Гарри Тюрк - Час мёртвых глаз
Варасин слегка двинул плечами. При этом он сказал: - Женщин не отправляют. Женщины идут сами. Очень нужно, чтобы шли все, у кого есть мужество.
- Но женщинам не место на фронте, - упрямо настаивал Биндиг, - это не женское ремесло. Они ведь гибнут при этом.
Варасин не спорил с ним. Только через некоторое время он сказал, смотря вслед дыму своей сигареты: - Я думаю, что у женщины, которая служит в армии, больше шансов остаться в живых, чем у той, которая вынуждена пережить немецкую оккупацию в ее родном городе.
- Вы так думаете?
- Это доказано, - сказал Варасин. – Не стоит спорить об этом, потому что достаточно людей видели то, что происходило на территориях, которые однажды были заняты немцами.
- Вы сами это видели?
- Я прошел через всю Белоруссию. У вас после войны будет возможность увидеть документы об этом.
- После войны? – сказал Биндиг. – Для вас конец войны уже решенное дело. Не слишком ли вы торопитесь?
Варасин слегка покачал головой. – Нет сомнения, что эта война подходит к концу. Немецкая армия будет сокрушена. Это конец войны и конец Гитлера. Я надеюсь, что доживу до этого. Я тяжело за это сражался.
- Вы можете подождать это здесь, - сказал Биндиг с некоторой долей насмешки. – Тогда вы можете быть уверены, что с вами ничего не случится. Или это правда, что в вашей армии приговаривают к смерти тех, кто сдался в плен?
Варасин бросил окурок во двор. Он взглянул на Биндига. – Я не сдавался в плен, - сказал он. – Я в любое время могу держать ответ перед моей родиной за то, что я сделал. И, кроме того, похоже, что ваши офицеры не много знают о нашей армии. Иначе они бы не рассказывали вам такой вздор.
Биндиг услышал, как Анна в прихожей громыхала ведрами из хлева. Он ждал, пока она снова не была на кухне. Тогда он сказал: - Меня это не особенно интересует. Но у вас, конечно, скоро будет возможность приветствовать ваших людей здесь. Или вы полагаете, что ваша армия собирается навечно устроиться на позициях, которые она здесь заняла?
Варасин впервые улыбнулся. – Я убежден, что они придут, - сказал он. – Я ни в чем в мире не уверен так, как в этом.
- Все у вас такое уверенное, - сказал Биндиг. – Нет ничего, чего вы не можете определенно знать и предсказывать. Иногда это кажется мне странным.
Варасин прислонился к двери и пожал плечами. Он сказал: - Это вовсе не так странно. У нас есть наша картина мира. Мы знаем, чего мы хотим, и мы также знаем, из-за чего погибнут наши противники.
- Вы имеете в виду Германию?
- Да, Германию. Через некоторое время Варасин добавил: - Гитлеровскую Германию.
- Она погибнет.
- Я уже это сказал.
- Из-за чего?
Варасин улыбнулся: - Из-за того, что мы ее победим. Мы сделаем это основательно.
Он не показывал удивления, когда Биндиг сказал: - Возможно. Я этого не знаю. У вас лучшее оружие. И у вас больше людей и больше выдержки.
- Это военный вопрос, - сказал Варасин спокойно. – Это, конечно, решающий вопрос, но он зависит от некоторых вещей, которые вы не учитываете. Или, может быть, вы и не хотите ничего знать о них. Вас не поддерживают люди.
- Вы имеете в виду, что Гитлера не поддерживают люди?
- Я соглашусь с вами, - ответил Варасин. - Кажется, вы хотите дистанцироваться от Гитлера.
- Послушайте, - сказал Биндиг, - вы русский, а я немец. Мы воюем друг с другом. Вопрос о Гитлере встанет лишь немного позже.
- Совершенно верно, но Гитлер начал войну.
- Может быть, что вы и в этом правы. Но почему вы решили, что наши люди не поддерживают Гитлера? В конце концов, ведь наши люди ведут эту войну.
- К сожалению. Но я все же полагаю, что большинство немцев не поддерживают Гитлера.
- Это рискованное утверждение, - сказал Биндиг. – Не предавайтесь иллюзиям.
Варасин кивнул. Потом он внезапно очень тихо спросил: - Поддерживаете ли вы за Гитлером? Биндиг молчал. Вопрос не был для него неожиданным. Он должен был прозвучать, их беседа сама подошла к этому. Но он все же не знал, как ему ответить. Наконец, он сказал: - Я солдат. Я воюю против вашей армии. Кого я поддерживаю, не играет при этом никакой роли.
Он посмотрел на улыбающееся лицо Варасина, который ему отвечал: - Я считаю вас человеком, который хоть и воюет в гитлеровской армии, но не имеет ничего общего с военными целями Гитлера. Я только после того, как пробыл тут, узнал, что такое возможно. Раньше я представлял все себе несколько иначе. Я думал, что существует несокрушимое единство системы Гитлера с людьми, которые в этой войне сражаются за эту систему. Но я научился понимать, что это единство очень хрупкая вещь. Среди вас есть что-то вроде определенной инерции мышления. Она мешает таким людям как вы просто порвать с системой, за которую вы сражаетесь. И еще есть представления о нашей стране и наших людях, которые вдолбили вам в головы. Когда немцы смогли бы начать мыслить самостоятельно и самим убедиться в том, во что они верят, и в правильности того, что они делают, это очень пошло бы им на пользу.
Биндиг выслушал его не шелохнувшись. Втайне он восхищался русским, потому что требовалось мужество, чтобы в его положении говорить что-то в этом роде. Но, возможно, это было не мужество, а только уверенность, исходящая из его убежденности в том, что Биндиг не смог бы предать его, не подвергая опасности Анну.
- Чего вы хотите? – спросил он. – Может быть, вы хотите убедить меня перебежать к Советской армии?
Русский вежливо сказал: - Мне хотелось бы, чтобы я смог.
- Если бы все пошло так, как вы хотите, то мне пришлось бы провести остаток своей жизни в Сибири под надзором комиссара?
- В Сибири лето жаркое, а зима очень морозная, - сказал русский, - но зато остаток вашей жизни мог бы быть значительно длиннее, чем остаток жизни гитлеровской системы.
- Вы очень стараетесь объяснить мне ваши идеи. Но, собственно, для чего? Я солдат. В ваших глазах я даже ваш непосредственный враг. Вы знаете, почему я не могу вас выдать. Но думаете ли вы, что я не сделал бы так, если бы обстоятельства были хоть немножко другими?
- Я убежден, что вы сделали бы это, - ответил русский. – Но, несмотря на это, я считаю вас человеком, которому стоит объяснить, что он борется за неправое дело. Помните тот вечер, когда вы пытались своим ножом открыть консервную банку? Вы один из тех, кто еще не погиб от гитлеровского яда. Вы умный человек. Усилия, которые вы прилагаете ради плохого дела, достойны лучшего применения. Вы должны вовремя прекратить служить проигранному делу и встать на сторону лучшего дела.
- А если я этого не сделаю?
- Я попытался дать вам совет.
Через какое-то время он добавил: - Но решения о вашей жизни и вашем будущем вы, конечно, должны принимать сами.
Биндиг закурил новую сигарету. Он взглянул за двор и увидел вдали дома деревни, спрятавшиеся под снегом. У-2 тарахтел с востока по направлению к деревне. Он летел невысоко. Долетев до деревни, самолет сделал вираж и выпустил один диск из своего пулемета.
- Теперь они уже и среди белого дня стреляют по домам, - неразборчиво пробормотал Биндиг.
Русский, похоже, разобрал его слова, но не подал виду. Немного позже он неожиданно спросил: - Вы когда-то читали Шиллера?
- В школе. Это было уже давно.
- Вам нужно прочитать его теперь.
- Я мог бы купить его во фронтовой книжной лавке. За одну марку и девяносто пять пфеннигов. Избранные произведения Шиллера, издание полевой почты. Что вы ожидаете от меня, если я его теперь прочитаю?
Русский пожал плечами и молчал.
- Знаете, - сказал задумчиво Биндиг, - когда я проходил подготовку, у меня был один офицер, который читал книги. Он узнал, что я тоже когда-то имел дело с книгами. Тогда он рекомендовал мне, если я однажды окажусь на фронте, в перерыве между двумя тяжелыми боями в спокойную минутку читать Шиллера. Это придало бы мне силу и мужество. А я забыл это делать.
Русский молча следил своим взглядом за У-2, который делал разворот высоко над деревней и качал крыльями. Тогда он сказал: - В нашей армии есть люди, которые читают Шиллера, чтобы получать от него силу, чтобы освободить немцев от Гитлера и от его системы.
Биндиг легко пошевелили рукой. – Давайте оставим это, - сказал он, - это ни к чему не приведет. Почему вы, собственно, никогда не делали попытки вернуться через фронт к вашим войскам?
Русский помолчал некоторое время. Он не был смущен. Он рассматривал У-2, который спустился ниже и с тарахтящим двигателем кружился над деревней, время от времени постреливая вниз.
- Так, так..., - сказал он, наконец, показывая на самолет. – Наши летчики снимают мерку…
В один из следующих дней в роте появилось пятеро русских. Они пришли пешком однажды утром, с высоко поднятыми воротниками шинелей, покрытыми инеем от их дыхания, усталые, но с проворными глазами. Невысокие, уже не молодые мужчины с широкими лицами. Они доложили о своем прибытии Альфу. Один из них говорил по-немецки, но другие тоже понимали команды и много других знакомых выражений. Немецкий ефрейтор, который сопровождал их, доставил их Альфу и снова удалился. Он пошел тем же путем, которым он прибыл с русскими, и он маршировал через деревню по направлению к дороге, которая вела на запад. Цадо был в дороге. Он получил кофе и хлеб. Он стоял перед своей квартирой с буханками хлеба в руке, когда приблизился ефрейтор. Сначала он не заметил, что Тимм приближался к нему сзади. Но потом он услышал шаги унтер-офицера и повернулся к нему. Тимм из своей квартиры видел русских, маршировавших по улице. Он сразу заметил, что это русские, хотя на них и была немецкая форма. Он окликнул ефрейтора, который недовольно остановился: - Эй, что за пятерых трофейных германцев ты там притащил?
