Свен Хассель - Фронтовое братство
Фельдфебель Шнайдер бежал, сломя голову, к умолкшим немецким позициям. Перед ним упал крупнокалиберный снаряд. Ослепительная вспышка. Шнайдера разорвало на три части.
Унтер-офицер Грунерт и башенный стрелок Хаубер попали в сектор обзора из смотровых щелей Т-34, на ходу ведшего пулеметный огонь.
В Хаубера угодила трассирующая пуля. Пробила грудь. Он остановился, упал ничком и громко, пронзительно закричал. Заколотил по земле руками и ногами. Танк переехал его; захрустели кости, кровь и клочья мяса взметнулись в стороны из-под тяжелых гусениц. Будто вода из-под переезжающей лужу машины.
Грунерт окаменело стоял перед стальным чудовищем. Вытянул перед собой руки, словно пытаясь остановить его.
Т-34 грациозно покачнулся, словно собираясь танцевать кадриль. Над левой гусеницей застряла рука Хаубера. Казалось, она прощально машет. С двух передних катков капала кровь.
Глаза Грунерта едва не вылезали из орбит. Потом мощный мотор взревел. Пронзительно завизжали шестерни. Машина припала к земле.
Грунерт пронзительно вскрикнул и пустился бежать. Упал. В следующий миг пятьдесят пять тонн стали[133] прокатились по его ногам и превратили их в кашу. Он пополз по изрытой земле, раздавленные ноги тянулись за ним.
Его увидел русский пехотинец, выругался и выпустил ему в спину короткую автоматную очередь. Он уткнулся лицом в землю и забулькал горлом. Пули только раздробили ему плечо.
Лейтенант Бургштадт, заместитель Ольсена, в панике наткнулся на мину и взлетел в воздух. Ему разорвало живот. Правая нога висела на нескольких мышечных волокнах ниже колена. Когда его обнаружили двое русских пехотинцев, он сидел. Прижимал обе руки к животу, пытаясь удержать кишки. Между пальцев просачивалась кровь. Рот был широко открыт, но из него не раздавалось ни звука.
— Пес! — проворчал один из русских и выстрелил ему в лицо.
— Черт немецкий, — произнес другой, всаживая длинный штык в грудь девятнадцатилетнего лейтенанта. Медленно, с удовольствием. Эсэсовцы повесили под Харьковом его сестру. Он следовал девизу Ильи Эренбурга: «Утоляйте жажду мести немецкой кровью!»
Потом усмехнулся своему товарищу и крикнул:
— Давай!
Солдаты третьего взвода под командованием фельдфебеля Дорна бежали по ничейной земле, словно испуганные овцы. Три Т-34 открыли по ним огонь.
Они укрылись в воронке, навалясь друг на друга. К ним от опушки ринулись русские пехотинцы.
Фельдфебель Дорн выкрикнул отрывистую команду. Солдаты открыли по русским огонь из трех ручных пулеметов. Т-34 стали стрелять в них бризантными снарядами[134].
Солдаты встали и высоко подняли руки, несмотря на угрозы Дорна доложить об их трусости.
Залегшие русские пехотинцы тоже встали. Подняли автоматы и стали использовать потрясенный третий взвод в качестве мишени. Огня не прекращали, пока не упал последний солдат.
— Теперь ясно, чего нам ждать, — сказал Старик. — Остается только одно: бежать со всех ног к своим позициям, стреляя во все, что окажется на пути!
XV. Партизаны[135]
Йозеф Порта сидел на краю траншеи, держа в руке большую банку тушенки. Читал лекцию Малышу о связи между мясом и усилением потенции. Сделал выразительный жест, дабы объяснить Малышу, что такое потенция, но тут его прервала канонада сотен орудий.
Взрыв был таким сильным, что Порта взлетел в воздух и рухнул на голову Малышу, сидевшему по-турецки на дне траншеи.
Через несколько минут вся система траншей была полностью уничтожена.
Пикирующие бомбардировщики налетали тучами. Вздымалось пламя разрывов.
Из леса русская артиллерия изрыгала на немецкие позиции смерть.
Не было ни земли. Ни неба. Ни солнца. Ни травы. Мир состоял из взрывов, криков, рева, стонов и воплей.
Тех, кто уже был убит, подбрасывало в воздух вновь и вновь.
Тысячи осколков свистели вокруг живых и мертвых.
Дивизии больше не существовало.
Остатки пятой роты находились на опушке леса в двадцати пяти километрах к юго-западу от уничтоженных передовых немецких позиций. Кто-то из уцелевших двенадцати сидел, кто-то лежал. Этими уцелевшими были лейтенант Ольсен, Толстяк, Порта, Малыш, Легионер, Старик, Бауэр, кенигсбержец, Штайн, Хайде, Трепка и я.
Малыш жевал сочный прутик, пытаясь утолить таким образом жгучую жажду.
Лейтенант Ольсен постарел за одну ночь на десять лет. Его глубоко посаженные глаза налились кровью и бессмысленно смотрели в одну точку.
— Двенадцать человек, — простонал он. — Вот и все, что осталось от двухсот двадцати пяти! Что же нам делать?
Он в отчаянии переводил взгляд с одного на другого.
— Герр лейтенант! — выкрикнул Толстяк. — Разрешите сделать предложение.
Ольсен устало махнул рукой.
— Говори, фельдфебель.
— Предлагаю в полном составе перейти к русским!
Малыш загоготал. И крикнул сидевшему на буреломе Легионеру:
— У этой канцелярской крысы невроз военного времени. Думает, что может отправиться к Ивану на лечение покоем!
Толстяк вспыхнул.
— Будь добр, ефрейтор, придержи язык!
Малыш откровенно усмехнулся ему.
— Жирная свинья, после предложения, которое ты только что сделал, ты потерял всякую власть надо мной или кем бы то ни было в этой команде.
Толстяк сглотнул. И повернулся к Ольсену.
— Герр лейтенант, я требую, чтобы этого человека немедленно судили военно-полевым судом за открытый мятеж.
— Спустись на землю, — вмешался в разговор Юлиус Хайде. — Ты, наверно, не в своем уме, Толстяк. Если хочешь, мы с Малышом можем прямо сейчас устроить военно-полевой суд и повесить тебя на ближайшем дереве.
— Герр лейтенант, это мятеж! — завопил Толстяк.
— Нет, фельдфебель, — жестко ответил Ольсен. — Своим предложением перейти к противнику ты совершил преступление по трем пунктам закона, за что суд всей команды может отправить тебя на виселицу.
Толстяк в изумлении разинул рот.
Малыш пощекотал его за ухом.
— Жирный болван, как ты будешь пыхтеть, когда я тебя повешу!
— Оставь его, Малыш, — сказал Старик. — Он всегда был свиньей. Теперь он еще и трусливая свинья. Сведем с ним счеты, когда вернемся — если вернемся.
Он взглянул на грунтовую дорогу, где русские потоком двигались на запад, в сторону Брест-Литовска, Львова и Толочино. Для нас это движение звучало зловещим штормом. Громыхающие танки, ревущие моторы, лязгающие гусеницы, ржущие лошади; кроме того, быстро приближался гром дальнобойных орудий.
Порта с Малышом нашли военный продовольственный магазин, но там почти ничего не осталось: только четырнадцать банок тушенки, девять пакетов сухарей, немного отсыревшего печенья и кошка. У всех, кроме Порты и Малыша, она вызвала отвращение, но Малыш сдвинул на затылок котелок и усмехнулся.
— Со временем вы поумнеете, избалованные солдаты. — Указал на лес. — Эти заросли тянутся километров на сто и кишмя кишат партизанами. Через пару дней вы будете голодны, как волки, и начнете мечтать о кошачьем мясе.
— Паршивая свинья! — воскликнул Трепка, отвращение читалось в каждой черте его утонченного лица. — Для меня загадка, почему таким, как ты, разрешают носить мундир и оружие!
Малыш резко повернулся.
— Еще одно слово, мой мальчик, и я сломаю тебе хребет. Понял, дерьмо?
Трепка побледнел. С ненавистью посмотрел на Малыша и пробормотал что-то неразборчивое. Потянулся к пистолету, но, заметив взгляд Хайде, опустил руку.
— Герр лейтенант, — сказал Малыш и бросил Ольсену мешок с провизией. Кошку он держал в руке, как убитого кролика. — Возьметесь вы разделить продукты?
Лейтенант кивнул. Он разделил их на двенадцать до того равных частей, что каждый получил по четвертушке печенья.
Когда все взяли свою долю, Малыш поглядел поочередно на каждого из нас. Поднял кошку над головой.
— Значит, никто не хочет кошатины?
Ответа не последовало.
— Ладно же, монахи, — продолжал он, — смотрите, не подходите потом ко мне попросить лапку. — Достал из кармана сумку с табаком. — Здесь у меня табак. Каждое утро я буду свертывать двенадцать самокруток, и каждый может подходить и получать свою, когда захочет. Но не в подарок. Взаймы. Под двадцать пять процентов. — Погрозил нам кулаком. — К вашему сведению, этот кулак у меня адвокат, а другой — судебный исполнитель, и имущество в обеспечение долга будет взыскано быстро. Понятно"? — произнес он по-русски.
— Сколько у нас боеприпасов? — спросил, подняв взгляд, Ольсен.
— Очень мало, герр лейтенант, — ответил Порта, метнув по поверхности озерца камень. Тот сделал пять-шесть подскоков на спокойной воде. — Но чтобы всем нам застрелиться, патронов хватит.
