Петр Сажин - Севастопольская хроника
«Щ-209» ошвартовалась в Новороссийске 4 июля.
Осенью сорок третьего года на улицах только что освобожденного Новороссийска возле группы автоматчиков роты Героя Советского Союза Александра Райкунова остановился «джип» и из него вышел высокий полный генерал-полковник. Я не сразу узнал в нем генерала И. Е. Петрова. Он тотчас же попал в окружение военных корреспондентов, от которых всеми силами старался «уйти в глухую оборону», — он спешил. Мне, как старому знакомому и севастопольцу, обещал встречу в самые ближайшие дни.
Мы встретились лишь через полтора месяца в Тамани. Я предполагал, что увижу генерал-полковника, командующего войсками Северо-Кавказского фронта, при всем параде, — взятый штурмом Новороссийск и освобождение Таманского полуострова принесли ему награды и славу, но он по-прежнему, как в Одессе и в Севастополе, был в старой, сильно ношенной, выгоревшей на солнце куртке, в полевой, зеленой, с красной солдатской звездочкой фуражке. Его запыленный «виллис» носился по берегу Керченского пролива Командующий фронтом заглядывал во все закоулки, куда, казалось, ему по положению не было смысла заглядывать. Но он хотел все видеть и обо всем знать: войска расположились по проливу согласно планкарте. Генерал расспрашивал солдат, хорошо ли их устроили, как кормят, хватает ли воды.
Накануне высадки поднялся шторм и властно и грубо отодвинул день форсирования пролива. В Таманском порту, на косе Чушке, в Сенной — всюду наслоились грузы и все время шли новые.
Оставив машину на взгорке у собора, генерал спустился к пристани. На миг задержался у корня причала, озабоченно разглядывая, как волна кромсала его. Заметив, что вода подтачивает берег, покачал головой и прошел вперед по деревянному настилу, на самый конец причала. Там мотало — волны необузданными прыжками заскакивали на причал и рассыпались белым кружевом. Вода заливала генералу сапоги по самые головки, но он не уходил, неотрывно смотрел на ту сторону пролива, где за дымкой едва различимо была видна крымская земля. О чем он думал? Что вспоминал?
Десант на Крым пришлось отложить — над проливом свистел северо-восточный ветер и пьяно гуляла крупная волна, о высадке войск не могло быть и речи.
Генерал покинул причал, сел в машину и покатил по берегу пролива в штаб фронта. Глядя на бешено катящиеся валы, на белесую пыль, на туманную дымку, скрывавшую от глаз крымский берег, он сказал с грустью:
— А мы думали встретить Октябрьскую годовщину на крымской земле…
Всю дорогу до станицы Ахтанизовской генерал, как всегда сидевший рядом с шофером, слегка повернувшись ко мне, рассказывал о последних днях обороны Севастополя, о своих горестных размышлениях во время перехода на подводной лодке из Севастополя в Новороссийск, о просчетах собственных и общих, о тяжелых боях на Кубани и о штурме Новороссийска, восхищенно говорил о героях штурма. Очень тепло говорил о моряках, которых полюбил еще во время осады Одессы. Я сожалел о том, что машину сильно подбрасывало, это мешало мне делать записи.
После изнурительных боев у Керченского пролива генерал, как я уже писал, был отозван в Москву. Впоследствии он командовал 2-м Белорусским и 4-м Украинским фронтами. Войну закончил в должности начальника штаба 1-го Украинского фронта. Участвовал во взятии Берлина и в освобождении столицы Чехословакии.
Однако, где бы он ни находился, всегда думал о войне на Юге, где он в общей сложности провел больше двух лет.
Когда я сел писать об этом глубоко образованном, высокопрофессиональном полководце, интеллигентнейшем человеке, то ощутил, что кое-каких материалов мне не хватает. Долго, подобно мозаичных дел мастеру, я терпеливо собирал факты. Мне хотелось составить полную картину жизни генерала. Признаюсь, это египетский труд!
Сказать, что жизнь его была интересной, — все равно что ничего не сказать. Наше время — время поучительных примеров и благонамеренных подражаний. Каждый старается найти в отваге героев кое-что для себя. Это объяснимо. Об этом пекутся педагоги. И кто, как не мы, литераторы, которые прошли рядом с героями немало военных дорог, должны отозваться на это? Правда, большинство наших героев теперь на пенсии, а иные ушли из жизни. Но пенсия всего лишь право на обеспечение старости, а не характер. Характер не подлежит статистике. Он может быть лишь добычей поэзии. А поэзии при относительной легкости ее восприятия — тяжеленный труд.
Жизнь генерала Петрова и его деятельность принадлежат двум музам — музе Истории и музе Поэзии. Об этом мы много говорили с ним во время последней встречи, уже после войны, когда он командовал Туркестанским военным округом и приезжал в Москву, как депутат Верховного Совета СССР, на сессию.
Эта последняя встреча была в гостинице «Москва». Первое, что я увидел, когда получил разрешение войти в номер, — мундир с погонами генерала армии, и тут же подумал, что он с достоинством мог бы носить на погонах маршальские знаки. Были на мундире еще и лесенка орденских планок и Золотая Звезда Героя Советского Союза. Мундир висел на спинке кресла, а чуть в сторонке стоял его хозяин в пижаме: он только что вышел из ванной комнаты. Генерал никуда не спешил, и мы просидели почти весь вечер.
Генерал Петров умер в апреле 1958 года, а сын его Юрий, пробывший с отцом всю оборону Севастополя в условиях, где смерть караулила на каждом шагу, погиб от руки убийцы-мародера в дни ашхабадского землетрясения.
В 1961 году одной из самых оригинальных улиц Севастополя — Красному спуску, тянущемуся по берегу Южной бухты от площади Пушкина до вокзала, было пожаловано имя генерала Петрова. В 1966 году в связи с двадцатипятилетием с начала обороны Севастополя городской Совет отменил свое прежнее решение и «перенес» имя генерала Петрова с Красного спуска в центр города, на улицу, которая была образована из двух новеньких, обставленных домами послевоенной постройки: из улицы Парковой и Константина и нескольких домов проспекта Нахимова, Впервые под тень молодых деревьев улицы генерала Петрова я попал в 1968 году. Тут едва ли не самое прекрасное место в Севастополе — рядом, в балке, которая в не столь отдаленные времена называлась Одесским оврагом, разбит парк. Молодой, буйный, он возник на месте развалок и кривых прирыночных улочек, стекавших сюда вниз ручейками. Под сенью деревьев парка хорошо младенцу, юноше, чистой, как свет звезды, девушке и старцам.
Людно на улице генерала Петрова. По ней к рынку по утрам спешит почти пол-Севастополя. Да и туристов полно — недалеко, на площади около Артиллерийской бухты, стоянка автобусов, прибывающих в город со всего Крыма, а то и из дальних краев, а от пристани отходят катера в Стрелецкую, Омегу и Учкуевку к песчаным пляжам. Во время войны здесь было едва ли не самое опасное место — недалеко квартировал штаб гражданской обороны, и гитлеровская авиация тщательно выщупывала тут каждый метр бомбами Разрушения были ошеломительные, будто на город наваливалось десятибалльное землетрясение или опустошительный ураган.
В сборе материала о генерале мне помог Константин Михайлович Симонов, он предоставил в мое распоряжение стенограммы своих бесед с Петровым. Беседы эти были проведены Симоновым в 1950 году, в бытность Ивана Ефимовича командующим Туркестанским военным округом. Я очень благодарен Константину Михайловичу за братскую выручку.
Много дала мне поездка в Севастополь в 1968 году. Я думал, что впечатления с годами теряют свежесть. Я не предполагал, что если бы я сел писать о Севастополе даже через тридцать лет, то все, что достойно памяти, и тогда сохранилось бы в ней, как рыбка, вмерзшая в лед несколько тысячелетий тому назад.
Вот и все. Теперь пора вернуться к войску, которое с тяжелыми боями идет к Севастополю, где еще сидят немцы и до появления в городе улицы генерала Петрова должно пройти еще двадцать два года!..
Последний выстрел
…Третий день идет штурм. Танки, артиллерия, авиация обрабатывают склоны Сапун-горы. Моряки берут «на абордаж» Сахарную головку.
У нас, газетчиков, два автофургона: в одном походная типография, в другом выездная редакция газеты «Красный Черноморец». Наша газета издавалась в Севастополе почти до конца 250-дневной обороны города. Ее много бомбили не потому, что она была важным для гитлеровской авиации объектом, а лишь потому, что под скалой, на которой стоял дом редакции, помещался флагманский командный пункт — адмирал Октябрьский держал там свой штаб. А наверху рядом с редакцией в небольшом особняке помещался штаб ВВС Черноморского флота.
В общем, редакция нашей газеты была тогда вроде генерала Скобелева, в черной бурке, на белом коне — хивинские снайперы целились из своих мылтыков в черную бурку генерала, а попадали в белого коня…
Настал момент, когда в редакцию можно было проникать лишь ночью; Военный совет приказал редактору эвакуировать газету на Кавказ.
