Вадим Инфантьев - После десятого класса. Под звездами балканскими
На самом деле все будет не так. И генерал Столетов будет заниматься конвоированием пленных, охраной дорог, мостов и селений от башибузуков! Может, пока не поздно, отказаться? Но военный министр, Обручев, офицеры генерального штаба и друзья говорили, что, каким бы по численности ни было болгарское ополчение, оно будет основой болгарской армии и Столетов обязан использовать все возможности, чтоб в кратчайшие сроки обучить добровольцев военному делу. Что же касается боевого использования, то война будет не такой простой, как предполагают при дворе, время покажет, а на войне как на войне…
В кабинете императора сталкивались, переплетались и гремели голоса спорящих. Столетов подумал: почему же сегодня молчат военный министр и великий князь Константин? У Милютина как-то странно поблескивают глаза, словно у охотника в засаде. Он что-то выжидает. Такое поведение министра удивило самого государя, и он спросил его.
Над шевелюрами и лысинами поднялся раздражающе торчащий хохолок Милютина.
— Ваше величество, господа, доводы, приведенные здесь, довольно резонны, и возразить им трудно. Хотя в узковоенном отношении подобное использование болгар менее выгодно. Но я прошу при окончательном решении данного вопроса оценить его с политической стороны, а именно о нашем престиже в Западной Европе. — Милютин помолчал, нервно перебирая пальцами, — Ныне корреспонденты, дипломаты, государственные лица Запада утверждают, что император России не собирается освобождать болгар, а хочет превратить Болгарию в свою провинцию — и поэтому император Александр не желает иметь в боевых порядках своих войск болгарских добровольцев. Это во-первых. А во-вторых, действуя в составе наших передовых частей, болгарские ополченцы будут заняты только военным делом. Мы же сейчас определяем им конвойные и гарнизонные функции. Вся общественность России и Европы знает о зверствах янычар в Болгарии и — как результат — ненависть болгар к своим поработителям. И в данной ситуации мы возлагаем на болгарское ополчение только конвоирование пленных и охрану порядка в местах, занятых нашей армией… Точнее, прошу обратить на это внимание, в местах, которые освободила от неприятеля наша армия и ушла дальше! — Милютин повысил голос: — В местностях, городах и селениях, в которых уничтожена турецкая власть, а новая еще не установлена! В местностях, где состоятельные болгары потому и занимали высокое положение, что ладили с турками, угодничали перед ними! Ваше величество, господа, ведь вполне возможно, что при данной ситуации гарнизоны из болгарских волонтеров, став на время хозяевами положения да еще возбуждаемые революционно настроенными слоями интеллигенции и даже духовенства, возьмут и примутся избивать своих чорбаджиев, старост, чиновников и купцов. А мы в этом случае будем вынуждены повернуть часть своих сил, ослабляя армию, себе же в тыл на подавление возмущения болгар! — Милютин развел руками: — Признайтесь, господа, что большего козыря в руки наших недругов просто дать невозможно. Какой шум поднимется в прессе! Кто только не ополчится против нас! Как к этому отнесутся наши офицеры и солдаты? Как к этому отнесутся все слои нашего общества, не говоря уже о болгарах, столетиями ожидавших помощи России?
Кажется, впервые за все совещания по этому вопросу воцарилось молчание. Кто-то хрипло дышал, кто-то кашлял.
Потом заговорил великий князь Константин. Он сказал, что ситуации, упомянутые военным министром, просто неизбежны. Отсюда возможен поворот общественных сил Запада против России, так что нужно из двух зол выбирать меньшее, а именно то, что предлагает генерал Милютин: организованную силу болгар направить только против турок. И было решено использовать болгарское ополчение в составе передовых частей Дунайской действующей армии.
Милютин, вытирая со лба пот, поймал на себе восторженный взгляд Столетова и фыркнул, подумав: «Уставился на меня, как гимназистка на оперного тенора, а еще генерал!»
После совещания к Милютину подошел Горчаков:
— Ну, Дмитрий Алексеевич, сегодня вы превзошли самого себя. Не сомневаюсь, что сие выступление вы подготовили загодя, удивляюсь вашей выдержке и выбору момента, когда нанести удар оппонентам.
— Премного благодарен, Александр Михайлович, но иного пути у меня не было. Речь шла о судьбе целого народа и о жизни десятков тысяч солдат и офицеров. — Милютин оглянулся по сторонам: — Кстати, не видели, куда пропал Столетов?
— Пo-моему, он уединился с великим князем Николаем Николаевичем.
Побродив по залам, Милютин покинул дворец и, уже садясь в карету, увидел вышедшего из дверей Столетова. Он улыбался и походил на коммерсанта, обтяпавшего на бирже выгодное дельце, даже руки потирал от удовольствия. Заметив Милютина, он чуть не бегом направился к нему и, нарочито по-солдатски вытянувшись, сказал:
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, я нарушил субординацию и, минуя вас, дал на подпись главнокомандующему проект приказа о подборе офицерского и унтер-офицерского кадра ополчения.
Милютин пригласил генерала в карету. Тот, сев рядом, продолжал:
— Вчера ночью я составил проект приказа, утром до совещания успел посоветоваться с генералом Обручевым. Он одобрил, но усомнился, что в такой редакции его подпишут, посоветовал показать вам и, ежели великий князь будет в приподнято-бравурном настроении, а в нем он пока пребывает, торжествуя свое назначение главнокомандующим Дунайской армией, попытаться дать ему на подпись. До совещания вы, Дмитрий Алексеевич, были заняты с государем, а после со светлейшим князем, а я попал на глаза главнокомандующему. Он стал мне говорить, что времени мало и надо тотчас заняться формированием ополчения, начав с подбора штаба и офицеров. Я ему ответил, что проект приказа у меня с собой, но еще не согласован с военным министром, и попросил назначить мне время для приема. Великий князь хлопнул меня по плечу и сказал: «Зачем нам китайские церемонии? Давай приказ». Бегло просмотрел его, потребовал перо, чернила и тут же подписал. Чудо, и только!
— Никакого нарушения субординации не вижу, — произнес Милютин, листая приказ. — Действующая армия, в которой отныне находитесь и вы, подчиняется только государю. Мое дело — обеспечение. — Читая приказ, Милютин одобрительно кивал и улыбался: — Та-ак. «Преимущества давать офицерам и унтер-офицерам, прошедшим сербо-турецкую войну». Правильно. «Особое внимание обратить на уменье офицеров чутко относиться к нуждам нижних чипов». Тоже неплохо. Ха! А это совсем отлично: «В случае ежели указанный офицер не будет обладать требуемыми качествами, то таковой возвращается в свою часть, при этом суточные и прогонные в оба конца удерживаются из жалованья начальника, его пославшего». Это ход. Шпоры! — Возвращая бумагу Столетову, военный министр рассмеялся:
— Вы не только умны, Николай Григорьевич, но и хитры. Да, получив сей документ из моих рук, великий князь ни за что бы его не подписал. Пришлось бы бороться за каждую фразу, доходя вплоть до государя.
— Великий князь не простит вам того, что вы возражали против назначения его главнокомандующим, — вздохнул Столетов.
— Мне многие многого не простят и в любой момент готовы съесть вместе с эполетами, пуговицами, орденами и шпорами, — усмехнулся Милютин. — Ну-с, Николай Григорьевич, теперь вся ответственность за подбор офицерского кадра ложится на вас. Мы поможем подобрать вам стоящих командиров. Отныне я ополчением заниматься не буду, ибо неотложных дел уйма… Хотя… — Милютин хитро посмотрел на Столетова и понизил голос — Поскольку ополчение имеет не только боевую задачу, но и учебную — готовить офицерский и унтер-офицерский кадр будущей болгарской армии, я попытаюсь провести приказ о начислении жалованья офицерам и унтерам по штату военно-учебных заведений. Это сразу поднимет престиж ополчения. Но это, особенно сейчас, при финансовой нужде, очень трудно. Да и вообще правительству легче и дешевле наградить тысячу человек орденами и медалями, чем этой же тысяче прибавить месячное жалованье на четвертак или полтинник. Но добьюсь. Что еще?
— Дмитрий Алексеевич, вы, случаем, не помните, жив или нет командир Второго русско-болгарского волонтерского батальона армии Черняева капитан Николов? Он отличился при штурме Гредетинской высоты и, по слухам, не то погиб, не то ранен. А мне он нужен, его рекомендовал полковник Кишельский.
Милютин задумался, потом произнес:
— Видите ли, Николай Григорьевич, этого капитана я знал, когда он был еще желторотым прапорщиком, он отличился на маневрах. Списки офицеров, возвращающихся на русскую службу, я просматривал бегло, но списки погибших и выбывших по увечью — внимательно и эту фамилию заметил бы. Думаю, что он цел и вновь определен в какой-нибудь полк. Справьтесь в штабе.
