Бен Макинтайр - Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны
Монтегю и Чамли были очень встревожены медленным ходом событий. Неизвестность была мучительна. Отчет Андроса об усилиях, которые немцы прилагали для получения бумаг, дойдет до Лондона только через много недель. Наверняка было известно лишь то, что все найденное при майоре Мартине оказалось во флотском ведомстве — наименее прогерманском в испанских вооруженных силах. Хиллгарт задал немцам очевидное направление движения, но взяли ли они след? Дешифровщики в Блетчли-Парке прочесывали сообщения, курсировавшие между сотрудниками абвера в Уэльве, Мадриде и Берлине, но указаний на то, что немцы знают о существовании документов, не говоря уже об их содержании, не находили. Казалось, что «Фарш» просто пройдет некий путь внутри испанской военной бюрократии и вернется к британцам, минуя немецкие руки.
Организаторы операции переживали нервное напряжение каждый по-своему. Чамли совершал долгие прогулки по Сент-Джеймс-парку: высокая, нескладная фигура человека, погруженного в раздумья. Он много времени проводил в своем гараже на Куинз-Гейт-Мьюз, ремонтируя старый «бентли». Что касается Монтегю, его главной реакцией на неизвестность стало раздражение. Упорный отказ реальности оправдывать его ожидания сделал его брюзгливым. Пока дезинформация находилась в стадии застоя, он желчно, пространно жаловался по малозначительным поводам: «Мы, одиннадцать человек, трудимся в поте лица в малюсенькой комнатушке с низким потолком, где воздух всегда спертый и несвежий, где зачастую пять пишущих машинок стучат одновременно, где из-за ужасных условий нас одолевают изнеможение и головная боль. Жертвуя многими выходными днями, порой возвращаясь на работу после ужина, я ухитряюсь справляться с текущей работой, хотя обычно чувствую вечером такую усталость, что, поужинав, сразу ложусь спать. Никто понятия не имеет, никому даже в голову не приходит, как нам тяжело».
Проводив в дальний путь Билла Мартина, свое «второе „я“», и вновь оказавшись прикованным к письменному столу, Монтегю, похоже, замкнулся в себе, в своих сомнениях и страхах по поводу того, что сотворенная им хитроумная уловка может обернуться жалким провалом, а то и широкомасштабным бедствием. Внутреннее напряжение рождало в нем сарказм. Он с горечью предавался мыслям о том, что шефы абвера, кажется, ценят его труд выше, чем его собственное начальство: немцы, по крайней мере, слали деньги и похвалы двойным агентам, реальным и вымышленным, в руководстве действиями которых он участвовал. Он написал полушутливое-полусерьезное заявление об отставке: «Прошу разрешить мне оставить свою должность в КВМДР с тем, чтобы иметь возможность записаться в немецкий военно-морской флот. Причина данной просьбы заключается в том, что адмирал Канарис оценивает мою службу более высоко, чем достопочтенные лорды Адмиралтейства. Он только что выплатил мне специальную премию и согласился прибавить мне жалованье. Ю. С. Монтегю, лейтенант-недотепа Королевского военно-морского добровольческого резерва». Он не подал это заявление. Монтегю знал, что все это выглядит мелочно («Я всегда был эгоистичным поганцем»), но ничего не мог с собой поделать. Чамли был человеком идей, которому достаточно было видеть, как плоды его мысли уплывают (в данном случае — в буквальном смысле) к предопределенному судьбой итогу. Но Монтегю был перфекционист и трудоголик: «Я никогда не был способен прекратить работу на половине, — писал он. — Даже если это означало доработаться до полного изнурения».
На первом плане в сознании Монтегю было понимание того, что на североафриканском берегу собирается ударная группировка из сотен тысяч солдат союзников, чья судьба зависит от военной уловки, которая сначала выглядела как веселая игра, но теперь стала вопросом жизни и смерти для многих и многих. «Если бы, готовя и разрабатывая „Фарш“, я допустил промашку, — вспоминал чуть позже Монтегю, — я мог бы запороть всю операцию „Хаски“».
Его тревога в какой-то мере уменьшилась бы, имей он возможность видеть неистовые сцены в мадридской штаб-квартире абвера, где Ляйснер, Куленталь и другие немецкие разведчики теперь сосредоточились на одной-единственной задаче: раздобыть содержимое чемоданчика майора Мартина. Спустя неделю после похорон документы уже прибыли в мадридское Адмиралтейство и немедленно были переданы лично в руки адмирала Морено. После чего они, казалось, исчезли в лабиринте испанского военного чиновничества. Немцы отчаянно хотели ими завладеть, британцы столь же сильно желали им в этом успеха; единственным препятствием была испанская бюрократия, неэффективная, чванливая и необыкновенно ленивая. «Официальные процедуры всегда тянутся долго», — предупреждал Хиллгарт. В данном случае они, похоже, застопорились полностью.
Майор Куленталь лез из кожи вон, чтобы выяснить, где могут находиться бумаги и кого ему надо подкупить, чтобы получить к ним доступ. Адмирал Морено, судя по всему, принял вопрос о судьбе чемоданчика близко к сердцу и, когда чемоданчик привезли в Мадрид, передал его и все остальное в Альто Эстадо Майор (Alto Estado Mayor, Генштаб). У Куленталя имелось в Генштабе несколько контактов высокого уровня, но, когда абвер начал наводить справки, в ответ было «сообщено, что они не получали ни документов, ни их копий и что они вообще совершенно не в курсе дела». Обратились в военное министерство — ответ был таким же. Тогда абвер прибег к помощи гестапо, у которого в Испании имелось постоянное представительство. Главу гестапо в Испании попросили связаться с его информаторами в Главном управлении безопасности (Dirección General de Seguridad, DGS) и поручить им заняться этим вопросом. «Они тоже потерпели неудачу, поскольку никто ничего об этом не знал». Последним, о ком было известно, что он имел чемоданчик в своем распоряжении, был адмирал Морено, получивший его от «представителя военно-морских властей [в Кадисе]», но никто, казалось, не знал, кому он отдал его затем, и немцы «не осмеливались обратиться к министру ВМФ», потому что Морено почти наверняка поставил бы в известность англичан.
Немцы обратились за помощью к одному из своих самых надежных и проверенных шпионов — капитану Гроисару, которого агент Андрос охарактеризовал как «усердного труженика ради немецких интересов» и который располагал широкими контактами в военных кругах. Гроисар доложил, «что он слышал о трупе с документами, который море выбросило на берег, и пообещал связаться с армейским Генштабом». Гроисар, судя по всему, работал (в каком качестве — неизвестно) в испанской разведке, где у него было «много привилегий и возможностей исследовать любой вопрос, в котором он мог быть заинтересован». Вначале испанский капитан обратился в Генштаб, но безуспешно; затем — в DGS, где он «не смог получить никакой свежей информации»; затем он переговорил с «некоторыми высокими полицейскими чинами» — с тем же нулевым эффектом. Усилия Гроисара не принесли прямых результатов, однако, тыкая палками во все углы испанской военной иерархии, немцы породили массу домыслов вокруг неизвестно где находящегося чемоданчика. «Эти документы вызвали огромный интерес, — докладывал позднее Андрос. — Гроисар раздул этот интерес до такой степени, что в конце концов вопросу уделил внимание лично подполковник Баррон, генеральный секретарь Главного управления безопасности».
Полковник Хосе Лопес Баррон Серрути, шеф испанской службы безопасности, сыгравший ключевую роль в добыче документов.
Это был поворотный момент. Полковник Хосе Лопес Баррон Серрути был главой DGS, ревностным фашистом и человеком с очень крутым характером. Он побывал на войне в составе испанской добровольческой Голубой дивизии, отправленной на русский фронт воевать бок о бок с армией Гитлера, а теперь он хитро и безжалостно руководил франкистской службой безопасности. Голубая дивизия, сформированная в 1941 году и обязанная своим названием голубому цвету фалангистских рубашек, символизировала высшую точку развития военного сотрудничества Испании с нацистской Германией. Если легион «Кондор», где служили Адольф Клаус и Куленталь, был подарком Германии генералу Франко, то Голубая дивизия была ответным подарком Испании Гитлеру. Никакая другая страна из тех, что официально не воевали, не послала на фронт целую дивизию. Примерно 45 тысяч испанцев вызвались драться за дело фашизма, и Баррон был в числе первых. Как и все военнослужащие дивизии, он принес личную военную присягу Гитлеру. Более двух лет Голубая дивизия яростно сражалась на Восточном фронте в тяжелейших условиях, потеряв убитыми 5 тысяч человек. «Более отважных ребят и представить себе невозможно!» — заявил о ней генерал СС Зепп Дитрих. На Гитлера эта дивизия произвела такое сильное впечатление, что он учредил для ее бойцов специальную медаль.
В 1943 году дивизия была официально распущена. К тому времени Франко уже назначил Баррона главой службы безопасности. У Хиллгарта имелись в аппарате государственной безопасности свои агенты, но преобладающие настроения в DGS были решительно прогерманскими. Под началом Баррона эта служба активно собирала информацию для немцев; губернаторам провинций она дала указание завести досье на каждого еврея, живущего в Испании. Словом, полковник Баррон был закаленный в боях фашистский ветеран, убежденный германофил, руководивший тайными полицейскими силами, в которых было множество шпионов и сторонников нацистской Германии. Если полковник Баррон взял след, нахождение документов и предоставление немцам доступа к ним было только вопросом времени.
