Игорь Моисеенко - Сектор обстрела
Озеров мгновенно сориентировался и, не сказав ни слова, побежал в сторону машины связи…
Дантоев отправил прапорщика с глаз долой:
— К машине!
Ветлин, недоумевающий от случившейся с комбригом перемены, уже, было, развернулся, чтобы удалиться. Но следующей командой полковник остановил его:
— Стой!
Прапорщик повернулся и принял строевую стойку. Дантоев приблизился к нему вплотную и спросил:
— Скажи-ка мне, прапорщик, этому твоему Белограду сколько до дембеля осталось?
— В ближайший приказ, товарищ полковник.
— И как он служит?
— Нормально, товарищ полковник, — эти вопросы совсем сбили Ветлина с толку.
— А в связях с афганцами ты его не замечал?
— Никак нет.
— Да ну? А с наркотой как?
Ветлин немного замялся. Но, сообразив, что сейчас врать бессмысленно, предпочёл сказать правду:
— Вы же знаете, товарищ полковник — дембеля без чарса не бывает.
— А где он его берет, как думаешь?
Ветлин промолчал. В его голове вихрем пронесся целый поток мерзких мыслишек, смешанных с отвращением и презрением: "Неужели тебе, бабай грязный, нужен повод, чтобы парня на похороны матери не пустить и тем самым не нарушить этот долбаный приказ?"
— А ты говоришь: никак нет. К машине! — последовал приказ.
Дантоеву ответа на его вопрос и не требовалось. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: чтобы взять наркотики, нужно чего-нибудь украсть и продать тем же афганцам. Эти "товарно-плановы?е" отношения зампотылу совсем уже замордовали. Тот давно уже отчаялся и махнул рукой на постоянную недостачу в подразделениях мыла, ложек, простыней и прочей дребедени.
Дантоев снова погрузился в размышления: "Насколько далеко зашли эти отношения у Белограда — одному Аллаху известно. А ведь он к дембелю готовится. И парадка нужна, и подарки любимой. А жадность уже не порок, если человек однажды продался. А продался по мелочи, подсадят на крючок так, что… Но парню всего двадцать лет… На хрена он им сдался? А Файзулла? Тоже ведь — рядовой… Правда, с поста наблюдения…"
Дантоев начал анализировать происшествия в бригаде за последние полгода. Взрыв гранаты в клубе во время демонстрации фильма унес жизни шестерых. Тогда все отнесли на счёт неосторожного обращения с оружием.
Подрыв водовозки на мине прямо на территории части так и не расследовали. Вопросы так и остались открытыми. Как мина оказалась на территории части, так и не выяснили. В такую степень нахальства душманов просто не верилось. Но факт оставался фактом. Мину кто-то поставил. Но третья рота в то время была на охране дороги.
Взрыв ПТУРСов* *(противотанковый реактивный управляемый снаряд) на БРДМ прямо в парке едва не уничтожил артсклады. Тогда один из снарядов полетел прямо на склад. Там как раз разгружалась машина с выстрелами. Только чудом ПТУРС не попал в боезапас и не подорвал всю бригаду. Вот тогда, комбриг точно запомнил, при расследовании выяснилось, что в карауле была третья рота. Хотя признаков диверсии тогда и не нашли, Кузнецов все равно получил взыскание и лишился отпуска.
Комбриг устал сушить мозги: "Пусть Озеров разбирается. Главное вернуть этого артиста в часть, а там посмотрим".
Озеров, пока добежал до машины связи, постарался угомонить эмоции. Взяв микрофон в руки, он уже подчёркнуто спокойно начал вызывать Кузнецова:
— Третий — Южному.
В рации затрещали отрывистые хлопки выстрелов. Почти сразу ответил Белинский.
— Третий на приеме.
— Доложите обстановку!
— Нас зажали в квадрате семнадцать. Я только что передал координаты противника.
Озеров машинально поднял глаза на артиллериста. Тот кивнул в подтверждение.
— Командира подразделения на связь! — скомандовал Озеров.
Рация снова захрипела. Сквозь внезапно наступившую и весьма подозрительную тишину Озеров услышал чей-то крик. Кто-то из бойцов, совсем рядом с микрофоном, прокричал голосом полным отчаяния:
— Товарищ старший лейтенант! Ротного…!
— Чтооо!.. — донесся вопль Белинского.
Озеров понял: "Очевидно, Белинский забыл отключить микрофон. Неужели Кузнецова…" Связь пропала…
Глава тридцать девятая
Белинский от неожиданности забыл отпустить тангенту микрофона.
Как Кузнецов летел через гряду, он не видел — передавал на броню координаты. Но то, что прокричал Старостенок, поразило его, как гром среди ясного неба. Потерять Кузнецова, казалось, было просто невозможно. Ротный давно уже стал для своих солдат больше, чем командир. Он настолько заполнял жизнь каждого в роте, что, казалось, служба без него остановится, а земля перевернется. Офицеры между собой третью роту даже называть стали «кузней». Ни один из подчиненных Кузнецова не мыслил без него службу. Он считался пуленепробиваемым, заговоренным и просто бессмертным.
Белинский медленно, опасаясь увидеть изувеченное тело друга, повернулся в сторону, где Кузнецов грохнулся на камни. Открывшаяся его глазам картина повергла его в тихий ужас:
— Вы чё, озверели?
Распластавшееся на камнях тело весьма своеобразно начало подавать признаки жизни:
— Щас я, бля, расскажу кому-то: убили.
Кузнецов, еще не веря в свою удачу, но уже кроя матом Старостенка, начал подтягивать под себя разбитые о камни колени.
Бойцы, забыв о необходимости отстреливаться, обернулись на крик Старостенка и теперь со счастливыми рожами наблюдали за ротным.
Кузнецов стащил с себя плавжилет и принялся искать входное отверстие. Никто уже не вспомнит, кому принадлежала мысль выпотрошить плавжилет и натолкать его секции автоматными магазинами. Кого из интендантов посетила на удивление абсурдная идея поставлять в горы и пустыни Афганистана плавжилеты, тоже никто не задумывался. Но голь на выдумку хитра. Такой способ таскать боеприпасы оказался весьма удобным. Масса равномерно распределялась на плечи, что значительно облегчало пехоте ее титанический труд. Один из магазинов и сработал сейчас, как бронежилет. Ротный вытащил его из плавжилета и попытался сейчас же выпотрошить. Если бы пуля попала чуть левее — все было бы кончено.
Кузнецов взвесил в руке разбитый магазин, с легкой улыбочкой покачал головой и повернулся в сторону замполита:
— Видал, кака петрушка?
Белинский ответил таким же кивком и сглотнул несуществующую слюну:
— Да уж, Саня, повезло.
Кузнецов огляделся по сторонам. Интенсивность обстрела не ослабевала, а бойцы, как завороженные, смотрели на его манипуляции.
— Чё уставились? Сектор обстрела держать! Или дембеля уже все!? — заорал ротный.
Кто бы мог поверить, что у этих измученных жаждой и зноем людей, зажатых в горах прицельным огнем врага в тысячах километров от родины, еще могут появиться слезы радости на глазах? Пересохшие потрескавшиеся губы четырех десятков солдат растянулись и застыли в жалком подобии улыбки, больше похожей на вымученный оскал.
Скалистая гряда, за которой оказалась рота, находилась на северном склоне горы и образовывала небольшую площадку, надежно укрытую от обстрела с вершины камнями. Пока артиллерия обрабатывала высоту, рота получила короткую передышку.
Радист, опасаясь вставить слово, чтобы не нарваться на окрик командиров, осторожно тронул замполита за руку и кивнул на рацию. Белинский только сейчас заметил, что с брони шел непрерывный вызов.
— Командир, тебя…
Кузнецов затолкал магазин обратно в жилет и переполз к замполиту.
— Третий на приеме…
— Что с командиром?
— Командир на приеме…
Озеров с облегчением выдохнул. Из офицеров в третьей роте, кроме Кузнецова, оставался только замполит.
Озеров понимал, что командиры подразделений знают тактику, и не стал останавливаться на всех подробностях изменения плана операции. Передал только основное:
— Когда броня будет возвращаться — отходить вместе с ней по ущелью!
Кузнецов понял: этот приказ означал, что вершину им уже не занять. Что означает также, что Белограду своего «зёму» не достать.
— Принял…
— Белоград цел?
Кузнецов замялся. Такой интерес со стороны особиста к особе сержанта ничего хорошего не предвещал. Еще больше настораживало, что Озеров выдал фамилию в эфир открытым текстом. Кузнецов понял, что это могло быть вызвано не только недавним происшествием на дороге, но и какими-то сверхважными сведениями, которые особисты получили только что. И эти сведения никак не могли быть в пользу Белограда.
— Да, вроде, цел еще.
— Что значит, вроде? Он где?
— На высоте восемнадцать-двадцать, в прикрытии.
Озеров нашел на развернутой тут же карте означенную вершину. Судя по всему, Белограда отделяло от роты около восьмисот метров. Озеров понял, что, если его подозрения обоснованны, Белоград может вместо прикрытия заблокировать роту и потом, когда с ней будет покончено, уйти в горы. Причём Кузнецов даже ничего не поймет. Если он даже и сумеет определить, что огонь по роте ведут с той высоты, где он оставил Белограда, то решит, что его прикрытие порешили душманы.
