Евгений Погребов - Штрафной батальон
…В одну из темных, дождливых ночей, будто специально предназначенных для смены частей, штрафной батальон сняли с передовой и отвели в глубокий тыл на доукомплектование.
Часть третья
Глава первая
Деревушка называлась Лопатино. Разоренная, покинутая населением, она, как незатягивающаяся язва прошлогоднего кострища среди сочной весенней зелени, мертво и угрюмо таилась в сени ивовых куп на дне живописной лощины с тихой родниковой речкой и потому еще, наверно, была определена под размещение штрафного батальона, что не только в ней самой, но и во всех близлежащих хуторах не осталось никого из местных жителей.
Разместились тесновато, но под крышей. Первая, вторая и третья роты остановились на постой в бывшем поповском доме, а остальные, вместе со штабом и прочими батальонными службами, обосновались в двухэтажном кирпичном здании семилетки, возведенной в черте усадьбы священнослужителя незадолго до начала войны.
Передовая, с грохотом разрывов, грязью, кровью и смертью, с постоянным изматывающим нервным напряжением, осталась километрах в семидесяти. Оттуда не доносилось ни одного тревожащего отзвука. Мирный покой и щедрая предмайская теплынь растекались по 236-й округе. От земли, с окрестных рощиц и луговых низин исходил такой крепкий и упоительно-чистый дух свежести и всеобщего обновления, что бередило душу и поневоле начинало грезиться впереди что-то радостное и несбыточно-волнующее…
Три дня комбат отдал на откуп штрафникам. Срок достаточный, чтобы обжиться на новом месте, не спеша привести в порядок обмундирование, помыться с парком в курных баньках и всласть отоспаться. Котловое довольствие, правда, скуднее против прежнего стало, зато в погребах разбомбленного по соседству железнодорожного полустанка обнаружили запасы старого, проросшего, но годного в пищу картофеля и по вечерам варили и пекли его на кострах.
Вторую роту между тем принял новый командир — лейтенант Ульянцев. Человек на первый взгляд ровный, требовательный, но не придирчивый и, что самое главное, настроенный вполне доброжелательно. От внимания Павла не ускользнуло, что ни робости, ни отчужденной настороженности, ни панибратства, которые характерны для большинства офицеров, впервые попадающих на командирские должности в штрафной батальон, новичок не обнаружил. Напротив, тон и подход к солдатам с самого начала были взяты им те, которые наиболее располагают к доверию и поиск которых на первых порах немало затрудняет других командиров, искаженно, понаслышке представляющих штрафную среду.
С этой точки зрения Ульянцев возражений у штрафников не вызвал. Раздумались о другом. Странным показалось, что ни ордена, ни медалишки у нового ротного и звание всего лишь лейтенантское. На передовой порядочные люди месяца через два-три в старших ходить начинают, а этот до сих пор не повышен.
Взяло любопытство. Был или не был лейтенант Ульянцев на фронте? Ротный при знакомстве о своем прошлом умолчал, сами спросить постеснялись, но между себя, поспорив, решили, что не был. Потому, мол, о себе и умолчал, что сказать нечего — в тылу голубчик отсиживался. Все равно что приговорили.
Следующий день у второй роты как раз был банным. Ульянцев тоже к солдатам присоединился. Припозднился, правда. Некоторые вымыться успели, когда он в моечной появился:
— Не обидитесь, орлы, если я вас потесню немножко? Не бойтесь, я щуплый, много места не займу…
— Боялась, которая давалась!
— Гы-гы-гы!..
Штрафникам приятно, что ротный их не чурается, попросту держится. Кто кусок мыла подает, кто свободную шайку протягивает.
Прислушиваясь к гомону, возникшему вокруг Ульянцева, Павел снисходительно усмехнулся, усматривая в затее ротного тайный расчет на то, чтобы вызвать у штрафников выгодное о себе представление, расположить их к себе. В то же время интересно и самому, чтобы Ульянцев раскрылся побольше, определить, таков ли он на самом деле, каким хочет казаться. «Давай, давай! — мысленно поощрял Павел ротного. — Посмотрим, что ты за птица такая».
— А лейтенант-то битый, — тронув его за локоть, проговорил Махтуров, выразительно показывая глазами на Ульянцева.
Незаметно покосившись на ротного, Павел обнаружил на теле у него несколько застарелых рубцов и шрамов, а на груди — совсем свежий, чуть затянувшийся. Несомненно, это были следы ранений.
— Где это вас так пометили, лейтенант? — Ульянцев, похоже, не только ждал этого вопроса, но и нисколько не заблуждался насчет его подоплеки. Утвердившись в своих предположениях по напряженному вниманию, с каким штрафники приготовились его слушать, он непритворно вздохнул:
— География обширная. Вот это, — он потер пальцами рубец на бедре, — память о городе Истре. Зарубка на боку — Селижарово напоминает, а на груди — Воронеж до смерти забыть не даст. Вот такая получается своеобразная рельефная карта, — с горечью заключил он свой рассказ. — А вообще-то по образованию я учитель физики, до войны был директором школы трудновоспитуемых. Теперь, думаю, смогу без особого труда преподавать и географию…
— Так вы давно на фронте?
— С июля 41-го.
— Фи-фи! — тоном недоверчивого удивления присвистнул Павел.
Дальше играть в прятки не имело смысла, и он спросил напрямую:
— Простите за нескромность, но почему в таком случае вас не повысили в звании?
Ульянцев не обиделся: начистоту так начистоту. Ответил все в том же шутливом духе:
— Фашисты, сволочи, виноваты, как бельмо я у них в глазу. Не успею появиться на виду — тут же продырявят. Ни в одной части по их милости поэтому долго не задерживался. Только начну приживаться — ив госпиталь.
— А к нам, если не секрет, каким ветром занесло?
— Перед последним ранением я здесь отдельной штрафной ротой командовал. Учли, так сказать, мой опыт и вашу нужду…
— А-а-а…
Вот, оказывается, почему новый ротный хоть и на ощупь, но не без успеха общий язык со штрафниками находит — старые они для него знакомцы.
Зауважали после того разговора штрафники лейтенанта Ульянцева, помимо всего прочего, усмотрели с ним родственную связь: тоже вроде как судьбой человек обойденный. Солдатские будни меж тем потекли установленным чередом. Со дня на день ждали пополнение, но его не было две недели. Правда, непредусмотренное, самодеятельное пополнение однажды в батальон все-таки поступило. И прибыло оно в составе одного человека целевым назначением во второй взвод второй роты.
* * *Произошло это так. Перед самым подъемом кто-то легонько потянул Колычева за руку и позвал знакомым, извиняющимся голосом: «Паш, слышь, вставай!» Еще не придя в себя, Павел испытал раздраженное беспокойство оттого, что голос, хоть и узнанный, не мог принадлежать никому из тех, кто находился рядом. И вдруг точно прорезало: да ведь Витька это, Туманов!
Вскинувшись, протер в изумлении глаза. Нет, не мерещится — Туманов. Как есть, собственной персоной. Шинель на одно плечо наброшена, рука на перевязи, и носом растроганно шмыгает.
— Витька?! Ты, что ли?
— Ага…
Сграбастал его в охапку:
— Братва, подъем! Смотри, кто к нам явился! — зашумел так, что разом всех переполошил.
— Точно Туман, чертяка! Как сюда дорогу нашел? — с угловых нар обрадованно вопросил Кусков. — Слышь, Славк, крестник твой явился…
Все, кто и не знал Туманова, вокруг собрались, табак наперебой предлагают, тискают. Ждать ведь не ждали и думать перестали.
Витька от всеобщего внимания сконфузился.
— Ну че вы повылупились-то? Невидаль, что ль, я какая? — пробормотал смущенно. — Куда ж мне, кроме вас, податься? Свои тут…
— Постой, постой! — насторожился Павел. — А как это тебя с такой рукой из госпиталя выпустили?
Прилив бурной, безотчетной радости, вначале захвативший его целиком, теперь схлынул, и он не шутя встревожился закравшимся подозрениям.
Туманов независимо пришмыгнул носом:
— А меня, Паш, никто и не выписывал. Наоборот, дальше в тыл хотели отправить. Так я и сбег от них. Домой, значит, к вам. А то куда ж еще?
— Как сбег? — опешил Павел. — Да ты соображаешь, что это значит, дурья твоя голова, или совсем уж вертанулся?!
Совсем вертанутым Витька, по всей вероятности, себя не считал и потому, поморгав озадаченно, потянулся взглядом к товарищам, ища у них сочувствия и поддержки. Но не нашел. Лица у всех вытянулись, стали каменными.
— Ну дела! — обреченно проронил Кусков. — Упекут теперь голубчика опять на всю катушку. За милую душу…
— Что с приветом товарищ — сомнений не было. Но что до такой степени?! — уничижительно щурясь, покачал головой Шведов. — Это ж надо быть Тумановым! Ей-ей, другого такого чудика во всем батальоне не найти. Только у нас во взводе…
