Бранко Чопич - Суровая школа (рассказы)
— Вот он! — закричит кто-нибудь из четников, ибо ему вдруг покажется, что он узнал страшного Майора, и возглас этот уже служит первым сигналом к бегству. Пригнувшись к земле, чтобы стать незаметнее, четники улепетывают, забирая всегда в сторону — туда наверняка не погонится за ними тот, кто привык бить в лоб.
— Ага, вправил вам нынче мозги этот Баук! Устроил вам четверо носилок, — горячились бывшие унтера и другие «чины», не скрывая перед притихшими крестьянами своего злорадства и выступая в роли судей, словно бы сами они утром не удирали. — Вот дождетесь, рассердятся итальянцы — деревни будут из-за него полыхать, а вы валяйте и дальше с ним любезничайте.
— Эх, был бы я на месте воеводы Раде, по-другому бы разделался с Майором! — цедил сквозь зубы взводный Тривун, бывший жандармский фельдфебель, хмуро поглядывая на носки своих грязных сапог.
На границе нижних сел возле шоссе, в штабе, разместившемся в бывшей жандармской казарме, снова и снова говорили о Майоре и его очередной выходке.
— Или он в сорочке родился, или его уж и пуля не берет! — насупившись, с удивлением и вместе с тем с завистью повторял своим командирам резкий и подвижный воевода [3] Раде и при этом таращил колючие зеленые глаза, от испытующего взгляда которых невозможно было спастись — все казалось, что, заколдованный, в каком-то сне, стоишь перед судом. — Придумайте же что-нибудь, пораскиньте мозгами. Вот уже второй месяц срамимся мы из-за этого проклятого…
Потупившись и избегая его взгляда, командиры бог знает в который раз силились придумать что-либо разумное, в который раз повторяли свои предложения, удивлялись и ворчали, но было ясно, что они боятся даже мысли об открытом столкновении со страшным Бауком.
— Он что твоя змея — глазами так и разит. Я был с ним в сорок первом, — встревоженно говорит учитель Тешанович, щеголеватый, затянутый в офицерскую форму, с капитанскими эполетами. — Нужно его прихлопнуть по-тихому, врасплох захватить.
— Прихлопнуть? — вздрогнул Раде и впился в него своим недремлющим, пристальным взглядом. — Попробуй найди охотника. Народ боится итальянцев и потому не хочет быть с ним заодно, но, как видишь, не хочет и против него идти. Спроси здесь у любого, не видел ли он Майора, не слышал ли чего о нем, и тот в ответ только заморгает и руками разведет: «А кто его знает, у меня своих дел полно».
— Балуем мы народ, а надо было бы договориться с итальянцами или, еще лучше, с немцами, чтоб они малость прочесали верхние села да поприжали их; сразу бы выдали Баука, я уверен, — глухо сказал Тешанович, старательно усаживаясь на стуле, словно собирался фотографироваться.
— Сверкнет, как сабля, — и нет его, — барабаня по столу пальцами, рассуждал скорее сам с собою лысый и беззубый Гак, специалист по допросу пленных. Был он слитком тяжеловесен, даже чтобы мечтать о рискованных ночных походах в верхние села, а уж куда там — бросаться в погоню.
Перелом в преследовании Баука наступил, лишь когда в штаб воеводы прибыл новый офицер из оперативного отдела, посланный лично верховным командующим четников — полковником Драже Михайловичем, С первого дня стало ясно, что при нем невозможна прежняя жизнь и нужно устраиваться как-то по-другому.
Он прибыл в штаб поздно вечером, мокрый и одеревеневший от долгого путешествия верхом. Сдержанно, без лишних слов поздоровался с воеводой Раде и штабистами и попросил зажечь свет. Воевода тотчас же послал за ракией.
— Только стопочку, — коротко пояснил гость и пресек вялым движением узкой, худой руки всякие попытки угостить его. — Неплохо было бы чашку чая.
Четницкие командиры, обступившие его в надежде поговорить с новым человеком, услышать интересные истории и вдоволь повеселиться, повесили носы и тоскливо переглядывались.
— Да, брат, с этим майором не до шуток. Сразу видно — настоящий старый офицер, — заключил капитан Тешанович и с самодовольным видом вытянул шею из тесного воротничка, почему-то почувствовав себя именинником.
— Старый, да еще какой, — недовольно проворчал один из младших командиров, застегивая мятую гимнастерку.
Майору предложили располагаться поудобнее, прилечь отдохнуть, но он покачал головой и приказал своему ординарцу убрать со стола все лишнее.
— Мы немного поработаем, — объяснил он присутствующим, раскладывая на столе карту сектора, и, напрягая сухое, как у отшельника, лицо, обратился к воеводе Раде: — Ваш район полностью очищен от партизан?
— Да, чисто, — пожал плечами воевода, без надобности уставясь в карту и негодуя, что майор обращается с ним как с подчиненным. — Есть тут один бандит, некий Баук, он скрывается с несколькими людьми где-то наверху, в горах.
— Баук бандит? — вопросительно взглянул на него гость. — Мне кажется, это опытный солдат, хороший солдат. Он, как мне известно, разбивал целые ваши роты.
— Крутится тут, шкуру свою спасает, — нехотя ответил воевода.
— Это мы здесь крутимся, — холодно заключил приезжий и спокойно и пристально посмотрел в колючие зеленые глаза воеводы. — Воевода, скажите, нельзя ли переманить его на нашу сторону? Мы бы назначили его командиром батальона.
Раде вздохнул и потупился, как бы давая понять, что он и сам об этом долго и безуспешно размышлял, но вместо него ответил Тешанович:
— Это исключено, гос… брат майор, он коммунист, член партии. Он на это не пойдет. Да и те, кто с ним, в основном коммунисты.
— А-а, так, — разочарованно протянул оперативник и помолчал с минуту, словно в замешательстве. — Можно было предвидеть, хоть это и Босния. А сколько с ним людей?
— Да… человек десять-двенадцать, — прикинул воевода.
— Мы должны точно установить их численность и преследовать по пятам, не давая опомниться. Укрывателей расстреливать, дома сжигать, всякую оплошность с нашей стороны строго карать. Это первая задача! — как отрезал Вранеш, свертывая карту и скользнув по всем холодным взглядом.
В темных сенях, споткнувшись о конскую сбрую, Гак зло ворчал, обращаясь к молодому командиру батальона:
— Вот теперь и живи: один майор в штабе, другой — подстерегает тебя в лесу. Будь я молодой, как ты, поразмыкал бы свое горюшко где-нибудь возле бабенки, а так…
— Не помогли бы тебе и бабенки, вишь, какая напасть — сечет, словно сабля.
Вскоре началось неотступное преследование Баука. Напав на след, Вранеш не давал отряду вздохнуть. Уже на третий день схватили укрывателя. Это был пожилой пастух, невзрачный человечек, прозванный из-за своего роста Маленький Триша. Несмотря на то что большую часть года он жил в горах, среди овец, вдалеке от людей, Триша сохранил врожденную веселость и говорливость.
Когда изредка летом он спускался по какой-нибудь надобности в село, его тут же окружала веселая босоногая толпа ребятишек. Они клянчили у него свирели, которые он на досуге мастерил в горах, расспрашивали о волках, а он стоял посреди этой беспокойной, шумной толпы, утопая в широком, ниже колен, кожухе, и ухмылялся, разевая при этом рот до ушей.
— Ребята вы мои милые, псята мои милые, сколько же вас тут! — ласково, говорил он ребятишкам.
У Триши нашли мешочек тонко нарезанного табаку и радиосводки, отпечатанные на шапирографе. Тут же в хижине четники принялись его избивать, требуя, чтоб он сознался, когда последний раз видел Баука и где спрятан приемник. На увесистые удары раскормленного, тяжело дышавшего Гака, на злые вопросы майора Маленький Триша не отвечал ни слова и, свернувшись в клубок на холодном земляном полу, тихо постанывал, словно щенок во сне.
— В штаб его! Там он заговорит, даже если родился немым, — коротко распорядился Вранеш и долго не мог свернуть цигарку непослушными, дрожащими пальцами.
Хибарка Маленького Триши, потрескивая, горела ровным пламенем, почти без дыма, а четники спустились в село. Когда во влажном и холодном лесном овраге, скрытом от лучей солнца кронами огромных буков, они поравнялись с большой черной лужей, мучимый жаждой Триша вспомнил, что не успел напоить овец. Он уже открыл рот, чтобы сказать об этом, но слова застыли на распухших и воспаленных губах. К чему нынче вспоминать про овец, в это страшное время, когда даже таких людей, как Майор Баук, гонят, словно волков, и когда ни с того ни с сего человек сталкивается с непонятными и ужасными вещами, о существовании которых он даже и не подозревал!
В окружении четников, избитый и окровавленный, Маленький Триша в последний раз прошел по своему родному селу. Испуганный, тревожный шепот, опередив его, приковал к месту женщин, неподвижно застывших на высоких порогах своих домов, и сбил ребятишек в безмолвные стайки.
— Вот они! Ведут Маленького Тришу!
Маленького Тришу было трудно разглядеть в толпе вооруженных солдат, которых возглавлял Вранеш, восседавший на коне. Четники медленно продвигались по селу, приютившемуся в тесной долине над потоком.
