Валентин Бадрак - Офицерский гамбит
Алексей Сергеевич и до того знал, что ему придется рассказать о своих сомнениях. И этот момент пришел, вернее, она его создала.
– Знаешь… – сказал он, немного помедлив и не выпуская жену из объятий, – мне сегодня впервые не понравилось то, что я сделал. Хотя уже много лет я горжусь своей ролью и своей работой.
– Что же тебя смущает? – хотя взгляд Али все еще был мягким, в нем отразилась спокойная серьезность и готовность прийти на помощь.
– Все это время во Франции я работал как бы «за», вроде бы на позитив. Мы создали уйму зацепок для совместной работы с французами, развили проекты по космической теме, по созданию нового самолета, по модернизации вертолета… Я очень рад своей прямой причастности к этой работе, интересной, азартной и важной для государства.
Аля не перебивала мужа, только слушала со всей чуткостью, на которую была способна женская натура. И краем глаза посматривала, чтобы никто не приблизился к ним настолько, чтобы мог услышать их страстный полушепот. Медленно, все так же обнявшись, они удалялись от «Врат ада» в глубь сада.
– А теперь?! Сегодня я впервые работал «против», на пустой негатив. И уловил гнилость, потворство разрушительного мракобесия. Теперь чувствую, что внутри остался неприятный осадок. После нескольких встреч и переговоров с одной крупной оборонной компанией – крупным игроком мирового уровня в оборонной сфере – мы убедили их прекратить переговоры с украинцами, которые хотят модернизировать с ними боевые вертолеты.
– Ах, вот оно что, – слегка преувеличенно и наигранно проронила Аля, – у тебя раздвоение личности…
– Да какое тут, к черту, раздвоение! Мы с украинцами в нормальных, конструктивных отношениях… вроде бы. Но к модернизации вертолетов их не подпускаем, хотя… у них и завод свой есть по ремонту.
Алексей Сергеевич как-то ненатурально проглатывал слова «украинцы» и «них», как будто вырывал силой эти слова из собственных уст.
– Не та ли это компания, где на приеме полгода назад мы неожиданно встретили Юрчишиных?
– Именно. Вот ведь ты молодчина, все помнишь!
Глаза Алексея Сергеевича ожили – он вспомнил, как увидел Андрея Анатольевича как раз в тот момент, когда брал со стола два бокала с вином – себе и Але. Юрчишин работал в Турции и здесь оказался по какой-то заковыристой случайности, поэтому признавать друг друга знакомыми на глазах у французов было крайне нежелательно для обоих. Теплая встреча с традиционным «А помнишь?» сразу же поставила бы его в ряд возможных представителей российской разведки. Юрчишин также мгновенно разгадал ситуацию и, беря тарелку с яствами, поздоровался с Алексеем Сергеевичем одними глазами, беззвучно, без эмоций, чтобы ни единый мускул на лице не дрогнул, как могут здороваться только профессионалы. Конечно, он тут «под крышей», в этом у Артеменко не было никакого сомнения. Алексей Сергеевич оценил этот жест. Хотя в той ситуации не было ничего удивительного. Удивительным было то, что и Аля с Тоней – и Алексей Сергеевич это хорошо видел – тоже поздоровались короткими вспышками взглядов и разошлись по разные стороны зала. И только исподволь, очень короткими, беглыми взглядами по-женски оценили друг друга.
– Еще бы не помнить. Тоня-то постарела очень конкретно, хотя одеваться стала просто шикарно, стильно… – задумчиво сказала Аля. А затем опять внимательно посмотрела на мужа. – Лешенька, тебе, я вижу, трудно даже говорить «их», «у них», не правда ли?
Теперь глаза Али смотрели испытующе, изучая каждый импульс мужа. Так хирург изучает пациента перед сложной операцией. Но так же иногда изучает женщина болезнь любимого мужчины или ребенка. Аля хотела понять природу его сомнений, но он и сам еще не пришел к четкой оценке собственных ощущений.
– Да, – признался он вдруг, – я никогда не разделял украинцев и россиян, всегда считал, что все мы – русские люди. Независимо от национальности и корней. Ведь у нас – единая культура, единая история, единые истоки и… единая душа.
– А ты не можешь просто считать, что ты выполнял особое задание? Свое задание, которое является частью твоей жизни? – Она попыталась упростить ситуацию или хотя бы прощупать, возможно ли это.
– Я пытаюсь. Но мне все равно не по себе, какая-то скованность преследует. И кажется, что сейчас совсем не те отношения между украинцами и россиянами, что были даже несколько лет назад. Приход Путина стал медленно менять ситуацию. Все отщепенцы перестали быть просто чужестранцами со своими интересами, а превращаются во врагов. Все, кто не с нами, теперь против нас… А я чувствую себя если не предателем, то каким-то двуличным…
Аля прижала двумя тонкими пальчиками его губы, заставив замолчать.
– Ты преувеличиваешь, я точно это знаю. Вижу, что нам надо куда-то за город, больше побыть на природе. Ты должен пережить, переспать с этим, а потом прислушаться к голосу изнутри. Ты вообще кто – россиянин, украинец?
– Не знаю, – ответил Алексей Сергеевич шепотом.
– Генерал! Теперь у меня мандраж. Не пойму отчего: от стыда ль? От страха ль?
Несколькими строками Бродского Аля намеревалась свести все к шутке. Но Алексей Сергеевич насупился и посерьезнел.
– Я уверена, что ты преувеличиваешь проблему. Конечно, ее нельзя загонять в угол, но и раздувать не стоит. Слышишь?!
– Договорились!
– Вот что, поехали пить вино, но не на Риволи, а за город. Поехали в Сен-Женевьев-де-Буа, хочется русского запаха, духа русского, которого тут чудовищно мало и которого так хочется порой вдохнуть. – Аля решительно увлекла мужа.
И они поехали. Забылись и потерялись, пили бодрящее красное вино, прошлись по русскому кладбищу, совершенно непохожему на французские, с их богатыми, ухоженными склепами. И уже после могил Мережковского, Бунина и Тарковского Алексей Сергеевич действительно больше не вспоминал о своей работе, мысли о вечном переплелись с ощущениями счастья… Теперь он знал: Аля на самом деле умела его околдовать, обворожить, заболтать неважными пустяками, подвести к иной плоскости реальности, воспроизвести другой мир, без врагов, без заданий, без проникновения в чужое пространство. Он знал лишь, что был безмерно ей благодарен…
И когда Артеменко в своем неуемном мысленном путешествии, подобно сверхзвуковому истребителю пролетел сквозь облака своих воспоминаний, то снова сумел вытеснить переживания, переключился на режим внутреннего спокойствия, как и во Франции, убаюканный своей подругой и снова уверенный, что он на единственно правильном пути.
Глава вторая
(Межирич, Черкасская область, июнь 2008 года)
1Такие минуты Игорь Николаевич любил больше всего на свете, и когда они наступали, душа его млела и таяла и он думал, что это и есть настоящая плата за его нелегкий офицерский труд. Именно к этим минутам он тайно стремился, хотя в дебрях сознания сучком застревала шальная мысль о том, что наслаждение этими минутами было бы невозможно, если бы они были сами по себе, если бы не было войны и той, другой, безумной жизни воина-завоевателя. Они, как сливки, не появились бы, если бы не существовало молока… Игорь Николаевич позволял себе быть счастливым в короткие промежутки времени между собственным состоянием войны и мира, хотя после десятка лет войны точно знал: его самооценка уже не сумела бы насытиться без войны, которую он и ненавидел, и любил одновременно. Вернее, не отдавая себе отчета, он любил себя в войне. Себя, справедливого, мужественного, честного на этой грязной во всех отношениях, подлой и лживой войне. Но, даже зная всю ее мерзость, шагая по ее грязи, вдыхая ее трупный запах и проклиная ее противоестественность, он все же не мог отказаться от нее, безропотно ступая навстречу ее огнедышащему кратеру. Ибо неумолимый инстинкт смерти уже завладел им окончательно, искусил, поработил и заковал в невидимые цепи, как случалось это столетиями и тысячелетиями до него и как будет это до самого падения цивилизации.
Игорь Николаевич вместе с отцом выехал на рыбалку в одно из самых прелестных мест на всей планете – туда, где одна великая река принимает другую. Полковник Дидусь, которому неведома была ностальгия по Парижу, чуждо тайное влечение к резным ландшафтам Калифорнии, претила экзотика не только какого-нибудь пляжа Гавайских островов, но даже средиземноморского побережья, искренне считал устье Роси одним из нежнейших чудес света. Тут, в самом центре Украины, в месте слияния неба и воды, стоял неизбывный, неистребимый, здоровый запах резвящейся рыбы, природной свежести и первозданного спокойствия. Когда же утреннее, торжественное, в розовом свете солнце поднималось и начинало заигрывать с водной гладью, появлялись хитрые блики, тактильные и трепетные, а вместе с ними умилительная дрожь перемигивающейся со светилом воды Роси и Днепра, ликующих пред наступающим новым днем, пред вечным праздником бытия и власти жизни, света. И от этого живого контакта земли, огня и воды рябило в глазах, происходило короткое замыкание сознания, на время исчезали все мысли о земном, оставляя лишь бушующее, каруселью вертящееся ощущение полного освобождения и счастья.
