Владимир Дубровский - На фарватерах Севастополя
В это время на бреющем полете появился «Фокке — Вульф‑189» и открыл огонь из пушек и пулеметов. Командир Гладышев был убит на мостике, его место занял помощник — лейтенант В. С. Лыскин. А старший политрук С. И. Аверчук организовывал и поддерживал личный состав, говорил, что помощь должна подойти. И действительно, «фокке–вульф» улетел, а на горизонте показались силуэты наших катеров. Их узнали:
— «Полтинники» идут и тральщик! — закричали матросы. «Полтинниками» называли небольшие катера, бортовые номера которых были «52» и «53».
А катер–охотник постепенно заполнялся водой и кренился. Поэтому катера к его борту подойти не смогли, и люди бросались к ним вплавь. И в это время снова налетели два «юнкерса», сбросили бомбы и стали расстреливать из пулеметов плававших в воде. Многие погибли. Катер № 021 затонул, а один из малых катеров был тяжело поврежден.
В этот трагический момент моряков выручил наш самолет «ТБ‑3». Откуда он возвращался, неизвестно. Неуклюжий и большой, он снизился и своим огнем разогнал «юнкерсы».
Труден был дальнейший путь. На одном из катеров кончилось горючее, не было воды, продовольствия. Но действовал закон взаимной выручки: катер–тральщик взял на буксир «полусотку» и привел в Туапсе.
Глава двадцать девятая
На рассвете 2 июля наша подводная лодка «Л-4», на которой мы ушли из Севастополя, подходили к гористым берегам Новороссийска.
Ночь прощания с Севастополем была трудной. Каждому бойцу хотелось еще раз дать очередь из автомата по противнику, бросить гранату под танк, убить еще одного фашиста и только после этого уйти на палубу ожидавшего его корабля. Многие стремились сделать так, как это сумела сделать севастопольская авиация. Все самолеты были подняты в воздух. Захватив последний бомбовый груз, летчики повели самолеты на передний край врага, отбомбились и ушли на кавказские аэродромы.
Контр–адмирал Фадеев приказал перед уходом разрушить наше КП, уничтожить оборудование.
Надо уходить! Мы с Иваном Ивановичем, по старому морскому обычаю, надели чистое белье, как перед решительным боем. Томик «Севастопольских рассказов» Толстого я втиснул в портфель.
В Казачью бухту мы добрались к двум часам ночи. На рейде стояло несколько подводных лодок, в неясном полусвете лунной ночи они в надводном положении были похожи на большие катера. У пристаней и прямо у берега стояли буксиры, катера–охотники и тральщики, те тральщики и катера–охотники, которые день и ночь ходили уничтожать магнитные мины противника, охотились за подводными лодками, дрались с авиацией на подступах к Севастополю.
Всю эту удивительно короткую ночь противник вел усиленный артиллерийский обстрел и несколько раз бомбил район 35‑й тяжелой батареи и аэродром, откуда уже ушла севастопольская авиация.
Снаряды залетали и с грохотом рвались в Камышовой и в Казачьей бухтах, но это не нарушало хода работы: люди привыкли делать свое дело и под артиллерийским обстрелом.
Группа офицеров, в которую входил и я, должна была отправиться на Кавказ через несколько часов на одной из подводных лодок, стоявших на рейде.
Ночью я расположился на большом буксире, одном из тех тружеников порта, которые не раз выручали боевые корабли в дни осады Севастополя. Около трех часов ночи буксир стал осторожно подходить к подводной лодке. Лодка была в надводном положении, ее широкие и крутые борта не позволяли швартоваться к ней вплотную. Я бросил портфель и прыгнул на палубу лодки, чуть не свалившись за борт.
Командир подводной лодки принял в этот рейс предельное количество эвакуируемых. Мы расположились в носовом отсеке прямо на железном ребристом настиле палубы у торпедных аппаратов.
На рассвете выходили. В последний раз я хотел взглянуть на оставляемый Севастополь, но люки были уже задраены по–походному. Было очень тяжело думать о том, что сейчас происходит в Севастополе. Но, оставляя его, мы знали, мы были уверены, что возвратимся в свой родной город.
Море у Херсонесского полуострова было густо засорено якорными и донными магнитными минами. И командир подводной лодки Е. Поляков, чтобы выбраться благополучно в открытое море, решил идти по фарватеру в надводном положении, пока не окончатся минные поля.
Уже на рассвете, когда подводная лодка вышла на чистую воду, из–за облаков выскочил фашистский самолет. Слышно было, как сигнальщик на мостике громко доложил: «Самолет!» Раздались отрывистые и резкие команды. Срочное погружение! Загремели железные крышки люков, с ревом хлынула в цистерны вода, вытесняя воздух через открытые клапаны, палуба под ногами накренилась на нос, потом на корму, после чего в отсеке стало совершенно тихо. По тревоге все люки и горловины на подводной лодке задраивались на барашки, наглухо; прекращалось сообщение между отсеками.
И вдруг — глухой взрыв за бортом и тяжелый удар по стальным ребрам подводной лодки. Второй удар еще сильнее прежнего; электрические лампочки в отсеке мигали и гасли.
Матросы экипажа подводной лодки стояли каждый у своего агрегата и внимательно следили за механизмами.
Казалось, что самолет бомбит вслепую: разрывы глубинных авиабомб то приближались к нам, вызывая снова сотрясение всего корпуса подводной лодки, то удалялись.
В какой–то момент, когда разрывы бомб стихли, над лодкой послышался отчетливый шум работы винтов и раздался огромной силы взрыв, за ним другой.
Железный настил палубы, на котором мы лежали, вздрагивал и изгибался, с подволока на голову сыпалась изоляционная пробковая крошка, электрические лампочки лопнули, и в отсеке стало темно. Но скоро включили аварийную лампу. Очевидно, самолет навел на подводную лодку торпедные катера, которые бродили в море, и те обрушили на нас глубинные бомбы. Сброшенные с нескольких катеров бомбы взрывались на различном удалении и разной глубине. В перерыве, когда стихали разрывы, в лодке становилось тихо, очень тихо, словно никакие механизмы не работали и подводная лодка стояла на месте. Но это было не так, лодка не висела в воде, она медленно двигалась под электромотором, получая питание от аккумуляторов.
Командир подводной лодки принял решение уходить как можно глубже, опускаться до предельной глубины, до тех пор, пока не «заплачут» заклепки, и идти на самых малых оборотах электромотора, лишь бы лодка могла удержаться на заданной глубине.
Длинен, очень длинен летний день на Черном море, далек путь подводной лодки до кавказских берегов. И не то у подводной лодки где–то просочился соляр, не то по другим причинам вражеские катера снова начали нас настигать и бомбить. Но теперь это были более отдаленные и слабые взрывы; видимо, катера все–таки не могли снова нащупать подводную лодку и в конце концов потеряли ее.
Бомбежка прекратилась, но положение было серьезным. От близких разрывов бомб лодка получила повреждения и, не исправив их, не могла всплыть.
Мы уже много часов шли под водой, воздух в лодке становился густым и вязким, стало трудно дышать.
Приходил в отсек помощник командира подводной лодки, поговорил с нами, прикидывая примерно, когда подводная лодка всплывет.
Он рассказал несколько эпизодов из боевых походов подводной лодки, когда она с честью выходила из, казалось, безвыходных положений. — И не такое еще бывало! — улыбаясь, сказал он. — А море, оно всегда выручит.
Позже военфельдшер, сидя на маленьком раскладном стуле, при помощи приборов проверил состав воздуха в отсеке, после чего включил регенерацию — прибор для очищения воздуха. Дышать стало легче, но мелкие капли пота, как росинки, обильно выступили на лбу и на лице. А матросы экипажа ходили, казалось, как ни в чем не бывало. Потом дежурный матрос открыл вентиль баллона с кислородом, снова стало легко дышать. Немного погодя в отсеке появился помощник командира.
— Ну, вот, товарищи, — весело сказал он, — ремонт закончен, и через полчаса всплывем. А пока командир просил вас отдыхать: не ходить, не шуметь, лучше не двигаться — это помогает экономить силы!
И действительно, каждое движение вызывало одышку. Хотелось пить. От неподвижности и духоты всеми овладел какой–то полусон. Перед глазами вставал далекий знойный солнечный день где–то в степи за Тарханкутом. Мы едем на машине, а степь широкая, как море, и седая полынь, упруго пригибаясь на ветру, волнами перекатывается до–горизонта.
Над степью дрожит марево зноя, нагретый воздух струится над землей, и где–то близко виднеется вода. Целые озера и реки воды, по которой плывут фантастические корабли. При приближении к к ним они оказываются затерянными в степи полуразрушенными строениями или степными древними колодцами. Но и в колодцах нет воды…
Только с наступлением ночи подводная лодка всплыла.
Весело и мерно шумели дизеля. Отдраили переборку, и через горловины и люки свежий воздух хлынул по отсекам. Я сидел на пороге люка и жадно глотал соленый морской воздух.
