Николай Ященко - С отцами вместе
У соседних ворот, как всегда в такую пору, стояла Вера Горяева в потрепанной материнской курмушке.
— Ой, Костя! — восторженно вскрикнула она. — Ты как настоящий солдат!
Костя чувствовал себя совсем взрослым и не знал, о чем сейчас говорить с Верой. Так и шли молча. На мосту к ним присоединились Ленька Индеец, Кузя и Пронька.
— Тяжелая? — спросил сразу же Ленька, притрагиваясь к винтовке.
— Да нет! — как бы между прочим ответил Костя. — Всего одиннадцать фунтов с четвертью!
И, явно щеголяя приобретенными военными знаниями, сообщил о длине винтовки со штыком и без штыка. Это произвело впечатление. Больше всех из окружавших Костю переживал Ленька Индеец. Будь ему шестнадцать лет, а не пятнадцать, да еще неполных, он теперь шагал бы рядом с Костей, а в школе, напуская на себя важность, рассказывал бы о тяготах военного обучения…
Еще до звонка все ученики и учителя узнали, что комсомольцы школы, — а их набирается целый десяток — явились на занятия с винтовками. В восьмом классе было четыре члена РКСМ. Они заняли две последние парты, поменявшись местами с другими учениками.
На первый урок прибежал возмущенный Химоза.
— Это что такое? — накинулся он на Костю, указывая на стоявшую в углу винтовку.
Костя за партой отвечал, как на уроке:
— Это, Геннадий Аркадьевич, русская трехлинейная винтовка, образца 1891 года, системы инженера Мосина!
— Не валяйте дурака, Кравченко! — Пенсне у Химозы слетело с переносицы и закачалось на шнурочке. — Я сам вижу, что это не черепаха! Почему вы с оружием?
— Мы, комсомольцы, бойцы части особого назначения!
— Здесь вы только ученики, и никто больше! — закричал Химоза, суетясь в проходе между партами. — Уберите отсюда винтовки!
— Нас учат, что мы везде бойцы! — как можно мягче произнес Костя.
— В комсомоле вас только учат грубить учителям!
Подпрыгивающей походкой Химоза выскочил из класса. Все ждали, что теперь придет директор, но он не приходил, не возвращался и Химоза. В кабинете директора состоялся горячий разговор.
— Александр Федорович, — задыхался в гневе Химоза, — я требую удалить из класса вооруженных комсомольцев, у нас школа, а не казарма!
Директор старался говорить спокойно:
— Мне объяснили, что иногда и школа может превращаться в казарму. Так угодно властям!
Химоза кричал:
— Тряпка вы, а не директор! Политической ситуации не понимаете! Если сегодня Кравченко на своем настоит, комсомольское влияние в школе быстрее чумы распространится…
— Я понимаю, но сил и прав не имею! — директор развел руками.
— Не все вы понимаете! — Химоза подскочил к столу. — Этот Кравченко зареченскими парнишками верховодил, в босоногой команде за старшего был. Подростки за ним и теперь табуном ходят, он может повернуть их куда хочет… Кравченко у нас из-под носа старшеклассников в комсомол уведет. Ему бы крылья обрезать, а вы…
Директор зажал ладонями уши.
— Перестаньте!.. Я уже сказал, что ни сил, ни прав не имею!
— Ах так! — Химоза бросил на стол классный журнал. — Я член партии социалистов-революционеров. Мы живем в Дэ-вэ-эр, и я придерживаюсь другого мнения. Я отказываюсь вести урок!
Действительно урок химии в восьмом классе не состоялся. Другие учителя к комсомольцам не придирались. Во время перемен ребята поочередно оставались у винтовок, отвечать к доске выходили с подсумками на школьном ремне.
Тревога началась в конце дня, когда в восьмом классе на последнем уроке знакомились с творчеством Гоголя. Заслышав гудок, комсомольцы переглянулись и, как по команде, встали, откинув с легким шумом крышки парт.
— Лидия Ивановна, мы должны идти! — сказал Костя.
В классе повисла настороженная тишина. Вой деповского прерывистого гудка разносился над поселком, его только и было слышно. Учительница, казалось, застыла у стола. Ее тонкие, сухие губы сжаты, взгляд остановился на винтовках. О чем она думает? Это не первый случай, когда Лидия Ивановна видела юношей, уходящих из школы навстречу опасности. На ее глазах в 1918 и 1919 годах распадались целые классы: одни ученики бросали книжки и тетради, брали в руки винтовки и уходили в отряды Красной гвардии или красных партизан; другие надевали на себя гимнастерки с погонами белой армии. Она сейчас не знает, куда пойдут по зову гудка ее ученики-комсомольцы, угрожает ли им опасность. Но они пойдут с оружием в руках потому, что где-то недалеко от поселка появилась банда…
— Идите! — твердо сказала Лидия Ивановна. — Помните задание на дом: прочесть отрывок из «Тараса Бульбы».
Комсомольцы выходили из класса торопливо, топая ногами и громыхая винтовками. Два десятка пар ученических глаз смотрели им вслед, одни со страхом, другие с завистью. В дверях Костя оглянулся. «Я бы с вами», — прочел он в глазах Веры Горяевой.
На крыльце школы сидел Кузя без пальто и шапки. Откинув голову, он прижимал правый рукав рубашки к окровавленному носу. На лбу у него синела большая шишка, рыжие волосы были взлохмачены, на побледневшем лице резко выступили веснушки.
Костя нагнулся к товарищу.
— Кто это тебя так разукрасил?
— А я почем знаю, — морщась, ответил Кузя. — Наподдавали и убежали, я только чьи-то калоши запомнил.
— Некогда с тобой сейчас возиться! Слышишь, тревога!
Придерживая винтовку, Костя сбежал по ступенькам…
В фойе нардома уже строились в две шеренги чоновцы. Костя увидел Васюрку и стал рядом с ним. Командир роты Знова прохаживался перед строем в кожаной тужурке и с наганом на правом боку. Подождав еще две-три минуты, он начал проверку. Бойцы коротко отвечали и снова замирали в шеренге…
— Кравченко Тимофей!
— Я! — донеслось с правого фланга.
«Значит, папа вернулся из поездки и успел сбегать домой за винтовкой», — подумал Костя и сейчас же встрепенулся, услышав свое имя.
— Я!
— Номер винтовки?
— Сто девяносто шесть два нуля восемь!
Пусть командир роты не беспокоится. Боец Константин Кравченко номер своей винтовки запомнил на всю жизнь.
По первой тревоге все чоновцы, как один, явились на сборный пункт. После переклички Знова объявил, кто и куда идет нести караулы, кто выделяется патрулировать улицы, остальные должны оставаться в нардоме при штабе до особого распоряжения…
Костя устроился на подоконнике и раскрыл книгу. По фойе топали бойцы, раздавались слова команды, смех, а он ничего не слышал, увлеченный повестью «Тарас Бульба».
Скоро начало темнеть, и читать уже было трудно. В дверях показался сторож нардома. Шаркая валенками, старик нес небольшую зажженную лампу. Поставив ее на столе перед командиром роты, сторож вытянул по-солдатски руки по швам и доложил:
— Так что разжился малость керосинчиком!
— Молодец! — похвалил его Знова.
— Рад стараться, ваше бла…
Старик осекся, подмигнул командиру, легко повернулся кругом и зашаркал к выходу в коридор.
— Константин Кравченко, ко мне! — крикнул Знова.
Костя подбежал к нему с винтовкой в одной руке и книгой в другой.
— Ты того, — сказал добродушно Знова, — садись к столу, тут светлее, уроки-то надо учить!
Через минуту Костя снова был в далеком прошлом, видел, как запорожские казаки воюют с польскими ляхами… Куренной атаман Кукубенко ударил по врагу с своими незамайковцами, сам напал прямо на толстопузого полковника, погнал его через все поле, не давая соединиться с полком. Завидев это, Степан Гуска пустился наперерез и, улучив время, с одного раза накинул полковнику аркан на шею, вогнал ему в самый живот гибельную пику. Но его самого подняли ляхи на четыре копья. Только и успел сказать бедняк: «Пусть же пропадут все враги, и ликует вечные веки русская земля!» А драка разгорается. Казак Метелица угощает ляхов саблей, а вот напирает на них атаман Невылычкий… Появляется Тарас Бульба, это он кричит: «Есть ли еще порох в пороховницах?.. Не гнутся ли казаки?» Отвечают ему запорожцы: «Есть еще, батько, порох в пороховницах, еще не гнутся казаки…»
Ученик восьмого класса, член РКСМ и боец части особого назначения Костя Кравченко в самой гуще боя, он все видит и все слышит.
— Слухай, Кравченко! — кричит кто-то совсем рядом. Голос не такой, как у Тараса Бульбы.
Костя оторвался от книги, на его плече рука Зновы.
— Собирайся, хлопец, выступаем!
Бойцы выходили на улицу и строились. Справа от себя Костя локтем чувствовал Васюрку. На улице сыро и холодно, но хорошо идти рядом с товарищем. И вообще хорошо идти всем вместе. Твердый шаг, одновременный взмах правой рукой, на плечах частокол винтовок. Да, это уже не игра. Детство остается позади, наступила юность. Босоногая команда в боевом строю…
— Шире шаг! — слышится сбоку голос командира роты. — Ать, два! Ать, два!
Когда вышли на шоссе, Костя вдруг вспомнил о матери: «Мы с папой ушли, ночью опять будет плакать…»
Глава девятая
Спать некогда
Недалеко от деревенской церкви стоял дом священника. Он был срублен из толстых лиственниц, покрыт широкими тесинами, успевшими за десятки лет обрасти зеленым мхом. Маленькие окна глядели во все стороны обширного двора, заставленного амбарами, стайками и сараями. Дом и хозяйственные постройки были обнесены высоким бревенчатым забором. С улицы поповская усадьба напоминала старинную деревянную крепость. В ней уже несколько месяцев не было слышно ни человеческого голоса, ни мычания коров. Весной, при отступлении белых, хозяин вместе с семьей убежал в Маньчжурию. Теперь окна и вход в сени забиты крест-накрест досками, ворота и калитка на крепком запоре. Новый священник не захотел жить в огромных хоромах своего предшественника и снял избу у одного из родственников Петухова.
