указал глазами на еще нескольких молодых людей, уютно разместившихся на палубе: — А это — мои сотрудники.
— Плавать умеешь?
— Вы, собственно, к чему? — возмутился юноша.
— Вышвырните этого фармазона за борт! — приказал Фостиков.
И через короткое время раздался звучный шлепок о забортную воду.
