Георгий Николов - Зной прошлого
Через кукурузное поле Яна вновь подобралась к высокому дубу, под которым в считанных шагах от нее лежал на спине Николай. Рядом с ним толпились солдаты и жандармы. Какой-то офицер громко отдавал распоряжения… Вскоре подъехала запряженная волами телега, которой правил старый крестьянин. Военные засуетились. Старик поднял руку: пусть подождут! С косой на плече он направился к опушке леса и вскоре вернулся с большой охапкой свежескошенной травы. Старик бросил ее в повозку, затем долго уминал и разравнивал траву и лишь после этого отошел в сторону. Солдаты уложили раненого, старик взял в руки поводья, и повозка тронулась… «Куда его везут? Окажут ему помощь или?..» — мучила себя вопросами Яна, взбираясь вверх по поросшему лесом склону. Отсюда как на ладони были видны село Петково и дорога в село Козичино. Вот из-за поворота показалась телега с раненым в сопровождении группы жандармов. «В Козичино везут. Там есть фельдшер, может быть, окажут помощь», — думала Яна, продолжая пробираться лесом вслед за конвоем. Но вскоре лес оборвался, началась равнина, двигаться дальше среди бела дня было слишком опасно. Дождавшись на краю леса темноты, Яна пробралась в село и постучала в один из крайних домов. Дверь открыла хозяйка, испуганная и изумленная.
— Беги, сестра, — тихо прошептала она, — в селе полно жандармов, схватят тебя.
— Сегодня к вам в село привезли раненого. Не знаешь, что с ним?
— Откуда мне знать, целый день боюсь выйти за порог.
Получив от хозяйки ломоть хлеба, Яна поспешно покинула село и провела ночь в лесу. «Если встречу кого-нибудь, — думала она, — остановлю и расспрошу обо всем. А себя выдам за сельскую учительницу».
В тот день Колю Неделчев из села Козичино, несмотря на проливной дождь, отправился в поле. Ждать было нельзя, посевы начали зарастать сорной травой. Бог с ними, жандармами, пусть занимаются, чем им положено. Все последние дни в окрестных горах то в одном, то в другом месте вспыхивала перестрелка. Когда все это кончится — никто не знает. А вслед за летом придет зима. Немало хлеба понадобится, чтобы прокормить семью. Так что и в неспокойные времена негоже забывать о делах. Еще с утра Колю получил разрешение от кмета, предъявил свою торбу для проверки выставленному на окраине села посту и, выйдя за околицу, зашагал прямо через лес по тропинке, ведшей в сторону села Голица.
Еще издалека заметил Колю Неделчев шедшего ему навстречу человека, но, лишь поравнявшись, разглядел, что это женщина. Она была коротко подстрижена и одета в серые брюки гольф и короткое пальто.
— Я учительница из села Голица, — заговорила незнакомка, — иду в околийскую управу за зарплатой.
— Знаю я, какая ты учительница, — ответил Колю Неделчев и присел прямо на мокрую землю. — Ты партизанка, но меня тебе нечего бояться.
Яна продолжала стоять на тропинке, не вынимая правой руки из кармана пальто. Лишь несколько дней назад ей пришлось пережить горечь обманутого доверия, и сейчас она была начеку…
Вырвавшись из окружения, группа Лыскова начала продвигаться на юг, в заранее условленный район. Неподалеку от села Бырдарево партизаны остановились на отдых, а после полуночи вновь выступили в поход. К утру они добрались до Симовой кошары, далее их путь лежал по Бойкову долу, где всего три дня назад отряд вел свой последний бой. Лысков, да и другие партизаны понимали, что этот маршрут нежелателен, но особо выбирать в блокированном противником районе не приходилось.
В группу командира помимо самого Лыскова входили еще пять человек: Яна, Иван Немцов, Минко, Радка и Ванчика. Трое из них живы и поныне, Радка и Минко при каждой нашей встрече подробно рассказывали мне о последнем походе, о гибели командира. Лишь Ванчика обычно был неразговорчив, неохотно возвращался к событиям прошлого. Однажды мне удалось собрать их всех троих вместе. Был на встрече и Ванчика, самый юный партизан отряда «Народный кулак». Вновь зашел разговор о последних днях отряда, незаметно включился в него и Ванчика.
— Помню все, — начал свой рассказ Ванчика. — И как отряд был разделен на группы, и как переживал Лысков, что мы были вынуждены возвращаться по старому маршруту, и под каким проливным дождем пришлось нам идти в ту ночь.
— Лысков очень тяжело перенес раздел отряда на группы, — дополнил Минко. — Он замкнулся, стал необычно задумчив, его мучил один и тот же вопрос: «Вчера был отряд — сегодня его уже нет. Удастся ли вновь собрать людей?»
К вечеру следующего дня группа добралась до местности Терзиева-шума и решила отдохнуть в одном из пастушеских шалашей. Там партизаны обнаружили двух подростков, которые приглядывали за стадом, — Колю Георгиева и Николу Стоянова…
— Партизаны выглядели очень усталыми, их одежда была насквозь мокрой, — рассказал мне при встрече Никола Стоянов. — Они сразу попросили нас разжечь огонь. Одна из партизанок спросила, нет ли у нас немного хлеба или молока. Она сказала, что партизаны нам за все заплатят. Мы с Колю подоили козу и отдали весь хлеб, который у нас был. Но хлеба было немного, так что каждому досталось лишь по маленькому кусочку. Лысков мне показался очень нервным и озабоченным. Когда партизаны немного отдохнули и обсушились, он обратился ко мне: «Ну что, тезка, ты, наверное, понял, что мы партизаны?» «Как не понять, сразу понял», — ответил я. «Ну а если все понял, — продолжал Лысков, — подумай, можем ли мы эту ночь провести здесь, у вас…» Партизаны заночевали в шалаше, рано утром мы их отвели в более безопасное место — в Куртеву кошару…
Через некоторое время возле кошары появился полевой сторож, которому односельчане дали прозвище Парапанко. Его тотчас отвели к командиру. Оказалось, что они старые знакомые. Когда-то Лысков помог ему устроиться на черепичную фабрику кооператива «Черноморка». «Ты спас моих детей от голода, — рассыпался он тогда в благодарностях. — Я век не забуду твоей доброты». Поэтому-то, увидев Парапанко, Лысков обрадовался и обнял его, как старого приятеля. На лицах партизан появились улыбки. «Теперь мы спасены», — сказал кто-то из них. А предатель продолжал разглагольствовать, сколь многим в жизни он обязан Лыскову. Затем, положив руку на плечо Лыскову, он сказал: «Ты мой спаситель, и я рад, что могу теперь отплатить тебе добром за добро».
— Это сейчас легко разгадать лживость и двусмысленность слов Парапанко, — вздохнул Ванчика. — Но тогда ни у кого из нас не возникло ни малейшего подозрения. Да и как было усомниться, если после стольких дней тревоги лицо командира в первый раз засияло радостью и надеждой.
— Когда Парапанко не пришел в установленный час, — продолжил Минко, — я сказал командиру: «Лысков, этот человек предаст нас». «Этого не может быть, — ответил Лысков. — Я давно его знаю. Парапанко наш человек, из бедных».
И все же сомнения беспокоили и командира: по его приказу партизаны переместились в другую кошару.
Было это ранним утром 24 июня 1944 года.
Парапанко ушел в село, пообещав партизанам принести продукты. На самом же деле он сразу направился к кмету Зелязко Стоянову. В первый момент он даже не смог объяснить, зачем пришел — вероятно, был целиком поглощен подсчетом причитающихся ему за выдачу партизан денег. Затем кмет и Парапанко поспешили к жандармскому унтер-офицеру Желязко Дукову. В селе находилась лишь небольшая группа жандармов, основные же силы размещенной здесь роты проводили операцию в горах. Тотчас был послан связной в соседнее село Паницово, где располагался один из взводов восьмого пехотного полка под командованием подпоручика Драговского. Дополнительно была мобилизована и вооружена большая группа жителей обоих сел. Общее командование принял на себя подпоручик Драговский.
Парапанко привел преследователей к Куртевой кошаре. Когда кольцо окружения замкнулось, предатель отправился проверить, находятся ли партизаны по-прежнему в кошаре. Не обнаружив их там, он указал на следующую, Лефтерову кошару. Он был уверен, что партизаны просто переместились туда. Каратели во главе с подпоручиком полукругом двинулись вслед за Парапанко.
— Когда Парапанко появился, — продолжил Ванчика, — он передал нам узелок с хлебом, но потом заторопился уходить. «Пойду разыщу корову, отбившуюся от стада, — объяснил он. — Затем заберу и принесу часы, которые вы забыли в Куртевой кошаре».
— Конечно, мы ошиблись, что не задержали его, — дополнил Минко. — Если бы мы раньше сумели понять его намерения, то, возможно, нам всем удалось бы вырваться…
Отойдя на приличное расстояние, предатель поднял вверх палку с наброшенным на нее пальто. Это был условный знак — партизаны в кошаре.
Когда партизаны развязали узелок и увидели ломти солдатского хлеба и пачку сигарет варненского производства, им все стало ясно. Но было уже поздно — со всех сторон поднялась винтовочная пальба. Кинжальный огонь пулемета, из которого стрелял сам подпоручик Драговский, лишил партизан возможности организованно отступить. К тому же в самом начале боя пулеметной очередью был тяжело ранен в ногу командир отряда «Народный кулак» Николай Лысков…
