Александр Чуксин - Однополчане
— Мы еще завтра поговорим. Я и Маркса и Ленина принесу. Пусть не думает Степанов, что он умнее других. Подумаешь, учить вздумал, сам в армии без года неделю.
Он злобно посмотрел в сторону ушедших курсантов. «Все им не так… строители», — с презрительной усмешкой подумал он и решил: «Буду осторожнее. Меньше говорить, а больше слушать. Береженого и бог бережет».
— Ты, Петро, как я погляжу, смелый, — усмехнулся Виктор. — Вроде нашей Жучки. Она всегда перед сильными поджимает хвост, перестает лаять, ну, а когда никого нет, откуда смелость берется.
— Это ты к чему? — сердито спросил Репин.
— А к тому, уважаемый механик, если не согласен — отстаивай свою точку зрения. В споре рождается истина, а ты язык прикусил, как только Кудрявцев возразил тебе.
— Истина не всегда сразу ясней становится.
— Ладно, все равно ты неправ, — добродушно проговорил Зорин и отвернулся от Репина, давая понять, что разговор окончен.
— Чудак человек, не хотел я возражать инструктору. Ты же перед ним, небось, трусишь? Он у тебя невесту отбивает, а ты: возьмите ее, пожалуйста.
— Замолчи! — крикнул Зорин. — Подлец ты после этого…
— Ах ты, молокосос! — воскликнул механик и подскочил к курсанту. — Я жизнь свою не щадил, у меня деда убили… А такие, как ты, с маменьками по тылам отсиживались, на крови других счастье себе строили!
Зорин выпрямился, гневно блеснул глазами и вдруг ударил Репина по лицу.
— Подлец! Мать мою не тронь, знаешь, где она?
Старший сержант сжал кулаки и бросился было на Зорина, но сдержался.
— Так ты еще драться? Хорошо, я этого так не оставлю. К начальнику училища пойду сейчас же! — и почти побежал от самолета.
— Можешь жаловаться! — крикнул ему вдогонку Виктор.
Оставшись один, юноша стал ругать себя: «Вот бестолочь, что наделал! Не мог сдержаться. Теперь к полетам не допустят… Нет, а какой все же он гад! Что придумал: «На крови других».
И чем больше думал, тем сильнее разгоралась в его душе злоба против механика.
* * *Третий год работал в училище летчиком-инструктором старший лейтенант Алексей Кудрявцев. За свою летную практику он воспитал и обучил много курсантов. И всегда в его группе все было благополучно. И вдруг такое ЧП: курсант, его подчиненный, осмелился поднять руку на старшего товарища! Когда механик доложил ему о случившемся, Кудрявцев, в первую минуту не мог даже поверить, что Зорин мог сделать подобное.
— Расскажите еще раз, как это произошло, — попросил Кудрявцев старшего сержанта.
Тот снова подробно рассказал летчику-инструктору о том, как курсант ударил его по лицу.
— Вы до этого не оскорбляли его?
— Что вы, товарищ старший лейтенант, да разве я позволю себе такое?
— Хорошо, я разберусь, — и Кудрявцев зашагал на аэродром.
Курсанты летной группы были выстроены возле самолета. Все уже знали, что произошло. Лица у ребят сумрачные, напряженные. Старший лейтенант резко скомандовал:
— Курсант Зорин, два шага вперед, шагом марш! Кру-гом!
Зорин стоял, опустив голову, перед своими товарищами и молчал. «Переживает парень, — думал Кудрявцев. — Еще бы — не в его характере такие проступки совершать. А может, все произошло не так, как ему доложил механик? Может, что-то еще было? Но почему Зорин молчит? И, как ни тяжело, он, Кудрявцев, должен принять по отношению к нему самые строгие меры».
— Что ж вы молчите? Оправдываться нечем? Так вот: я отстраняю вас от полетов и завтра на комсомольском собрании эскадрильи внесу предложение о наложении на вас строгого взыскания.
— Товарищ старший лейтенант, — тихо проговорил Виктор. — Накладывайте самое строгое взыскание, но разрешите летать.
— Вы хорошо летали, Зорин, этому я вас научил. А вот, как вести себя с товарищами, к сожалению, не научил. А без этого летчиком стать невозможно.
Виктор собрался было что-то сказать в свое оправдание, но, встретившись взглядом с курсантами, которые, как ему показалось, осуждающе смотрели на него, подумал: «Все против меня, чего оправдываться».
— Марш в общежитие, — скомандовал Кудрявцев Виктору и обратился к курсантам: — Думаю, вы уже и сами дали оценку проступку товарища. А сейчас приготовиться к полетам.
Курсанты разошлись по своим местам. Зорин медленно побрел от стоянки в городок.
Как командир Кудрявцев должен ходатайствовать перед вышестоящим начальством об исключении Зорина из училища. Однако как летчик-инструктор он просто не мог отчислять подчиненного, показавшего хорошую успеваемость в освоении летного дела. Вот тут и ломай голову. Придется попробовать вызвать Зорина на откровенный разговор, расспросить подробно и только тогда принимать окончательное решение.
Виктор не пошел в общежитие. Ему хотелось побыть одному. Он перемахнул через забор и направился к реке.
Прислонившись к дереву, он смотрел в воду и думал: «Буду молчать. Факт налицо, я ударил механика. А за что — пусть сам Репин об этом расскажет. Неужели он умолчит? А вдруг не расскажет? Тогда выгонят из училища. Каково-то будет отцу, когда узнает о моем позоре?»
Заслышав позади себя шаги, Виктор быстро обернулся. К нему подошла мать Розы Исаевой.
— Здравствуй, Витя, Розу поджидаешь?
— Нет, — сухо проговорил Зорин и отвернулся, желая этим показать, что он не хочет разговаривать. Он недолюбливал эту женщину. Тем не менее Исаева не торопилась уходить. Она присела на траву и протяжно, певучим голосом заговорила:
— Как погляжу на тебя и Розу, так удивляюсь, как крепко вы сдружились.
Виктор молчал.
— Роза замуж выходит, а ты как на это смотришь?
— Для меня это новость.
— Вот именно. Розе надо подумать о будущем, устроить свою жизнь. Как мать, прошу тебя, не встречайся больше с нею.
— Что же нам поссориться, что ли? — спросил Зорин.
— Не хитри, Виктор, — погрозила она ему пальцем. — Через сколько лет ты станешь летчиком?
Виктор с недоумением посмотрел на женщину. «Чего ей надо? Пристала, как смола».
— Понимаю, военная тайна, — усмехнулась Исаева, — тогда я сама скажу: через два года. Сколько ты сейчас получаешь? — и опять, не дождавшись ответа, веско произнесла: — Твоих денег не хватит для того, чтобы жить с женой.
— Тетя Соня, к чему вы все это говорите! — воскликнул Зорин.
— Не обижайся, я хочу своей дочери счастья. Не ходи больше к нам.
— Успокойтесь, больше не приду ни к вам, ни к вашей дочери…
— Дерзкий ты, молодой человек, невоспитанный.
Женщина поднялась и пошла по берегу к воротам радиозавода, на котором работала машинисткой.
Виктор смотрел ей вслед, ему было стыдно и обидно. «Проклятый день, одно за другим сыплется».
Зорин скинул комбинезон, постелил на траву, лег, заложив руки под голову. Над рекой строем пролетели два истребителя, они, меняясь пеленгами, взяли курс в сторону перевала. Небо чистое, прозрачное. Лишь в одном месте притаилось у гор небольшое, белое, как снег, облачко, словно голубка у своего гнезда. Проводив самолеты задумчивым взглядом, Зорин подумал: «Вместо того, чтобы быть там, в небе, с друзьями, я лежу здесь одинокий и никому не нужный».
У него задрожали губы. До чего же паршиво на душе! Такое же состояние было у Виктора, когда мать больше не вернулась с базара домой, и он остался среди чужих людей. Вечером пришла хозяйка с работы и зашла к нему в комнату, где они временно остановились на жительство, покачала головой и вдруг запричитала: «Что же с тобой делать? У меня и без тебя четверо детей». Виктор посмотрел на женщину и, сдерживая слезы, пошел к двери, бросив на ходу: «Мне ничего не надо. Я здесь не останусь. Отца пойду искать. Наши наступают». И ушел, ни разу не оглянувшись назад…
— Зорин! Виктор, ты оглох? Что ты тут делаешь? — послышался вдруг голос Степанова. — Иди в общежитие. Скоро проверка, а тебя нет. Я весь аэродром обегал.
— Не пойду. Пусть на гауптвахту сажают и за драку и за самовольную отлучку. Все к одному.
— Эх, ты, «принципиальный человек». Да ты понимаешь, что делаешь? — с горечью сказал Степанов. — Зачем ушел с территории училища? Увидят патрули, мигом заберут. Пойдем, я помирю тебя с механиком. Тебе надо только извиниться перед ним.
— Извиниться, говоришь. Не хочу унижаться.
И Виктор подробно рассказал товарищу все, что произошло между ним и механиком.
— Инструктору рассказал об этом? — спросил Степанов, присаживаясь рядом с Виктором.
— Он все равно мне не поверит. Репин старше меня, фронтовик… Нет, пусть он сам все честно расскажет.
— Ладно, пойдем, я за тебя попрошу извинения. Мы уже с ним говорили, и он попросил старшего лейтенанта строго тебя не наказывать. Все уладится как-нибудь.
— Поздно, от полетов отстранили. Да мне все равно уж, пойду служить в солдаты. Вот только отца жаль — на старости лет его опозорил…
