Леонид Богачук - Рейс к дому
«Нет. Не могу. Что-то с горлом. Хорошо — Гриша над ухом хрипит под Высоцкого… Кончилась песня. Плачут… И Коля с Антоном… Зачем они? Нельзя… Нельзя нам! Григорий Иванович за моим плечом носом шмыгает… Неужели догадались?! Что же я наделала?! Как быть? Десять минут… Только бы не опоздал санитарный борт! Там врачи, оборудование… Десять минут… Любой ценой!..» Лена так ударила по струнам, что сломала ноготь на указательном пальце. Она зарычала от досады. Быстро, по-звериному скусила его, сплюнула. Встала и взяла аккорд… Цыганочка!
Санитары моментально возникли рядом, отшвырнули в сторону несколько кроватей. Образовалась площадка, на которой уже можно было повернуться. Пошла по кругу…
Антон и Коля обошли каждого, проверили, как видно ребятам эту импровизированную сцену, двигали кровати, подсовывали подушки, клали на матрацы — поближе фляги с водой, спрашивали: «Нормально?» От них отмахивались: «Не мешай!»
Потом был канкан. Ах, я люблю военных. Лена плясала его неумело и самозабвенно.
Халатик облепил влажное от жары тело, и обнаружилось, что под ним — абсолютный минимум одеяний даже для пляжного туалета.
Солдаты затуманившимися, отяжелевшими глазами завороженно следили за каждым ее движением. Демченко ревниво озирался.
…Потом — соленые деревенские частушки. Григорий хохотал до колик, Саша сдержанно улыбался. Резо хмурился. Ренат застенчиво краснел. Остальные влюбленно глядели на медсестру. Никогда еще перед ними не выступала такая великая артистка!
— Еще!
Самолет? Нет, не слышно… Ну, что ж! Будет танго. Вернее — «смертельное танго». Она танцевала с каждым из них. Это Ванина рука лежала на ее талии, и ее тело послушно и радостно отзывалось на малейшее движение его руки. Это Саше она нежно и преданно глядела в глаза. Это Резо она положила голову на плечо. Ренат вдыхал запах ее волос. Это Гриша бережно обнимал ее плечи с уверенной гордостью человека, одаренного любовью женщины. Она любила их. Они это поняли и теперь были готовы пройти все. Радоваться в меру отпущенных каждому радостей. Перетерпеть предназначенные каждому печали и беды. Женская любовь примиряет мужчину с самим собой, и тогда он становится сильным…
Рев идущего на посадку самолета ударил по крыше палатки.
Все смолкли. О чем говорить? Еще несколько минут вместе — потом каждому предстоит своя дорога.
Они молча наблюдали, как неуклюжий «Ан» рулил к ним.
— Чья гитара, ребята? — спросила Лена.
Никто не ответил. Подошел Антон, взял гитару, отнес ее в дальний угол, примостил на носилки, рядом с опустевшей капельницей.
Откуда-то появился усталый мужчина в медицинском халате, наброшенном на плечи. С ним — четверо санитаров. Он оглядел палатку, бесцеремонно ткнул пальцем:
— Позвоночник? В первый салон… Во второй… Во второй… Документы? Я спрашиваю: кто сопровождающий?
Лена так и стояла посреди палатки, безвольно опустив руки.
— Вы сопровождающий? — Он не обращал ни малейшего внимания на суету, которая началась здесь с его появлением. Бегали санитары с носилками, перекладывали раненых, уносили их. Человек был уверен, что все делается правильно, а суета и беготня и есть порядок. — Почему больной лежит, там, отдельно? Инфекционный? Что вы молчите? Вам плохо?
Лена покачала головой:
— Он… Он…
Человек нахмурился:
— Давно?
— Час назад. Я ничего не могла сделать. Ножевое проникающее. Сердце задето. Надеялись на специализированную помощь там, дома. Не выдержало сердце…
— Куда же я его дену? У меня санитарный борт, а не катафалк, знаете, — еще больше нахмурился человек. — Ладно, пойду с пилотами пошепчусь. Есть у них один закуток…
Лена опустошенно глядела на выжженное поле с мертвой травой, бетонную полосу аэродрома, над которой висело блеклое, сухое небо.
Ей не могло прийти в голову, что эти часы в пекле палатки свалились на них по чьей-то воле. Война… Но почему ее раненые прятали глаза? Прощались сухо и коротко. В чем они винили ее? Чего не могли простить?
Подняты на руки последние носилки, сплошь укрытые простыней. Гитара тихо пропела струнами, будто кто-то вздохнул, упала на землю.
— У вас спирт найдется? — вдруг спросила Лена.
Человек внимательно посмотрел на нее. Потом кивнул:
— Принесу. — Он пошел за последними носилками к самолету. Следом санитары тащили рюкзаки и чемоданчики — вещи эвакуированных.
— Лена… — услышала она за спиной голос Демченко. — Я тебе хотел сказать…
— Не надо, Гриша, — устало проговорила она. — Я привыкла, что все больные проверяют на медсестрах — могут ли они еще нравиться женщинам.
— Лена!
— Отстань, Гриша, — протяжно, с мукой в голосе сказала она.
«Вот как оно все повернулось! — тупо думал Демченко, ковыляя на костылях к самолету. — Молодец, Лена. Держалась хорошо. Хотя все поняли, что у них произошло там в углу. Потому и завелись… Ножевое ранение — я же слышал об этом случае! Молодой солдат из третьей роты. Стоял на посту. Подошел афганец без особых примет — чалма, накидка… Что-то спросил, сказал наивно обидное про советских. Солдат принялся объяснять задачи Апрельской революции и для чего мы здесь… Присели, солдат рисовал карту мира на песке, тот соглашался, хлопал по плечу, потом — нож под лопатку… Взял автомат, подсумок. Как втолковать нынешним молодым, что нельзя разговаривать с посторонним на посту, даже если он идет к тебе с пением «Интернационала»! Так уж их воспитали — трудно поверить пацанам, как обыденны на войне предательство и подлость, именуемые в обиходе противника «военной хитростью». Не прав был наш санитар, когда стоял предо мной после магазина живым укором армейским порядкам, не признающим исключений. Лучший способ остаться живым на войне — исполнять приказы точно и следовать уставу!.. Надо бы сказать это Коле…»
Он остановился. Нет, нельзя возвращаться. Лена подумает… Мужчина должен уходить сразу.
…Вертолеты пришли в гарнизон к вечеру. Генерал готовился к отлету. Он беседовал с провожавшими его командирами, когда из подрулившей «вертушки» на руки выпрыгнувшего первым солдата из двери выпала Лена. Следом выскочил второй, поправил пилотку, огляделся — и они повели ее, придерживая под руки стороной, по краю полосы, подальше от офицеров. Лена шла в распахивающемся халатике, размазывала по щекам тушь и все норовила погладить по волосам то одного, то другого, сбивая их пилотки:
— Ребята!.. Какие вы ребята… Я для вас, слышите? Все!.. Любой ценой, слышите?.. Любой ценой…
Генерал отвернулся, брезгливо дернул щекой:
— Эту… пьяную уволить из армии немедленно. Отправить домой завтра. Позаботьтесь, чтобы там, куда она вернется после героических афганских будней, знали причину ее увольнения. Начальнику госпиталя объявляю предупреждение о неполном служебном соответствии.
Демченко писал Лене трижды на адрес госпиталя. Письма вернулись с пометкой: «адресат выбыл». Он написал в канцелярию. Ответ содержал формулировки, поразившие Григория. Больше он Лену не искал.
