Виктор Носатов - Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана
Получив от начальника мотомангруппы добро, Царевский повесил трубку, и удовлетворенным голосом сказал:
— Усманходжаев, верни стариков! Спроси у них, где пахать?
Узнав, что «шурави» готовы им помочь, старики наперебой повторяя «ташакур»,[25] пытались целовать офицеру руки.
— Да объясни ты им, чтобы они без всякого «рукоприкладства» показывали, где пахать.
Переводчик что-то им резко сказал, и старики тут же с опаской отскочили от капитана, испуганно переглянувшись, они начали что-то лепетать в свое оправдание.
— Что ты им такое сказал? — Сергей вопросительно взглянул на сержанта, — что они от меня как от чумы шарахнулись.
Усманходжаев улыбнулся.
— Я сказал, что туран[26] изволил гневаться.
Сергей улыбнулся.
— Ну ладно, ближе к делу, — видя, что с гор ползут тяжелые набухшие от влаги тучи, озабоченно сказал Царевский.
— Ермаков, — обратился он к своему молчаливому «двойнику», — давай в роту, поднимай экипаж «тридцать восьмого» и сюда. Если ребята не успели позавтракать, пусть возьмут у старшины сухой паек, скажи прапорщику, что я приказал.
— Есть, товарищ капитан, — на бегу выкрикнул солдат и стремглав помчался к землянке.
Минут через десять все громче и громче, набирая обороты, взревели двигатели и вскоре из капонира показался сначала нос, а затем и весь бронетранспортер. Сделав несколько кругов, он ринулся к стоящей в ожидании толпе и, не доезжая до них метров десять, резко остановился. Дехкане, не привычные к таким маневрам, помчались в рассыпную, но, повинуясь гортанному крику старейшины кишлака, вскоре вернулись. Старик со шрамом что-то сказал, и человек десять молодых мужчин ходко направились к кишлаку, остальные, окружив машину, трогали руками шины, щелкали по броне и что-то, восторженно цокая, говорили друг другу.
— Переведи им, что в этой машине больше полутора сотен лошадей.
Усманходжаев сказал что-то дехканам, и те, шарахнувшись от машины, прекратили щупать броню. Они смотрели на бронетранспортер с удивлением и в то же время с испугом.
Вскоре показалась телега, которую лениво, несмотря на хлопанье плетки, тянул вол. В телеге навалом лежали какие-то деревяшки и небольшая связка толстого каната.
— Спроси, чем они собираются пахать?
— Говорит, что орудия в телеге.
Сергей подошел ближе, внимательно осмотрел первую попавшуюся деревяшку и удивленно хмыкнул. Перед ним лежала самая настоящая деревянная соха, которую он видел несколько раз, правда, всего лишь на картинке из учебника по истории.
Крестьяне осторожно, как самую большую ценность, взяли соху и понесли ее за корму бронетранспортера. С помощью веревок закрепили ее за крюк и в ожидании невиданного зрелища, застыли с обеих сторон машины. Сергей залез на броню.
— Давай потихоньку, — приказал он водителю. Чихнув бензиновой гарью, бронетранспортер медленно тронулся с места. Веревка натянулась, увлекая за машиной этот средневековый плуг. Проделав борозду, в сотню метров, Сергей остановил машину, и спрыгнул на землю. Взял встревоженные плугом комочки красноватой земли и вдохнул в себя ее аромат. Удивительно, но пахла она, так же как и на огороде в пригороде Алма-Аты, где Сергей родился и сызмальства был приучен к нелегкому земледельческому труду. Хоть уж скоро пятнадцать лет, как надел он сначала курсантские, а затем и офицерские погоны, его нет-нет, да и потянуло к земле.
Если отпуск приходился на весну или лето, Сергей обязательно ехал домой, чтобы хоть на огороде покопаться. Прикосновение к земле афганской, а может быть дурманящий дух, который от нее шел, навеяли нестерпимое, какое-то пращурское желание пахать.
Капитан подошел к дехканину, который, цепко держась за ручки сохи, широко расставив ноги, стоял в ожидании. Жестом показал, что хочет пройтись за сохой. Дехканин отрицательно замотал головой и что-то залопотал.
— Он говорит, что эта соха досталась ему от отца, что это самое дорогое, что у него есть. Он боится, что вы ненароком сломаете ее, и он умрет с голоду, — спрыгнув с брони, перевел Усманходжаев.
— Скажи, что я с детства научен этой работе.
Сержант перевел.
Дехканин недоверчиво посмотрел на капитана, видимо продумав, что тот шутит, и что-то быстро начал говорить.
— Он говорит, что у них в кишлаке только один дехканин стал выдающимся и уважаемым человеком — духанщиком, да и то потому, что нашел на своем поле клад.
— Скажи ему, что скоро и у них каждый дехканин сможет не только офицером стать, но и целым государством руководить.
Ошарашенный словами переводчика, крестьянин отошел от сохи, с трудом «переваривая» услышанное. Капитан, засучив рукава, схватился мертвой хваткой за отполированные многими ладонями ручки и крикнул:
— Н-н-о-о-о-о! Поехали, — бронетранспортер грозно рявкнув, медленно покатил вперед.
Первая борозда растянулась почти на километр и уперлась в изгиб глубокого арыка. Машина развернулась и поехала обратно.
С непривычки ломило руки и поясницу, но Царевский был доволен собой. Он проложил свою самую длинную в жизни борозду здесь, на Афганской земле, и поэтому сегодня, сейчас она стала для него, советского офицера, родной.
Дехкане шумно обсуждали его неимоверный в их глазах поступок. Он заметил, что теперь они смотрели на него без страха, недоуменно и в то же время почтительно.
— Товарищ капитан, — оторвал Сергея от нахлынувших мыслей Ермаков, — у них там еще две сохи есть. А что, если и их привязать. Получится трехлемешный плуг. Только укреплять их нужно уступом.
— Иди, иди новатор ты наш, — улыбнулся Сергей.
Вместе с переводчиком солдат уговорил дехкан на эксперимент, и когда сохи были закреплены так, как он хотел, боец закинул автомат за спину, засучил по локоть рукава гимнастерки и, став в борозду, крикнул, улыбаясь во весь рот:
— Пошли, залетные, — машина, крякнув от натуги, не спеша, зашуршал по полю шинами.
Сергей не заметил, как быстро пролетело время. Немного передохнув, он вновь стал за соху. Сделав полный круг, передал соху хозяину. А сам стоял в окружении крестьян и с помощью Усманходжаева пытался объяснить им, что такое его Родина. К обеду начал накрапывать дождь и Царевский, боясь, что скоро хлынет ливень и развезет все и вся, приказал поставить машину в капонир. К этому времени огромное поле между позициями ММГ и кишлаком было вспахано.
К Сергею снова подошли два старика и тот, что со шрамом, снова протянул ему пачку денег. Но, как и в предыдущий раз, Сергей решительно от них отказался.
— Усманходжаев, скажи им, что мы помогали крестьянам бесплатно. Это им наш «бакшиш».
Услышав слово «бакшиш» старики заулыбались. Мулла подозвал к себе одного из крестьян, показал на отару, пасущуюся невдалеке, и что-то властным голосом сказал. Тот стремглав бросился выполнять распоряжение, и вскоре уже волок упирающегося барана.
— Это подарок вам от всего кишлака, — перевел сержант.
— Ну и здоровенный, — уже от себя радостно добавил он.
— Это нам кстати. Давно без свежего мяса сидим, — удовлетворенно сказал офицер, мысленно взвешивая животину.
— На ужин хватит и то ладно, подумал он.
— Ташакур, ташакур рафик, — сказал Сергей и в знак благодарности, так же как и белобородые, приложил правую руку к груди и наклонил голову.
Восхищению стариков не было границ. Они долго прощались с ним, желая шурави самых больших благ.
В лагере, несмотря на начинающийся дождь, все с нетерпением ждали прихода пахарей. И когда Царевский вместе с Ермаковым и переводчиком появился на площадке у землянок, говор стих. Первым к Сергею подошел замполит.
— Сергей Дементьевич, по-моему, полдня на отдых хватило. Ребята помылись, письма домой написали. Может быть, политзанятия проведем?
— Что же, дело хорошее. Только знаешь, что я тебе скажу — многое из того, чему наставляли тебя в училище, забудь. Жизнь требует другого подхода. Вот ты говоришь, в баньке помылись, письма написали, и все. А спроси у любого солдата, — капитан повернулся к Ермакову, и поманил его к себе, — скажи Иван, чего тебе больше всего хочется, после того, как отоспишься и в баньку сходишь?
— Чего? — солдат задумался. — Собраться всем вместе, да песню хорошую спеть! А еще лучше послушать.
— Слышал, замполит. Устами солдата глаголет истина!
— Ступай Иван, баня еще наверное не остыла, — добавил он обращаясь к солдату.
Ермаков, словно этого и ждал, кинулся в землянку, и вскоре его коренастая фигура маячила возле палаточной бани.
— Вот так Иваныч. А политзанятия сегодня уже прошли. Или ты не видел, с каким интересом ребята наблюдали за нашей сегодняшней пахотой. Да не скажи я тебе, чтобы на поле никого не пускал, разве усидели бы они здесь. Вряд ли. Так что можешь без зазрения совести записать в журнал, что изучил тему «Долг и обязанности воина-интернационалиста» и всем без исключения поставить «отлично». Они зарабатывали эти оценки не словом, а делом.
