Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера.
— Посадите его рядом с Торопыгиным в кошевку. Мой коновод Николай Синченко виновато и робко докладывает:
— Товарищ командир, во время обстрела с самолетов убита Лысанка. Я снял с нее седло...
Приходит комиссар. Я ему рассказываю о недостойном поведении Б. Он опешил. Потом решительно говорит:
— Надо пресекать это безобразие!
— Благодарю вас, Петр Васильевич. Я тоже так думал.
— Тогда принимай решение!
— Решение принято.
Совет старших командиров предложил мне принять командование всей группой — своим полком, частью пол-ка Старикова, эскадроном и саперным батальоном.
К полуночи мы прибыли в район совхоза «Дедешино».
Крюковские эпизоды
Деревня и станция Крюково запомнились нам по затяжным и тяжелым боям. Но они памятны нам, панфиловцам, еще и тем, что с этого рубежа мы приняли участие в контрнаступлении советских войск зимой 1941 года под Москвой. Крюково было последним рубежом наших оборонительных боев на ближних подступах к столице.
Я хочу рассказать лишь несколько запомнившихся мне боевых эпизодов, связанных с Крюковом.
На подступах к Крюкову нашему полку долго удержаться не удалось. Противник занял Александровку, Каменку и все теснил и теснил нас. Лишь к вечеру мы организовали более или менее устойчивую оборону в самом Крюкове, на станции и на окраинах. Правее нас занимал оборону полк Шехтмана, левее — полк Капрова под командованием майора Старикова. За все время боевых действий от рубежа Рузы наши полки и батальоны впервые имели друг с другом «локтевые связи». По всему чувствовалось, что не только подразделения и части, но и сама дивизия расположена компактно, действует дружно. Но чувствовалось и то, что после затяжных боев наши ряды значительно поредели. Несмотря на малочисленность состава подразделений, мы сохраняли их номера, в надежде, что получим пополнение.
В приказе по дивизии тогда писалось: «Такому-то полку (далее перечислялись десятки номеров частей, которые придавались) упорно оборонять (указывались пункты на переднем крае и в тылу участка обороны) с задачей не допустить прорыва противника в направлении (указывалось два-три населенных пункта от переднего края в глубину нашей обороны). В архиве сохранились эти приказы. Теперь при чтении их может создаться впечатление, что полки тогда усиливались многими специальными частями и подразделениями. Но мне вспоминается случай, когда на наш НП явился высокий, стройный, с лучистыми синими глазами старший лейтенант и представился:
— Командир Н-ского отдельного танкового батальона. Прибыл в ваше распоряжение.
— Сколько в батальоне танков?
— Одна машина «Т-37», — ответил старший лейтенант.
«Т-37» — маленькая машина, предназначенная для заражения или дегазации местности химическими средствами. Выражаясь образно, она чуть-чуть больше муюнкумских черепах.
— Вооружение какое?
— Пулемет Дегтярева, — ответил старший лейтенант и, смутившись, добавил: — И то неисправный.
— Что вы хотите?
— Получить боевую задачу.
— Вы обедали сегодня?
— Нет.
— Идите в нашу штабную кухню и пообедайте. Других боевых задач я вам поставить не могу, товарищ старший лейтенант.
При этих словах Логвиненко расхохотался.
— Дальше как быть, товарищ командир?
— Дальше со своим «Т-37» поезжайте в ближайшую ремонтную мастерскую.
Помню, придавались тогда кавалерийские эскадроны... с десятью саблями, саперные батальоны с двадцатью саперами и тридцатью минами, отдельные артиллерийские дивизионы... с двумя орудиями.
Как-то я, не сдержавшись, крикнул:
— Мне не номера и не флажки частей нужны! Где же люди, где боевая техника? Их нет или их берегут?
— Наверное, берегут, — ответил комиссар. — Наверное, собирают, резервируют для большого дела. Ты не горячись. Дают — бери и латай себе свой тришкин кафтан этими лоскутками боевых частей и подразделений. Это — люди, закаленные в боях.
...Командный пункт нашего полка разместился в отдельном доме за железнодорожным полотном, в гуще соснового бора. Вечером я вернулся с НП и сразу же почувствовал странный запах. В углу стояли какие-то клетки, в них кто-то царапался, пищал.
— Что это такое?
— Этот дом, товарищ командир, — ответил Сулима, — принадлежит какому-то научно-исследовательскому институту. У них здесь кролики, морские свинки и еще какие-то мыши разводились.
— А где хозяйка?
— Хозяйка — старший научный сотрудник этого института — с двумя малышами после бомбежки сидит в подвале.
— Позовите ее сюда.
Вошла молодая женщина. Ее темно-серые большие глаза были полны грусти и тревоги.
— Не выбрасывайте, товарищ командир, морских свинок. Они нам очень нужны. Это очень ценные животные.
— Я и не собираюсь выбрасывать их. Но почему их раньше не вывезли отсюда?
— Я все время ждала машины. Вот третьи сутки с детьми мерзну в подвале.
Она не выдержала и разрыдалась.
— Вам больше не следует рисковать жизнью детей из-за морских свинок. Да и своей жизнью... Видите, здесь теперь проходит линия фронта.
— Помогите, товарищ командир, нам эвакуироваться. Подбросьте нас хотя бы до Химок. Там наша лаборатория была.
Я вызвал помощника начальника штаба по тылу Курганского и приказал эвакуировать женщину с детьми и морскими свинками.
— Товарищ командир, лучше бы вы мне поручили эвакуировать целое село, чем эту странную женщину, — улыбаясь, докладывал после полуночи Курганский. — Одним словом, укутали мы клетки сеном, соломой, детей — одеялами. Так она об этих свинках больше заботилась, чем о детях. «Укройте, говорит, свинок потеплее, чтоб они не замерзли, да сделайте отдушину, чтобы не задохнулись...» Все сама проверяет, разговаривает с этими зверьками, как с малышами. Ей-ей, странная особа.
— Профессиональная привязанность, Иван Данилович, — вставил комиссар. — Значит, она честный работник.
...Окраина Крюкова несколько раз за день переходила из рук в руки. И противник, и мы не решались вести огонь из артиллерии и минометов, так как наши боевые порядки стояли вплотную, дрались как бы схватившись за горло. Бою, завязавшемуся с самого рассвета, не видно было конца. Мы с комиссаром сначала сидели на НП, вмешивались короткими распоряжениями, посылали подмогу из резерва. Но это продолжалось недолго. Вскоре мы вынуждены были метаться с фланга на фланг, управляя боем лично. Нашей задачей было — во что бы то ни стало не пустить фашистов в Крюково, а они все лезли! И так — двенадцать часов непрерывного боя!
Запомнилось мне из этого боевого дня несколько случаев.
В одну из очередных наших контратак осколком мины ранило в руку бежавшего впереди меня бойца. Кисть его левой руки повисла на кусочке кожи. Боец приостановился, со злостью оторвал болтавшуюся кисть, швырнул в сторону и, держа пистолет в правой руке, побежал вперед с пронзительным криком «Уррр-aaa»! В бойце я узнал старшину батареи Алишерова.
Когда немец отбросил нас и завязался уличный бой, я перешел сначала одну улицу, затем другую, а перед третьей остановился, — она сильно простреливалась. Я стоял и ждал. Вдруг кто-то схватил меня сзади за шиворот и сильной рукой поволок назад, толкнул за угол дома, а сам бросился к ручному пулемету и открыл огонь. Боец стрелял короткими очередями. Кончив диск, он обернулся. Мы встретились глазами. Он виновато улыбнулся и сказал:
— Извините, товарищ командир, что я так с вами поступил. Но на той улице немцы.
В своем спасителе я узнал Спиридона Гапоненко.
...Лежал я на НП второй роты. Со мной был политрук Ахтан Хасанов. С переднего края прибежал молодой боец и, не ложась, под обстрелом, доложил:
— Товарищ политрук, ваше приказание выполнил! — Потом он запнулся и произнес: — Товарищ политрук... меня убили.
— Ты что, Ширван-Заде? — спросил молодого таджика политрук, но боец покачнулся и упал. Он был мертв. Его возглас «меня убили» я запомнил, как упрек молодости войне.
* * *На следующее утро немцам удалось все-таки ворваться в Крюково. Завязались ожесточенные уличные бои. Дрались за каждый дом. С обеих сторон применялось в основном оружие ближнего боя: винтовки, автоматы, пулеметы, гранаты, а из артиллерии — противотанковые и полковые пушки на прямой наводке. Нашли свое применение минометы и дивизионная артиллерия — обстреливали с закрытых позиций тылы, подходящие резервы и штабы противника. Нашему тылу и штабам доставалось от дальнобойной артиллерии и авиации противника.
А декабрьский мороз все свирепел, ветер выл в разорванных проводах. Зима сковывала, сжимала в своих тисках. Восемнадцать часов непрерывного боя в лютую стужу!
Немцам все же удалось вытеснить нас из Крюкова. А вечером из Москвы прибыло 350 человек пополнения. Все среднего возраста, крепкие, здоровые. Никто из них не имел никакого воинского звания. Но в конце беседы, которую провел с ними комиссар, один боец сказал:
