Игорь Болгарин - Мертвые сраму не имут
Кольцов поделился с Ильей Кузьмичом своими проблемами. Их было не меньше, чем у Болотова. В конце этого разговора он сказал, что ему крайне необходимо встретиться с Яковом Слащевым, но каким способом найти его в этом многомиллионном городе, он пока не может придумать. Не обращаться же, в самом деле, к белогвардейскому руководству!
– Мне кажется, я смогу вам помочь. Во всяком случае, попытаюсь, – выслушав Кольцова, сказал Болотов.
– Каким образом? – спросил Кольцов.
– В Константинополе с недавних пор обитает мой парижский знакомый Ростислав Карлович Юренев. Он занимает здесь даже какой-то общественный пост. Он мне что-то рассказывал о генерале Слащеве. Я так понял, он с ним знаком. Я не вникал в их дела, но, надеюсь, он подскажет, где искать Слащева.
Глава восьмая
На следующий день Болотов ненадолго отлучился и принес адрес Слащева: квартал Везнеджилер, улица Де-Руни, дом 15–17.
Кольцов решил не торопиться. Надо было хорошо подготовиться к этой встрече, продумать все, что он скажет этому своему давнему знакомому. Узнает ли его Слащев? Не сдаст ли тотчас контрразведке? И еще вопрос: когда идти? Как рано он встает? Утром обычно находится много домашних дел. А днем он может куда-нибудь уйти. Но разве можно узнать распорядок дня незнакомого человека?
И они решили идти не рано и не поздно, ближе к полудню. Сразу договорились: Красильников к Слащеву не идет. Он будет находиться неподалеку от дома, на подстраховке.
У Болотова, человека исключительной четкости и предусмотрительности, нашлась привезенная им из Франции подробная карта Константинополя. Они с трудом отыскали квартал Везнеджилер и улицу Де-Руни, Она была длинная, узкая и тянулась вдоль бухты Золотой Рог.
Из дому Кольцов и Красильников вышли порознь, твердо соблюдая уговор: непрестанно держать партнера в зоне видимости. На помощь приходить лишь в самом крайнем случае.
Кольцов шел впереди, за ним на приличном расстоянии – Красильников. Когда он терял Кольцова из вида, прибавлял шаг и вскоре находил его. Повернув в очередной переулок, Кольцов ждал на углу, пока Красильников не увидит его и не даст ему об этом сигнал.
Улица Де-Руни была безлюдная. Домов почти не было видно, они скрывались в глубине дворов за высокими заборами.
Возле дома, где, согласно адресу, жил Слащев, Кольцов остановился и обернулся. Стал ждать. Увидев в конце улицы возникшего Красильникова, Кольцов постучал в калитку висящим на цепочке молоточком.
Спустя короткое время дверь калитки отворилась, и на пороге встал бородатый янычар. Это был Мустафа.
– Русский? – пристально оглядев Кольцова, спросил турок.
– Русский.
– Что угодно?
– Угодно генерала Слащева.
– Он вас приглашал?
– Не помню. Наверное, приглашал. Но это было давно.
– Как вас представить?
– Скажешь, старый знакомый.
– У него много старых знакомых.
– Я – один из немногих. Мне кажется, он будет рад меня видеть.
Калитка захлопнулась. Ожидая, Кольцов посмотрел вдаль и увидел лениво прислонившегося к забору Красильникова.
Вновь открылась калитка, и в ее проеме встал босой, в распахнутой рубахе Слащев. Он изучающе, с головы до ног, оглядел гостя и лишь после этого неприветливо сказал:
– Не имею чести… Ну, я – Слащев. Что надобно?
– Поговорить.
– Не имею времени. Извините, – и он стал закрывать калитку.
Кольцов стал лихорадочно думать, как ему напомнить о их той давней драматической встрече? Еще мгновение, он захлопнет дверь калитки, и уже больше Кольцов никогда не сумеет встретиться с ним вот так, с глазу на глаз, потому что, прежде чем встретиться с посетителем, отсеивать посетителй, судя по всему, он доверил этому злому янычару.
– Я тоже был тогда очень занят там, под Каховкой, в Корсунском Богородицком монастыре, – торопливо сказал Кольцов. – Но я нашел для вас время.
В калитке какое-то время оставалась только узкая щель. Слащев через нее долго и внимательно всматривался в Кольцова. Затем резко распахнул калитку:
– Входите!.. Черт, знакомое лицо, – озабоченно сказал он. – Вас у меня тысячи. Упомнишь ли всех!
– Смею надеяться, я не вхожу в эти тысячи.
Эти слова «зацепили» Слащева. Он смотрел на Кольцова, и его лицо как-то напряглось, сосредоточилось. Он мучительно вспоминал.
– Контузия, понимаешь. Память стала подводить, – виновато бормотал он и вдруг резко вскинулся, вскочил: – Помню! Комполка!
– Ты за жену приходил просить. Беременная жена была. Родила?
– Родила, родила! Девку! – торопливо и озабоченно говорил он, занятый уже явно какими-то своими, более важными мыслями. – Я о другом! Куда ты, парень, забрался! В самое пекло! Тебя тут же расстреляют.
– А я рисковый, – спокойно сказал Кольцов. Он уже понял: от Слащева ничего плохого ему ждать не следует. – Ты вон рискнул, и живой!
– Что мы тут, на улице, стоим! – окончательно убедившись, что это именно он, тот самый комполка, который в ту ветреную ночь спас под Корсункой их двоих. Нет, их троих!
Он схватил Кольцова за руку и повел его к своему домику. И при этом ворчливо выговаривал:
– Я тогда шел на самоубийство. У меня иного выхода не было. Жена дитя носила. А ты-то зачем сюда?
– Я – к тебе. Правда! К тебе!
– Кому я нужен, отставной генерал, подчистую уволенный, лишенный всех наград и званий?
– Я все это знаю.
– Откуда?
– Книгу твою читал «Требую суда общества и гласности». Там читал. В Москве.
– Скажи, куда долетела! – удовлетворенно сказал Слащев и тут же спросил: – Ну, и как?
– Вполне достойная книга. И честная.
– Брешешь небось.
– Не умею.
– Ладно, поверю. Ну, и зачем я вам?
Кольцов посмотрел вокруг:
– Давай в каком-нибудь тихом, уютном месте спокойно поговорим.
– Хорошая мысль! У меня вон там хорошее место. С видом на Золотой Рог, – указал Слащев на беседку в конце двора. И тут же закричал: – Пантелей! Мустафа!
Из домика вышел старый денщик.
– Ну, чего раскричались! Дитя разбудите!
– Неси сюда дитя. Он не видел Маруську! Я его в крестные отцы упрошу!
– Так уже ж хрестылы. Енерал Соболевский – хрестный батько. Забулы?
– У моей дочки будет два крестных батьки!
– Два не положено!
– Меньше разговаривай! Неси Маруську! – и тут же крикнул вышедшему во двор хозяину: – Мустафа! Чаю и что там?.. Шербет, пахлаву, курабье! Все неси! У меня дорогой гость!
– Насчет дорогого гостя не очень распространяйся, – попросил Слащева Кольцов.
– На моей территории ничего не бойся! – продолжал возбужденно распоряжаться генерал. Заметив, что Пантелей вынес самодельную колыбельку, он бросился к нему, сгреб девочку на руки, поднес к Кольцову: – Гляди, кого ты тогда спас! Мария! Маруся! Мама Руси!
Девочка, видимо, уже привыкла к таким грубым отцовским нежностям. Она не плакала и даже ничему не удивлялась. Лишь с интересом водила своими глазенками по сторонам и что-то говорила на только ей понятном языке.
На столе в беседке появились различные турецкие сладости, кувшин с крепко заваренным чаем. Марусю угостили шербетом и унесли в дом. Мустафа спросил, не нужно ли еще что, и тоже удалился. Они остались одни. Разлив чай по стаканам, Слащев сказал:
– Если имеешь что сказать, говори. И не бойся, тут нас никто не услышит.
– Ты ведь уже понял, я не из робкого десятка. Вопрос такой! Домой, в Россию, хочешь?
– Мимо! – коротко сказал Слащев.
– Не понял.
– Есть вопросы, на которые я не хочу и не буду отвечать. Этот – один из них.
– Война кончилась. ВЦИК объявил амнистию.
– Я хорошо помню, что ты для меня сделал. И хотел бы тебе поверить. Но не будем друг друга обманывать: она на меня не распространяется.
– Она распространяется на всех.
– Я – «кровавый генерал». Сам читал в ваших листовках.
– Война кончилась. Если вернешься с добрыми намерениями, эта амнистия распространяется также и на тебя.
– Война не кончилась, и такое не забывается, а значит, и не прощается.
– Я говорил о тебе с Дзержинским. Я тебе гарантирую, ты можешь мне не верить. Но тебе гарантирует прощение Дзержинский.
– Это – слова. Не всем словам можно верить.
– Что тебе нужно? Письмо Дзержинского?
– Над ним есть Троцкий.
– Я полагаю, на эту тему Дзержинский говорил с Троцким.
– Троцкому я много перца за штаны насыпал. Не простит.
– Я не рискнул бы отправиться к тебе, если бы не был уверен, что тебе нечего бояться.
– Я знаю, что ты веришь им, иначе не отправился бы ко мне. Но, по-моему, это мышеловка. Троцкий – человек мстительный. Он не забывает обиду, – и после долгого молчания Слащев спросил: – Ну, скажи, зачем я им? Я понимаю, им Врангель нужен. Почему они не послали тебя к нему?
