Николай Бондаренко - Летим на разведку
Настроение испортилось, но я ответил:
— Цветы — черт с ними, а воевать буду так, как умею!
Второй и третий боевые вылеты выполняю в составе полка на бомбометание по целям: хутор Мариенгейм и населенный пункт Григорьевка. Это укрепленные пункты врага на переднем крае.
Впервые вижу, как бьет зенитка. Сначала вспыхивает огненный бутон, а затем из него разворачивается черное облачко. Оно больше или меньше размером — значит, снаряды крупного или среднего калибра. Когда разрывы ложатся близко, слышно глухое «ах!» — ходи тогда после полета вокруг машины и считай пробоины.
Мы выполняем все поступающие из штабов армии и дивизии задания на разведку. Когда свободны, летим с группой на бомбометание. Если в боевом строю полка все места заняты — мы запасные. Выруливаешь тогда с полком на старт и в сторонке «молотишь» винтами. Не вырулил кто-то по каким-либо причинам — взлетаешь и занимаешь в строю его место. Взлетели все заруливаешь на стоянку.
Мне очень нравится экипаж, с которым я летаю. Сухарев безошибочно производит штурманские расчеты и расчеты на бомбометание и фотографирование. Когда он выполняет их, я смотрю на него и думаю: «Какой умница!»
Хорош стрелок-радист Баглай. Он скромен, в совершенстве владеет связью, оружием, осмотрителен в воздухе. За все время, в течение которого мы вместе летаем, он еще ни разу не сказал мне, что взят в экипаж в добровольно-принудительном порядке. Конечно, хочется, чтобы и мой штурман, и мой стрелок-радист были так же довольны мной, как и я ими.
…28 июля. В этот день, во время выполнения семнадцатого боевого вылета, мы попали в перепалку из-за погоды.
Выполнено задание. Везем домой нужные разведывательные данные и фотоснимки. Но за наше двухчасовое отсутствие над аэродромом Мечетный появилась грозовая облачность, на землю обрушился страшной силы ливень.
Как всегда, подходим к аэродрому с малым запасом бензина. Мечетный расположен вдалеке от характерных ориентиров. Единственный ориентир стоянка самолетов, землянка и навес.
— Будь внимательным, Сима. Не дай бог нам потерять в этих условиях ориентировку, — говорю штурману, когда над Новошахтинском резко ухудшилась погода.
— Не потеряем. В школе нас этому не учили. — В шутке штурмана чувствую добрую уверенность. Молодец.
Сухарев вывел самолет точно на аэродром. Теперь дело за мной. Посадить машину в таких условиях не так-то просто. А тут еще, как назло, прекратилась связь. В наушниках шлемофона сплошной треск от грозы. Вокруг мечутся молнии. Ливень и сильный ветер усложняют пилотирование самолета. Лобовые стекла фонаря кабины залиты водой. Кабина сильно протекает. Укрепленный на ее полу штурманский компас АН-4 залит. В нижнем остеклении мелькнула и тут же исчезла стоянка самолетов.
Чтобы не бросало сильно машину, я держу повышенную скорость. Хочется чуть-чуть подняться повыше, но этого не делаю — знаю: сразу же потеряю землю.
На мгновение вспомнился случай с летчиком Бурзаком. Он вот так же прибыл с задания с малым запасом бензина. И, видимо забыв об этом, сделал боевой разворот с большим креном. Произошел отлив бензина от заборников, и моторы тут же «обрезали», самолет упал. Это урок всем. Что же делать мне? Выполнять развороты «блинчиком» тоже не могу — боюсь потерять из виду аэродром. Если я его потеряю, придется уйти на излучину Северного Донца, брать от нее курс и выходить снова на аэродром. Но могу ли я этим заниматься, когда вот-вот кончится горючее и «зачихают» моторы?
Открываю левую форточку — капли воды сильно бьют в лицо. Земля сквозь пелену дождя еле просматривается. Выполняю развороты с большим креном. Выпускаю шасси и хожу над границей аэродрома, не упуская из виду стоянку самолетов.
Первый заход по «Т» — неудачный. Даю газ, ухожу на второй круг. Со следующего захода приземляю машину и облегченно вздыхаю. Словно гора свалилась с плеч. Семнадцатый вылет закончился благополучно.
На аэродроме очень много воды. Наш самолет напоминает на пробеге глиссер. Тормозами не пользуюсь: от большого сопротивления воды и так малый пробег. Кто-то из залетевших к нам летчиков в конце посадочной полосы поставил на нос Р-5. Не столкнуться бы… А ливень продолжается. Заруливаю на стоянку машину и думаю: «В такую погоду никто нас не встретит». Но нет, у капонира стоит в воде наш батя — капитан Вишняков. И все наши техники с ним. Все мокрые до нитки, но улыбаются. Я смотрю им в глаза и тоже улыбаюсь…
Прошло немного времени. Однажды наш бывалый комэск сказал мне:
— Грешно даже вспоминать, Бондаренко. А ведь я тогда думал, что ты разобьешься…
— Нет, товарищ капитан. Разбиваться у себя дома — не резон. А кто же немцев бить будет? — Ответил я ему, улыбнувшись.
При фотографировании результатов бомбометания полка сбит огнем зенитки самолет командира звена Покровского. Теперь все задания на разведку выполняют экипажи Моисеева и мой.
Когда хорошо выполнишь задание — радостно на душе. И тогда мы — дело прошлое — идем от линии фронта домой бреющим. Помню, в один из вылетов район разведки оказался закрытым низкой облачностью. Надеясь, что она вскоре останется позади и мы выполним хотя бы половину задания, я решил дойти до конечной точки маршрута — Барвенково, расположенного почти в двухстах километрах за линией фронта. Но облачность сопровождала нас.
— Сима, проверим высоту нижней кромки.
— Давай! — ответил Сухарев.
Я закрутил глубокую спираль, пробил облака вниз, а Сухарев в бортовом журнале записал: «Верхняя кромка — пятьсот, нижняя — двести метров». Эта высота чересчур мала для выполнения задания. Снова пробиваю облака вверх и беру курс домой.
— Скоро линия фронта? — спрашиваю Сухарева через некоторое время.
— Да прошли уже, по-моему…
— Ты точно знаешь?
— Знаю. У тебя руки по бреющему чешутся — давай.
Пробиваю вниз облака. Снижаюсь до земли и иду бреющим. В огородах вижу работающих женщин. Они, разогнувшись, смотрят на наш самолет. Нам машут руками дети. Сменяют друг друга красивые донбасские пейзажи. Земля стремительно летит навстречу самолету. У меня учащается дыхание, загораются щеки. «Вот это жизнь!» — радуюсь я. Но вдруг впереди замельтешили дымки разрывов, стали отчетливо вырисовываться танки, орудия. Под крылом поплыла изрытая разрывами снарядов и бомб земля.
— Эх ты, Сима! Линия фронта…
— Ерунда какая-то! А по моим расчетам…
Гитлеровцы ударили по самолету из всех видов оружия. Вспоминаю Покровского, который как-то сказал: «Друзья, попадетесь фрицам — доли секунды не летите по прямой! Не давайте прицелиться». У самолета огромная скорость. Но только на скорость надеяться нельзя. Снаряд догонит. Дав полный газ, я резко бросаю машину поочередно из стороны в сторону, снизу вверх и обратно вниз. Подо мной вздрагивает пилотское кресло. Это Баглай ведет огонь из своей нижней установки. Мелькнула нейтральная полоса — и мы над нашими войсками. Поворачиваю голову к штурману. Сима смеется.
— Вина моя, товарищ командир, — говорит он, — но зато советские люди за линией фронта увидели на крыльях нашего самолета красные звезды.
— А фрицы, ну и гады же! Стоят в полный рост и палят по нас из карабинов, — говорит скороговоркой Баглай.
— Ты томе молодец, Петро, что полоснул по ним из «Березина»..»
* * *Сегодня, пятого августа, мы вылетим на боевое задание в двадцать пятый раз. В эти дни войска Степного и Воронежского фронтов начали операцию «Полководец Румянцев» по уничтожению белгородско-харьковской группировки войск противника. Я и поныне горжусь, что всем чертям назло мой экипаж выполнил тогда это ответственное боевое задание командования.
По агентурным сведениям стало известно, что немцы начали перебрасывать большие танковые соединения с Южного фронта в направлении Харькова и Белгорода. Мы получаем задание проверить это. Вылет назначен на семь часов.
Прибываем на стоянку самолета. Вчера на его правом моторе потек масляный радиатор.
— Товарищ младший лейтенант, радиатор заменил. Самолет к полету готов, — встретил меня докладом техник Беляев.
…Техникам я верю, как себе. Когда тороплюсь с вылетом, самолет тщательно не проверяю. Знаю, что это большое нарушение соответствующего наставления. Но что было, то было. Техники (это все летчики знают) обижаются, когда им не доверяешь. И потом я знаю, что техники уважают меня так же, как я их, и они не подведут. Обычно, когда прилетаю с задания, техники нашей эскадрильи всегда собираются у капонира моего самолета. Замечаю, как они смотрят, улыбаются и как горят их глаза. «Ждали!» улыбаюсь в ответ им и я. Вылезаем из кабин. И тут обязательно механик по кислородному оборудованию старший сержант Симонов спросит:
— Командир, как кислород подавался? Как вы себя чувствовали?
