Александр Проханов - Столкновение
— Внимание… Подведи, подведи сюда этого типа… Внимание… — Белый откашлялся и щелкнул переключателем. — Внимание! Граждане свободного государства! Режим узурпатора Лиоре свергнут. Вся власть в столице и районах находится в руках народа… Собственность возвращается ее законным владельцам… Всем гражданам страны, кто бы они ни были — белые, ньоно, манданке или бауса, гарантируется полная неприкосновенность… Просьба к населению сообщать о местах хранения оружия, а также о местонахождении бандитов и убийц — главарей антинародного режима, коммунистах, националистах и так называемых «Красных братьях»… Для поддержания необходимого порядка в столице вводится комендантский час…
Белый отключил рацию и повернулся к Кронго.
— Ну и что ты за птица?
— Двухэтажное здание за вашей машиной — мой дом. — Кронго старался говорить как можно спокойней. — Я специалист, тренер, директор ипподрома. Это может подтвердить комиссар Крейсс. Я хотел обратиться к вам за помощью. В опасности ценные лошади, прекратился завоз фуража, нет рабочей силы…
— Сумасшедший. — Белый не спеша закурил. Усмехнулся. — Надо пустить тебя в расход как провокатора. Чтоб другим неповадно было.
Африканец-патрульный щелкнул затвором автомата.
— Подожди. — Белый переключил связь. — Алло, штаб? У вас там нет Крейсса? — Он затянулся. — Крейсс, ну как у вас? Хорошо, я буду передавать сообщения каждые полчаса… Подождите! Тут какой-то тип говорит, что он директор ипподрома… Хочу пришить его для верности… Вы не шутите?
Он повернулся к Кронго:
— Ладно. Можешь идти.
Кронго молча смотрел на него.
— Что же ты стоишь? Иди.
Только в палисаднике своего коттеджа Кронго остановился и вытер платком пот. Странно — он думает сейчас о том, почему они не держали прислугу. Ему, Филаб и мальчикам, когда они приезжали от бабки, хватало этих двух этажей. Но почему он думает о бабке? Тихо. Никого нет… Кронго вошел в холл. Большое фото Альпака. Это лучшая лошадь, которую ему когда-либо удавалось вырастить. Но сейчас все пошло прахом, все. Фото висит на центральной стене, У двери тихое движение. Послышалось? Он перевел взгляд на лестницу. Вздрогнул. Масса, похожая на большой черный гриб, шевельнулась и застыла у двери.
— Кто это?
Черное покрывало отодвинулось. Блеснули глаза.
— Месси Кронго… Месси Кронго, не выгоняйте меня… Они убивают всех бауса… Пощадите…
— Фелиция… — Кронго узнал кассиршу ипподрома. — Как вы очутились здесь?..
— Мадам Филаб… Я помогла ей… Месси Кронго, вы не выгоните меня? Я могу ухаживать за мадам Филаб… Месси Кронго! — Фелиция, будто убеждая его в чем-то, показала сморщенные розовые ладони.
— Ну что вы, что вы… — Кронго поднял кассиршу. — Где она?
— Филаб… — глаза Фелиции заплыли под веки. — Филаб… Мадам Филаб…
— Где она? Где мальчики?
Фелиция перевела взгляд на гостиную, и Кронго увидел желтую руку на диване. Ему стало страшно. Он кинулся туда.
Филаб лежала, вытянув ноги, укрытая халатом. Веки ее дрогнули, она открыла глаза.
— Что с тобой? — Кронго сжал ее руку и услышал слабое ответное пожатие. — Что с тобой, Фа? Ну не молчи, Фа… ты ранена?
— Я подобрала ее на улице. — Фелиция прошелестела покрывалом. — Месси Кронго, она не ранена, цела… Не волнуйтесь… Только говорить ничего не может…
— Это правда, Фа?
Филаб закрыла глаза.
— А где дети?
Он увидел, как глаза Филаб медленно наполняются слезами. Она плачет.
— Филаб, я буду тебя спрашивать, — поспешно сказал он. — Если «да», ты закроешь глаза. Если «нет», смотри на меня. Ты поняла?
Она моргнула.
— Дети живы?
Филаб лежала неподвижно.
— Их увезли люди Фронта, — подсказала Фелиция.
Филаб закрыла глаза.
— Слава богу… — Кронго вздохнул, чувствуя ложь в своем вздохе. — Тебе больно?
Филаб не пошевелилась.
— Хорошо, отдыхай… — Кронго проглотил комок. — Не волнуйся. Все будет хорошо.
Он заметил вопрос в ее глазах. Он вдруг поймал себя на мысли, что совсем не хочет оставаться с ней, сидеть рядом.
— Я пойду на ипподром… Там никого нет… Лошади пропадают… Фелиция посмотрит за тобой… Хорошо?
Филаб закрыла глаза.
— Осторожней, месси Кронго… Я звонила ее родителям… Никто не отвечает… — Фелиция закивала, тихо и ловко вытерла слезы у глаз Филаб. Он почти не знал ее родителей, они, кажется, не понимали того, чем он был всегда занят.
— Пойду… — Он кивнул. Сошел вниз.
Только в переулке понял, что стоит ночь — прозрачная ночь с огромными звездами наверху. Переулок такой же, как всегда, ветки чинары у мавританской кофейни застыли в тишине. Поворот на набережную. Легкий шорох волн слева, справа — черные силуэты домов. Ни одного огня. Шаги. Кронго остановился. Показалось… Конечно, показалось. Он опять думает о том падающем, хрипящем, задыхающемся — у дерева. Но тишина на мостовой перед ним заставляет все забыть, все, кроме пути на ипподром. Он должен уговорить себя, что ему не страшно сейчас идти. Он ведь знает все на этой набережной. Гостиница, пусть она темна, пусть выбиты нижние окна, но ведь он знает эту гостиницу, он много раз ходил мимо. Конечно, вот складные стульчики, пусть они разбросаны в темноте, но он их узнал. Вот рваный шезлонг… Зачем он? Ну да, в него чистильщик обуви усаживает клиентов. Опять шаги. Нет, это ему кажется. Кронго остановился.
Тишина, только легкий шум волн, покряхтывание ночной птицы. Немые кубы блочных домов. В них живут рабочие пищевого комбината. Кронго быстро двинулся вперед. Надо пройти эти дома, потом будет католический собор… Нет, теперь он ясно слышит топот бегущих ног. Это за домами. Стихло… Надо идти, не оборачиваясь. Скорее дойти до поворота к ипподрому, там он все знает, там страх пройдет… Но кого он боится? Если бы кто-нибудь захотел убить его, то давно бы это сделал. Мало ли кто может бежать ночью. Пустяки. Вот собор, сейчас пойдут магазины, почта… Кажется, он понимает, что внушает ему страх. Разбитые стекла и тишина — почти осязаемая, висящая над мостовой, почти лежащая на ней. В ней таится неясность, она непонятна ему. Сейчас он повернет к ипподрому, и все станет проще. Вот и ипподром. Кронго остановился.
Ипподром был построен еще при правительстве метрополии. Европейское современное здание с застекленным фасадом, а над ним — нелепо изогнутая крыша в мавританском стиле, с причудливыми жестяными углами. Сейчас крыша неясно светлела в темноте. Кронго вздрогнул — на угол медленно опустилась чайка-плакальщица. Потопталась, складывая крылья, затихла. У рабочего входа начинались конюшни молодняка. За глинобитными стенами с подслеповатыми окошками вдоль крыш сейчас стоит тишина. Кронго тронул дверь первой конюшни. Постучал, но никто не отозвался. Он снова дернул дверь.
— Кто? Кто это?
Кронго показалось, что голос раздался прямо у него под ухом.
— Откройте… Это Кронго… Это я, директор.
Никто не отозвался.
— Да откройте же наконец… — Кронго стало не по себе. — Кто там? Фаик? Амайо? Откройте…
Стукнула щеколда, дверь отворилась. Две руки нащупали его гимнастерку. Втащили в узкую щель, щеколда тут же захлопнулась.
— Месси Кронго… — Старший конюх молодняка Фаик упал на колени. — Месси Кронго, не сердитесь… Там нехорошо…
Круглые глаза Фаика блуждали, серые губы трясла дрожь. Он то и дело оглядывался. Незаметно ощупал ногу Кронго, и Кронго понял, чего он боится.
— О чем ты, Фаик?
— Там нехорошо, месси Кронго. — Фаик говорил одними губами. — Там оборотень ходит. У финишного створа.
— Успокойся, Фаик. — Кронго пытался стряхнуть озноб, прошедший по затылку. — Успокойся, там никого нет. Как жеребята?
— Слышите? — Фаик прислонился к деннику, тело его затряслось, рот открылся. — Слышите, месси? Он без головы, вы же знаете… Он давно ходит! Вот он! Вот!
Два конюха, Амайо и Седу, стояли рядом и тоже тряслись. По очереди потрогали ногу Кронго, чтобы убедиться, что это он.
— Месси Кронго, месси Кронго… — Фаик слабо постукивал ладонью по груди, отгоняя духов. — Вы ведь ньоно, вы должны понять… Это безголовый ходит, Ндола-лихач… Слышите?
— Может быть, он вас ищет, месси Кронго?
За дверью было тихо.
— Перестань, Фаик, там никого нет, я видел… Незачем ему меня искать…
— Его убивали последним, месси… Вы же знаете Ндолу-лихача, он на себе рубашку порвал, нате, кричит, бейте… У него злоба в глазах… Семерых солдаты сразу застрелили, а он еще стоял… Там была большая толпа, в серой форме… У него пена изо рта пошла, он кричит: «Сволочи длинноносые, кончайте меня, что ж вы смотрите…» Потом они ему, уже мертвому… Голову… Я сам видел… Тесаком…
— Месси, если он вас ищет — плохо. — Фаик застучал ладонью по груди. — Если у вас хоть капля вины, покайтесь… Покайтесь, месси, даже если вины нет… У вас на лице нехорошо…
