Богдан Сушинский - Граница безмолвия
Ящук и Ласевич свернули самокрутки и закурили. При этом Вадим обратил внимание, что младший лейтенант угостил старшину своей махоркой. «Возможно, — подумал он, — именно этот разговор станет началом их более близких отношений».
Ордашу политрук тоже предложил закурить, но тот вежливо отказался.
— А вам известно, что на острове находится еще один погибший — полковник? — поинтересовался он, когда собеседники сделали первые затяжки.
— Какой еще полковник? — насторожился Ящук.
— Белый, естественно.
— Понятно, что белый. У красных полковников не было. Где ты обнаружил его могилу?
— В том-то и дело, что могилы пока еще нет. Мы обнаружили незахороненное тело
— Скелет, значит?
— Да нет, сохранилось тело. При мундире и наградах. В одном потайном месте. В хижине, в закутке горного каньона. Собственно, закуток этот и хижину обнаружил ефрейтор Оленев, погнавшись за раненым песцом. Солнце туда почти не проникает, там глубоко и всегда холодно, так что тело офицера остается упакованным в лед, и сохранилось в таком состоянии, словно он только вчера погиб. Погоны видны, кобура.
— Вы его похоронили?
— Нет. Вообще не притрагивались к нему.
Ласевич помолчал, покряхтел и, отвернувшись в сторону заставы, негромко, с явным укором произнес:
— Почему же не похоронили? Могли бы. Побоялись, что обвинят в организации похорон белого офицера?
— Да нет, просто так получилось…
— Побоялись, побоялись, — прервал его Ласевич. — А зря. Гражданская давно кончилась, а мертвый — он и есть мертвый, его земле следует предавать, по христианскому, по русскому то есть, — поправился он, вспомнив, что политруку говорить о христианских традициях не пристало, — обычаю.
— Так и хотел сделать. На следующий день. Следовало возвращаться к Нордическому Замку, потому что бродили мы довольно долго. А каньон этот находится достаточно далеко от него. Остров, оказывается, намного больше по величине, чем кажется отсюда, с материка. Словом, перенесли мы с ефрейтором похороны на следующий день. Однако начальник заставы приказал гото-виться^с переходу на материк. Правда, отходить от берега мы не решились.
— Поднялся шторм, — кивнул младший лейтенант. — Я еще подумал: «Хотя бы не удумали выходить в открытый пролив, не дойдут ведь!»
— Ветер и шторм были такими, что о походе к далекому каньону не могло быть и речи. Передвигались мы в основном по узенькой кромке берега, на которой волна сбивала с ног. К тому же не до полковника тогда было, много раз возвращались к более важному событию — появлению германского самолета.
— Самолет — да, это особый случай, — согласился Ящук.
— И потом, старший лейтенант наверняка приказал бы отнести тело к морю и сбросить его со скалы.
— Наверное, так и приказал бы, — согласился Ящук.
— Приказал бы, точно, — поддержал его Ласевич. — И ничего странного в поведении таком не вижу — беляк ведь, классовая ненависть.
— А вы? — неожиданно спросил политрука Ордаш. — Вы какой приказ отдали бы? Похоронить этого белого полковника?
— Ага, со всеми причитающимися полковнику военными почестями, — скептически молвил Ящук.
— А почему вы, старшина, решили, что лежит там именно полковник? — ушел от ответа младший лейтенант. — Как выглядят его погоны?
— Чистые, без звезд, при двух просветах. В чинах я разбираюсь, поскольку служил в морских пограничниках, изучали. Да и просто так, интересовался.
— Значит, оно так и осталось в хижине, которую до вас никто из наших, очевидно, не обнаруживал. Любопытно, любопытно… Вам с Загревским очень повезло, что появился этот караван, да еще и во главе с мощным ледоколом-проводником. В здешних краях это действительно редкое везение.
— Иначе пришлось бы провести на острове еще с неделю.
9
Суденышко в самом деле можно было довольно легко вывести на «большую воду». Для этого достаточно было прорыть небольшой, метров шесть-семь в длину, канал в давнем заиленном русле, направив таким образом новый рукав Эвены прямо на корму «Томска». Но еще до вскрытия перемычки точно такой же канал следовало прорыть и перед носом судна.
Убедившись в этом, Кротов послал на базу оба мотоцикла, и вскоре те вернулись — каждый с бойцами, вооруженными лопатами. К тому времени с обеих сторон будущего канала уже были проложены бревенчатые «мостки», и работа закипела. Вторым рейсом мотоциклисты доставили к судну обоих авиационных механиков. Те очень быстро разобрались с двигателем и, как только мотоциклисты натянули тросы, запустили его. За штурвал стал сам Кротов, который в юности, во время многодневного «обского похода», успел сдружиться с моряками «Царевича Алексея» и даже немного попрактиковаться в морском деле, подвизаясь в качестве юнги.
Развернувшись на широком разливе Тангарки, он без каких-либо приключений ввел «Томск» в устье Эвены, которое оказалась намного глубже, чем предполагалось, и благополучно довел до полуразрушенного причала «Норд-рейха». Само появление здесь речного суденышка как-то сразу же «цивилизовало» всю территорию, которая еще недавно казалась совершенно забытой Богом и людьми.
Вместе с Готтенбергом комендант базы побывал в каютах, сразу же избрав для себя каюту капитана, которую до отлета барона уступал ему. Затем велел подвести к «Томску» полевой телефон и установил пост на капитанском мостике. Что же касается остальных кают, то было определено, что до прихода холодов их могут занимать другие офицеры. Здесь же временно был установлен и один из зенитных пулеметов.
Пока ремонтная группа осматривала все кубрики и трюм судна, «цалубная команда» уже готовила горные маскировочные сети, чтобы русские пилоты вынуждены были гадать, что это там за странноватая скала возникает почти посредине Эвенки?
— Господин оберштурмбаннфюрер, — появился у причала его адъютант, которому фон Готтенберг приказал оставаться в штабе, для связи, — только что поступили сразу два сообщения из штаба Верховного командования, которые передают сейчас все германские радиостанции. Первое — этой ночью несколько десятков наших бомбардировщиков впервые бомбили Москву[44].
Услышав об этом, все «норвежцы» дружно прокричали «Зиг хайль!».
— Почему бы вам, унтерштурмфюрер, — проговорил инженер Шнитке, — не быть более точным и не сообщить, что наша авиация разбомбила кремлевский кабинет Сталина?
— О кабинете Сталина из штаба Верховного командования мне доложат после второго налета, — не остался в долгу Конар. — А пока что могу уведомить, что налет оказался удачным, прошел почти без потерь и привел к поражению нескольких важных объектов.
— Да к черту объекты! — буквально прорычал фон Готтенберг. — Важен сам факт. Наконец-то мы добрались до Москвы. Кстати, Шнитке был прав, когда спросил… О налете на Кремль в этом сообщении действительно ничего сказано не было?
— Никаких упоминаний о Кремле, никаких.
— В таком случае от своего имени, Конар, объявите выговор рейхсмаршалу Герингу. Исключительно от своего имени. В следующий раз налет его «сталинских соколов» должен быть таким, чтобы русские забыли, что их Кремль когда-либо существовал. Ибо таковы интересы рейха.
Тому факту, что на палубе тоже присутствуют русские, никакого значения барон не придал. Поднявшись на капитанский мостик, он внимательно осматривал в бинокль пространство по ту сторону реки: то ли определяя тактику обороны базы, то ли просто любуясь тундровыми рощицами и россыпью гранитных валунов предгорья.
— Кажется, вы запамятовали о втором сообщении, унтерштурмфюрер? — напомнил Кротов. Разглагольствование барона об уничтожении Кремля коробило его все еще русскую душу.
— Извините, господа, в самом деле… Все одиннадцать дивизий русских, которые оказались в окружении после взятия нашими войсками Минска, уничтожены[45]. Сейчас специальные команды истребляют разбредшиеся по лесам небольшие группы красноармейцев. Бои также ведутся на подступах к Ленинграду, Киеву и Одессе. Словом, наступление наших войск продолжается на всех участках германо-советского фронта, при этом в плену у нас находится уже более ста тысяч красноармейцев.
— Так уж и «более ста тысяч пленных красноармейцев», — неожиданно пробубнил фельдфебель Дятлов. — У красных там что — боевые части или стада баранов?
— Наши генералы поневоле задаются тем же вопросом, — с ухмылкой на устах отреагировал барон фон Готтенберг, спускаясь на палубу.
— В любом случае нам следует поторопиться с использованием базы, господа, — поддержал его обер-лейтенант Энрих, — ибо может случиться так, что к осени она окажется уже в тылу наших войск.
Вернувшись в штаб, фон Готтенберг сразу же развернул карту и стал изучать устье Тангарки. Река впадала в море почти в пяти километрах восточнее заставы, поэтому на «Томске» можно было выйти в северные воды, даже если один из пограничных постов окажется на её берегу. Русское судно, русские моряки на палубе… Какие могут быть сомнения, тем более что таможни здесь не существует?
