Бранко Чопич - Суровая школа (рассказы)
В окна домов, в щели заборов, сквозь густые заросли вьющейся фасоли за ним следили взоры крестьян. Но их занимал не строгий, затянутый в военную форму незнакомец и совсем не его солдаты — местные крестьяне, увешанные ремнями и оружием. Каждый старался рассмотреть маленького, незаметного в толпе, но и самого большого среди них человека без формы и без оружия, которого безмолвное страдание сделало значительным и подняло на недосягаемую высоту, невообразимую для этого еще вчера безвестного пастуха.
Только дети, собравшись в группки по трое-четверо, осмелились приблизиться к дороге. Они стояли возле покосившихся заборов серьезные, широко раскрыв глаза, в которых на всю жизнь запечатлевались эти тревожные и страшные события. Молча, не понимая, что происходит, они с тоской провожали в последний путь человека, окруженного целым частоколом винтовок, человека, которому суждено было вдруг за одну ночь превратиться для них в какое-то загадочное существо.
Пока старшие, опасливо озираясь и полушепотом посылая проклятия, бросали в огонь Тришины свирели, отнятые у малышей, ребята потихоньку передавали друг другу:
— Идет без шапки!
— Ой, милая, как на похоронах! — причитала старая Джука, одинокая женщина, высохшая от постоянных скитаний по чужим домам.
Вскоре в стычке с карателями погиб один из товарищей Баука, и четники осмелели. Они ежедневно устраивали налеты на убогие пастушьи хижины, рыскали по крестьянским домам, расставляли засады возле мельниц, но дорогам и на горных пастбищах.
Майор Вранеш участвовал в самых опасных операциях, шел туда, где прежде всего рассчитывал встретить Баука. Во время коротких схваток, когда начиналась оглушительная пальба, Вранеш словно прогуливался позади отряда, внешне спокойный и хладнокровный, курил сигарету за сигаретой и бросал отрывистые команды возбужденным четникам. Даже не слыша его голоса, они постоянно чувствовали у себя за спиной строгого и недремлющего Вранеша, осунувшегося от бессонных ночей, с фанатическим блеском темных глаз, глаз отшельника и безумца, и это удерживало их, не позволяло отступать.
Последняя стычка произошла возле опустевших Тришиных загонов. После долгой перестрелки Баук снова «ударил в лоб» и прорвал кольцо неприятеля в самом, казалось бы, надежном месте, там, где был Вранеш.
В то время как четники, бросив ручной пулемет, ринулись вниз по откосу, поросшему редким ельником, бауковцы, перебегая от дерева к дереву, словно страшные призраки в ранних сумерках, приближались к Вранешу. Еще отчетливо не понимая угрожающей ему опасности, он почувствовал, как его сердце, бешено колотившееся в груди, вдруг оборвалось и подкатило к пересохшему горлу, а во рту появился неприятный металлический привкус. На мгновение в памяти воскресло грязное шоссе под Вировитицей, немецкие танки, и уже в следующий момент какая-то неведомая сила оторвала его от земли и понесла вниз под откос. Оглушенный стуком собственного сердца, он едва расслышал где-то совсем рядом два выстрела; острый удар в левую руку отшвырнул его в сторону, откос покачнулся и погрузился во мрак. Что-то, сильно толкнув в плечо, стремительно поволокло его вниз по затвердевшей земле, усыпанной опавшей хвоей.
Он очнулся на дне темного оврага. Над ним нависли черные лохматые ели и глубокое небо с редкими звездами. Шум ветра в высоких кронах деревьев мешался с мучительным шумом в одурманенной голове. Казалось, не будет конца этому утомительному глухому гулу, который то поднимался до самых верхушек деревьев, то опадал, и чудилось, будто дышат, стонут от боли сами горы.
«Это Баук. Только он может так уничтожить человека, сровнять его с этой тяжелой землей», — стучала в мозгу сбивчивая, неясная мысль.
Он встал и поплелся по дну оврага, тропинка пьяно уходила из-под ног; его раздражала слишком ясная луна, которая вдруг неизвестно откуда появилась среди ветвей и теперь то приближалась к нему, то отлетала в сторону, словно раскачиваясь на невидимых качелях. Боль усиливалась, отяжелевшая левая рука тянула к земле. Наверно, так бывает, когда несешь чужую, навязанную тебе ношу.
Только под утро его нашли четники, присланные для подкрепления. Вранеша с трудом взвалили на толстобрюхую лохматую клячу, которая ковыляла неловко, словно корова.
«Вот на какие муки обрекает людей этот… тот, что нападает в сумерках, быстрый и уверенный в себе, словно молния», — рассеянно размышлял Вранеш, покачиваясь на лошадиной спине.
— Баук ранил майора Вранеша… И всего, говорят, сапогами истоптал, на ногах держаться не может, — шепотом передавали из уст в уста, и чем дальше эти рассказы и слухи уходили от родного села Баука, тем страшнее он в них выглядел, превращаясь в легендарного и загадочного героя, для которого неприемлемы привычные человеческие законы. Распространению слухов способствовали и сами четники, особенно те, кто, если верить их словам, чаще других встречался с Бауком лицом к лицу, и только счастливый случай помогал им остаться в живых.
Высокий светлоусый парень из Тривуновой четы [4], неутомимый и искусный рассказчик, говорил, тараща глаза и ежеминутно вскакивая с лавки:
— Вот, братец ты мой, чуть это я выглянул из-за камня, прямо передо мной за елкой, сохрани меня боже, — кто бы ты думал? Сам Баук!.. Баук, вот те крест! На нем офицерская форма, звезда на шапке, а в руке револьвер. «Стой!» — «А чего стоять, Миладин!» — только крикнул он, и — трах! — что-то пролетело у меня возле самого уха. Я вскочил — и за винтовку, родную нашу матушку, да вслед ему: бух, бух! Черта лысого, он исчез, как сквозь землю провалился. А все наши попрятались, забились в норы, ни живы ни мертвы со страха… Эх, мне бы верных дружков с десяток…
Даже односельчане, которые знали Баука с детства, охотно слушали небылицы о нем. Часто они и сами, бессознательно преувеличивая и переиначивая факты, рассказывали о его невероятных подвигах, о столкновениях с властями и с полицией в родном селе и потом, когда этот сорвиголова махнул на заработки. Даже самые свежие, известные всем события, даже просто перестрелки между четниками и Бауком выглядели в их рассказах совсем по-иному и укрепляли у односельчан уверенность, что это они породили героя. И каждый из них в глубине души гордился этим, ибо и на него в какой-то мере падал отблеск славы Баука.
Под толщей всех этих россказней лишь иногда, в мелочах проступала истинная и достоверная история Баука, простая и суровая в своей основе. Она была похожа на одинокий черный куст посреди поля, возле которого косцы оставили клок пестрых полевых цветов, а те, поднимаясь все выше и выше, совсем скрыли кустик и придали этому островку зелени какой-то измененный, новый облик.
II
Баука заметили еще в те дни, когда этот смышленый чернявый деревенский паренек работал лесорубом в маленькой дровяной фирме. Уже тогда парнишка был известен своей вспыльчивостью и резкостью, а больше всего тем, что ни перед кем не пасовал, не давал себя в обиду — будь то хозяин, десятник или кто-либо из старших рабочих.
Как-то раз десятник — придира и ворчун — безо всякой видимой причины обругал парня и огрел его прутом по спине. От неожиданности выронив из рук цигарку, Баук, не говоря ни слова, схватил палку и ударил ею обидчика по голове, а потом спокойно, все так же молча остался стоять, ожидая, что будет дальше.
Их окружили рабочие. С бранью и угрозами десятник поднялся на ноги, ощупывая окровавленную голову, но, увидев, что мальчишка, не дрогнув, ждет, не решился дать сдачи, только отыскал глазами свою свалившуюся шапку и, сердито пыхтя, пошел прочь.
— Волчонок! Вона как смотрит! Этому и убить человека ничего не стоит, — ворчал он, перешагивая через стволы поваленных елей.
На следующее утро, на заре, Баук ушел неизвестно куда вместе с Джурой Зрманяцем, веселым и разбитным пареньком из Лики, всегда готовым выкинуть какую-нибудь штуку. Мальчонке, который спал рядом с ним, он оставил тонкое серое одеяло и старую ясеневую свирель.
— Ну и правильно, оставь их здесь, — согласился с ним Джуро Зрманяц. — Ты свое отыграл. Теперь нас ждут другие песни и другие разговоры. Все будет в порядке, не бойся… И слушай, что тебе скажет Джуро: стой на своем, не отступай даже перед святым Петром.
Джуру Зрманяца и его советы Баук хорошо запомнил, и позже, в трудные минуты, когда все вокруг него были готовы отступить, он упрямо стоял на своем, и ему всегда казалось, что откуда-то сильный, уверенный в собственных силах Джуро одобрительно кивает ему: «Так, так, малыш, не сдавайся! Не сука — мать тебя родила!»
Вскоре о Милоше Бауке уже знали на всех делянках и в рабочих бараках от Врдиника до Земуна и Кралева, куда обычно уходили на заработки люди из его родного края. Он то и дело вступал в препирательства, а бывало, и в драки с десятниками, кассирами, предпринимателями и штрейкбрехерами, дважды под конвоем его отправляли домой, на третий раз он, связанный, выскочил из поезда. В конце концов в одной из драк Баук убил десятника, бежал и был объявлен вне закона.
