Алексей Воронков - Брат по крови
— Заза сказала…
— Ее зовут Заза? — перебила меня Илона. — Какое интересное имя. Так что она тебе сказала?
— Она сказала, что все женщины абреки. Ну, разбойники, значит.
— Почему?
— Потому что, говорит, они воруют мужчин.
— Интересно, — улыбнувшись, сказала Илона. — Тогда я тоже хочу быть абреком.
— И кого ты хочешь своровать?
— Тебя.
— Меня не у кого воровать. Я свободен, как вон тот орел, что кружит вдоль кромки гор, — обернувшись, указал я на птицу в вышине.
Она остановилась, повернула голову туда, куда я ей указывал, и посмотрела вверх. Вслед за ней остановился и я.
Дождь, заладивший с утра, перестал, и небо потихоньку светлело. Позади нас на всем обозримом пространстве пролегала поросшая лесом горная гряда, за которой виднелись освещенные солнцем скалы с тянущимися высоко вверх заснеженными вершинами. От подножия гор начиналась равнина, по которой широкими клиньями были разбросаны крестьянские поля, затесавшиеся среди зелени лугов и неглубоких балок.
— Красотища-то какая, — оглядев все это, сказал я. — Где еще можно такое увидеть?
Илона улыбнулась.
— Нигде. Как все-таки эта красота не вяжется с войной.
— С войной ничто не вяжется, — сказал я. — Потому что земля наша создана не для того, чтобы на ней воевали.
— А почему человек убивает другого? — спросила Илона.
— Потому что забывает, что он человек…
XLIII
Ночью, когда все в палатке уснули, я снова ушел к Илоне. Она уже была в постели.
— Милый, как хорошо, что ты пришел, — сказала она.
Я лег с ней рядом и стал ее целовать. Господи, я уж и не думал, что этот день когда-нибудь кончится. Минуты казались мне часами, часы — вечностью… Но вот наконец мы вместе, и я снова вдыхаю этот удивительный запах ее волос.
— Илона, я люблю тебя…
— И я люблю тебя, милый.
Нам было хорошо и тревожно одновременно, как будто мы воровали чье-то чужое счастье. Мы спешили, мы очень спешили — а вдруг кто-нибудь войдет и отберет у нас это счастье?
— Илона, я хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
— Да, милый… А хочешь, я подарю тебе сына?
Я был счастлив, я любил ее. У меня не было никого на свете дороже ее.
Ночь мчалась со скоростью курьерского поезда, и мы спешили. Когда, осыпав друг друга ласками, мы утомленно вытягивались в постели, мы начинали о чем-то говорить. В одну из таких минут я вдруг заговорил о том, что я поступаю нечестно, воруя чье-то счастье.
— Дурачок, — сказала она мне. — Я всегда любила тебя, и только тебя.
— Но ты же все-таки чужая жена, — напомнил я ей.
— Только по паспорту. А так — нет.
— А так кто? — спросил я ее.
— Если хочешь, называй меня своей женой, — сказала она.
— Нет, так просто я назвать тебя женой не могу, — сказал я. — Для этого нам нужно обвенчаться.
— Но рядом нет ни одной церкви — только мечеть, — напомнила мне Илона.
— Неважно! — воскликнул я. — Мы обвенчаемся, как язычники. Ведь мы же и есть потомки язычников. Нас обвенчает солнце. Мы поднимемся высоко в горы, обратимся к солнцу, и оно соединит нас. И мы станем мужем и женой. Ты согласна?
— Да, милый. Мы завтра же пойдем с тобой в горы.
Потом нас снова охватывала страсть, и мы, задыхаясь от любви, говорили друг другу нежные слова.
— Я люблю тебя, Митенька… Люблю, родной мой. Я буду любить тебя всю свою жизнь.
— И я, и я буду любить тебя… У нас будут дети.
— Да, будут… Любовь всегда рождает детей.
— Да, только любовь.
— Милый, милый… Мне так хорошо с тобой.
Перед рассветом я вернулся в свою палатку.
— Ты где был? — услышав, как я вошел, спросил меня Макаров.
— Ходил до ветру, — сказал я.
— Не ври, ты всю ночь где-то шлялся. А к тебе, между прочим, чеченка из аула приходила. Заза зовут. Она такой тут концерт нам устроила!
Услышав это, я остолбенел.
— А что ей нужно было? — спросил я начфина.
— Не знаю, — ответил он. — Только когда она узнала, что тебя нет на месте, начала поливать тебя последними словами. Подлец, мол, сволочь, изменник. Какую-то женщину вспомнила, мол, это она тебя у нее увела… Послушай, майор, что происходит?
— Ничего особенного, просто эта девочка вообразила себе черт знает что… В этом возрасте все с ума сходят, — сказал я.
— Это верно, — произнес Макаров. — Ты бы пореже в аул ходил, а то ведь тамошние девки могут и кастрировать.
Я поморщился. Ну что ты, ей-богу, болтаешь! — чуть было не воскликнул я, но сдержал себя. Решил, что не стоит больше говорить на эту тему. После этого Макаров затих, а я лежал и переваривал сказанное им. Вот ведь как все обернулось, думал я. Эх, Заза, Заза! Ну кто мог подумать, что ты такая сумасшедшая. Ведь я к тебе, как к человеку, а ты что? Ну почему ты позоришь меня перед моими товарищами? Разве я чем провинился перед тобой? Говоришь, любовь это у тебя? Нет, это не любовь — это какой-то ураган, землетрясение, взрыв атомной бомбы, в конце концов. Неужели все горянки такие? Неужели страсть их не знает границ? — спрашивал я себя.
До побудки оставался еще час, и я попытался уснуть, но не смог. Меня одолевали тревожные мысли. Я думал об Илоне, потом переключался на Зазу, потом снова передо мной возникал образ Илоны. И так без конца. Я ворочался, кряхтел, словно старый дед, и завидовал товарищам, которые безмятежно похрапывали в своих постелях.
А потом к нам в палатку пробилось солнце. Я облегченно вздохнул: значит, будет хорошая погода, и мы с Илоной пойдем в горы. Ведь я помнил, о чем мы говорили: мы решили обвенчаться по языческому обычаю. А почему бы нет? Наших предков венчала природа, вот пусть и нас обвенчают горы и солнце…
В тот день совещание у командира полка длилось недолго. Сем Семыча вызвали в штаб дивизии, который теперь снова находился в Грозном, — «полкан» торопился. Часам к одиннадцати из Грозного вернулся зам. по тылу Червоненко, который, заглянув к нам в палатку, сообщил сногсшибательную новость. По его словам, произошло то, что и должно было, в конце концов, произойти: Даурбек Бесланов предал нас. На днях в Грозном группа спецназовцев провела удачную операцию по захвату двух известных полевых командиров. Когда тех уже грузили в машину, откуда ни возьмись появился Бесланов со своими милиционерами, которые в упор расстреляли федералов, боевиков же отпустили с миром.
— Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит, — выслушав Жору, сказал Макаров. — Зря, что ли, люди придумали эту поговорку?
— Неужели это правда? — удивился я. — Тогда Бесланов повторяет путь Хаджи-Мурата.
— Все они одним миром мазаны, — сказал Проклов. — Никому из них нельзя верить. Может, после этого Москва наконец-то прозреет? Почему там верят всем этим хреновым беслановым?
— Нет, я все-таки не могу понять, что заставило Даурбека пойти на это, — сокрушенно произнес я. — Скажи, Жора, может быть, ты что-то напутал? — спросил я Червоненко.
— Путает только лиса свои следы, — сказал он. — Я же тебе повторяю то, что сам слышал. Об этом все в Грозном говорят.
— Ну а Бесланов… Где он сейчас? Сбежал? — спрашивает Макаров.
— Нет, не сбежал. Говорят, его вызвали в военную прокуратуру — будут разбираться, — ответил Жора.
На какое-то время в палатке воцарилась тишина. Все переваривали сказанное Жорой.
Странный человек этот Бесланов, думал я. Непредсказуемый какой-то, ненадежный. Впрочем, и ненадежным-то его назвать трудно — он ведь кровью доказал свою преданность Москве. Сколько раз он выручал нас — не сосчитать. Вожди повстанцев ненавидели его, а он их игнорировал и совершенно не боялся. Он, казалось, вообще никого на свете не боялся. Герой, одним словом. Иные говорили, что Даурбек ведет в этой войне свою игру, но какова его конечная цель, никто не знал. Говорили опять же, что федералов он использовал исключительно в своих интересах. Почему же тогда он пошел на необдуманный шаг? — подумал я. А может, во всем виновата его бешеная чеченская кровь? Или же виной тому обида на федеральное правительство, которое вело с ним свою игру и никак не решалось доверить ему высокий пост?
Тот день выдался солнечным и пригожим. Весело щебетали в кустах птицы, высоко в небе пел свою песню жаворонок, и даже пастух Хасан был в приподнятом настроении. Словно молодой джигит, он резво носился на своей чалой по лугу и, размахивая кнутом, собирал в кучу свое непослушное стадо, что в поисках корма широко разбредалось по пастбищу.
— Ить! Ить! — постоянно неслось с лугов.
— Шпион хренов, — покачав головой, сказал Проклов. — Была б моя воля — я б его из снайперки срезал.
— Жестокий ты человек, Проклов, — в ответ высказался Макаров. — Прямо так, без суда и следствия?
— А что их судить? Они ведь нас не судят. Перережут горло — вот и весь суд. Суки! — зло сказал он.
