Виктор Муратов - Перевал
— Да ты что, в самом деле, словно тебя искупали в уксусе? Открой-ка бар да угости друга из запасов шефа. Нехорошо быть эгоистом. Небось сам там, в Берлине… Ну рассказывай, что там? Как Диана?
— Нет больше Дианы.
— Горе какое! Прости, Клаус. Искренне сочувствую. А как…
— Сын родился. Отто… В честь деда — Отто.
— Нет Дианы… Горе какое, — повторил Ганс. Он привычно открыл бар генерала, налил в рюмки коньяк. — Нет, во время войны холостяку гораздо легче. Давай выпьем. Что ж теперь делать, крепись, дружище. — Он выпил коньяк, бросил в рот кружочек лимона и, стараясь уйти от невеселого разговора, сказал: — Меня снова вызывал генерал Конрад. Операции на Эльбрусе придают большое значение в Берлине. Одно мне не понравилось: в наш отряд добавляют альпинистов из дивизии генерала Ланца. Генерал Конрад считает необходимым, чтобы поднятие флага рейха на Эльбрус было операцией не одной нашей дивизии, а всего горного корпуса. Может быть, генерал Конрад прав. Как ты думаешь, Клаус?
Клаус равнодушно пожал плечами.
— Я думаю, он прав, — продолжал Ганс — Это будет справедливо. Ведь, по существу, альпинисты почти всех горных дивизий в свое время обучались в альпинистской группе «Кюблер». Хорошо хоть командовать операцией поручено нам.
— Это естественно, — ответил Клаус. — Мы знаем Кавказ.
— Я уже отобрал людей. Поверь, Клаус, это было нелегко. За три года войны не так уж много осталось настоящих альпинистов. Но мне удалось набрать команду довольно опытную. Пятьдесят пять человек, кроме нас с тобой. Ты познакомишься с ними, это надежные парни. Тебе бы надо отдохнуть, но сам понимаешь, приказ. К тому же в селении Хузрук нас ждут люди из дивизии Ланца. Кстати, у них имеется больше десятка белых мулов. Они пригодятся нам в снежных горах. Думаю, горы тебя немного отвлекут, успокоят.
…Вверх по долине реки Кубань отряд Ганса Штауфендорфа двигался на трех автомашинах. У Хузрука дорога обрывалась. Пришлось оружие, снаряжение и продовольствие взвалить на мулов. После короткого отдыха двинулись дальше. На второй день пути, преодолев около тридцати километров, передовая группа Штауфендорфа дошла до перевала Хотю-Тау и на высоте более трех с половиной тысяч метров расположилась биваком. Вьючный караван с оружием, боеприпасами и продовольствием отстал, пришлось ждать его прибытия. Капитан Штауфендорф стоял у края крутого обрыва и любовался горным ландшафтом. На тысячи метров перед ним ниспадали ржаво-красные, изрезанные ущельями склоны Эльбрусского массива. Сверкали на солнце снежные и ледяные поля на его склонах. Отсюда открывался чарующий вид на царственные вершины Центрального Кавказа — от прекраснейшей из гор — Ушбы до Каштантау. На семнадцать километров с запада на восток течения глетчеров Азау, Гара-Басхи, Терскола и Джикаюн-Кес, а дальше, у Военно-Грузинской дороги, — Казбек. Совсем недалеко внизу, на высоте трех тысяч двухсот метров, шел бой за туристскую базу «Кругозор» — одинокий небольшой домик.
— Послушай, Клаус, ты где? Иди сюда.
Клаус вышел на голос из-за нависшего над тропой камня, держа что-то в руке.
— Ты только взгляни, Клаус, какая красота! — щурясь на солнце, воскликнул Ганс.
— Да, как четыре года назад.
— А что могло изменить горы?
Клаус протянул Гансу гильзу от ракетного патрона.
— Узнаешь?
— Не понимаю.
— Как же так? Вспомни. — Клаус вынул деревянную пробку и извлек из гильзы скрученный бумажный рулончик. Он развернул листок и стал читать:
Все ближе кажется вершина.
Колючий ветер — наповал,
А до нее еще пройти нам
За перевалом
перевал.
За перевалом
перевал.
— А-а, вспомнил, — улыбнулся Ганс. — Сохранилась записка. Только некому петь эту песню. Ты смотри, а наши подписи есть на листке.
— Помнишь, как хорошо пели ребята у костра…
— Помню. Тогда мы у русских были гостями. А теперь те ребята встретят нас иной песней.
— И будут правы… — проговорил Клаус. Он спрятал в гильзу записку и направился в сторону нависшего над тропой камня.
— Ты куда?
— Я сейчас, только положу на место гильзу.
Ганс с усмешкой пожал плечами. Когда Клаус вернулся, спросил:
— Неужели надеешься еще побывать здесь? После Эльбруса нас ждут Гималаи.
— А пока ждет Эльбрус. Но признайся, Ганс, наша операция не имеет ни малейшей военной ценности. Для нашей альпинистской биографии — куда ни шло.
— Это как понимать, — ответил Штауфендорф. — Конечно, тактического, а тем более стратегического значения наша операция не имеет. Хотя, должен тебе сказать, что кроме нас сюда движется большой отряд горных стрелков. Они должны очистить ближайшие долины от противника, занять перевалы близ Эльбруса и прикрыть левый фланг горного корпуса. Но и наша операция, дружище, очень важна… Согласись, что мир прислушается, если будет объявлено, что германские войска водрузили навечно имперский военный флаг на высочайшей горе Кавказа. А сделаем это мы с тобой.
— Смотри! — неожиданно прервал Штауфендорфа Клаус и протянул бинокль. — Вон там, левее, «Приют одиннадцати»!
Ганс схватил бинокль, жадно припал глазами к окулярам. Среди волнистой, испещренной бесчисленными складками ледяной пустыни на отроге скалы сверкал на солнце дом необычной архитектуры — обтекаемой формы, полностью облицованный листами оцинкованного железа, под лучами солнца он выглядел как гигантская гондола дирижабля.
— А в тридцать восьмом году здесь был обыкновенный деревянный дом. Какую гостиницу построили русские! — воскликнул Клаус.
— Для нас, — добавил Ганс.
— Готово, господин капитан! — услышали они голос.
Двое солдат и обер-фельдфебель устанавливали на перевале большой щит, сколоченный из досок. На нем крупными буквами было написано:
«Перевал генерала Конрада. 3548 м (Хотю-Тау)».
— Хорошо. Теперь вперед! «Приют одиннадцати» — отличное место для привала. Мы назовем его хижиной «Эдельвейс». Но будьте осторожны, возможно, там русские. Будьте готовы к бою.
…Русских в «Приюте одиннадцати» было слишком мало, чтобы они могли оказать серьезное сопротивление отряду Штауфендорфа. Вооружены были лишь трое солдат и лейтенант, составляющие гарнизон «Приюта». Неподалеку от «Приюта» располагалась небольшая постройка метеостанции. Там вели работы зимовщик-наблюдатель Яков Петрович Ковальчук и его жена Зоя Ивановна, исполняющая обязанности радистки.
Никто в «Приюте одиннадцати» не ожидал появления немцев. То, что произошло, Яков Петрович понял лишь тогда, когда у «Приюта» раздались выстрелы и взрывы гранат. Бой продолжался всего несколько минут. Вскоре дверь в метеостанцию с грохотом распахнулась, и на пороге появились немецкие солдаты в форме альпийских стрелков.
— Хэндэ хох! — скомандовал один из них.
Яков Петрович и Зоя Ивановна медленно подняли руки.
— Кто есть здесь? Где есть русиш зольдатен?
— Здесь никого нет. Только мы.
— Обманывайт? Швайн! — Немец взвел затвор автомата. — Расстреляйт!
— Что здесь происходит? Кто этот человек? — На пороге стояли Ганс Штауфендорф и Клаус Берк.
Солдаты расступились. Ганс подошел к старику, долго всматривался в него, потом перевел взгляд на женщину и неожиданно расплылся в улыбке:
— Ты посмотри, Клаус, это же Яков Петрович. Вот так встреча!
Ковальчук изумленно, не опуская рук, всматривался в лицо Ганса, а тот вдруг рассмеялся, довольный произведенным эффектом.
— Не узнаете, Яков Петрович? Ганс Штауфендорф. А это Клаус Берк.
Горные стрелки обступили их, непонимающе смотрели на старика, на капитана.
— Ну! «Рот-фронт»! — Ганс снял пилотку с изображенным на ней цветком эдельвейса, тряхнул светлыми волосами. — Ганс. Клаус. Степан Рокотов. Оля…
— Немецкие альпинисты, — понял наконец Ковальчук, кто перед ним. — Гостями были.
— Да, да, гости, — согласился Штауфендорф. — Мы и теперь пришли в гости.
— В гости не ходят с оружием.
— Ну, ну, старик, это — война. Ты не знаешь большой политики.
— Где уж нам… Знал бы, в тридцать восьмом сам…
— Ну, ну, старик! — Ганс вскинул автомат, но Клаус перехватил ствол, опустил вниз:
— Оставь, Ганс! — И повернулся к Ковальчуку. — Идите, Яков Петрович. Там лейтенант еще жив. Пускай ваша жена окажет ему помощь, его надо спасти, он военнопленный. А тех троих похороните.
Ковальчук презрительным взглядом смерил офицеров и, кивнув Зое Ивановне, направился к двери.
— Ты посмотри, Клаус, — указал Ганс на разбитую радиостанцию, — они все уничтожили, лишь бы не досталось нам. Расстрелять надо этого Якова Петровича. Он же потенциальный партизан.
