Даниил Альшиц - Секрет политшинели
– Выходит, пока немцев отсюда не отгонят, на дороге спасу не будет, – вздохнул рябой водитель, похожий на цыгана.
Как бы в ответ на эти слова на шоссе взметнулся разрыв. Другой, третий и четвертый поднялись справа и слева от дороги.
– Крепко шпандорит!
– Для острастки подкинул.
– Четырехорудийная батарея на дорогу нацелена.
– Хорошо, если одна.
– Все ясно, – сказал лейтенант с облегчением. До этой минуты он, видимо, колебался, не знал, что делать, и невольно втянулся в шоферский митинг. Теперь он принял решение.
– А ну, все по машинам и долой с развилки! Развели мне тут базар на КПП. Заворачивай назад! И пешим тоже не скапливаться! Туда – или сюда!
Водители стали быстро разбредаться по своим машинам, но тут на полной скорости вкатился на развилку и со скрипом затормозил пятитонный грузовик ЯЗ. В его кузове, плотно прижавшись друг к другу, стояли женщины. В момент резкой остановки раздались взвизгивания.
– Кто такие? Куда вас несет? Заворачивай машину! – закричал лейтенант. Он зачем-то снял с шеи автомат и потрясал им, будто звал кого-то за собой в атаку.
Женщины, напугавшись, что их повезут назад, полезли из кузова. Одни занесли ногу через борт и застряли на нем. Другие перегнулись через борт, собираясь вывалиться на дорогу.
– Да стойте же вы! Куда?! Расшибетесь! – закричали мы.
– А ну, бабы, слазьте с бортов, – властным голосом скомандовал Кратов. Он вышиб одну за другой задвижки и опустил бортик.
– Вот теперь – прошу! Ну, давай ты, белая головка! – Он улыбнулся девушке с длинными белыми волосами. – Сигай в мои объятия!
Девушка присела, обняла моряка за шею, а тот взял ее за талию, высоко приподнял, несколько секунд подержал над собой и бережно опустил на землю.
С помощью бойцов все женщины благополучно высадились, кроме совсем старой бабушки, которой взялся помогать я. Бабуся топталась у края кузова, стоя во весь рост. Я то и дело подпрыгивал, но это не помогало. Тем более что старушка перебегала с одного конца кузова на другой. Я ждал, что вот-вот за моей спиной грянет хохот и посыплются насмешки. Помог Андрей. Встав на подножку, он поднялся в кузов, схватил старушку под мышки и опустил, покорную и тихую, ко мне на руки.
Приехавшие на грузовике женщины были работницами Кировского завода. Только старушка была посторонняя. Ее подсадили по пути.
Сегодня утром работницы, проживающие в Стрельне, как обычно, приехали трамваем на работу. Вдруг на заводе стало известно, что к Стрельне, где остались их дети, подходит враг. Завком дал обезумевшим матерям грузовик. Они помчались в Стрельну.
Все это женщины объясняли лейтенанту сбивчиво, с криками, с плачем.
«Неужели он их не пропустит? – подумал я, заметив, что лейтенант отрицательно качает головой. – Как это можно не пропустить матерей за детьми?!»
– Не могу пропустить, и все! – твердил лейтенант наседавшим на него женщинам. – Перебьют вас там, на дороге.
– А мы по кювету пойдем. Ползком будем двигаться, – заверяла девушка, которую Кратов назвал «белой головкой».
– У тебя что – тоже детишки там? – спросил ее моряк.
– Нет. Старики, отец с матерью. Больные они, без меня пропадут.
– Пусть, пусть лучше меня убьют, чем я от дитя моего отступлюсь! – кричала рослая женщина в синем с красными цветами платье. – Пусть, пусть! Пустите! – Женщина наседала на лейтенанта и его бойцов, теснила их грудью, пыталась растолкать руками. Но ее не пускали.
– Пустите! – вдруг закричала она еще громче. – Или я товарищу Сталину напишу!
– Пишите, – невозмутимо отвечал лейтенант. – Я приказ выполняю: никого без пропуска к линии фронта, никого без приказа в тыл. А при неподчинении стрелять на месте.
– Приказ правильный! Только не про детей с матерями он писан, – возразил Кратов.
– Ко всем относится! – отрезал лейтенант. – И обсуждать приказ не будем.
– Пустите! – вдруг истошно закричала женщина в цветастом платье. – Васек мой там! Пусти! Пусти же ты меня, изверг! Стреляй, если ты хуже немца!
Она рванулась вперед. Ей загородили дорогу. Тогда она упала на четвереньки и пыталась проползти между бойцами. Пограничники ее подняли. Она покричала, побилась и вдруг затихла. Только внутренние рыдания продолжали колотить ее крупное тело.
Женщины отвели ее назад к грузовику и посадили на широкую, как скамейка, дощатую подножку ЯЗа. Шведов отвинтил крышку своей фляги и дал ей воды.
Сторону женщин приняли все находившиеся на развилке водители и бойцы.
– Как же не пропустить, ведь дети там! – убеждали лейтенанта.
– Не могу пропустить гражданских в полосу фронта, – отвечал тот. – Тем более в район возможного прорыва противника. Не имею права.
– Да какие тут права, товарищ лейтенант! – возмутился пожилой водитель. – Тут матери, там дети. И между ними ты встал с автоматом. А может, с часу на час фашист с автоматом между этими матерями и детьми встанет… Тебе на смену. Вот и соображай, что же тут получится…
– Думай что говоришь, старик! – вскинулся лейтенант. – Хоть ты и не кадровый, не забывай, что на военной службе находишься! За оскорбление старшего по званию под трибунал пойдешь!
– Видали мы таких, – сплевывая махорку, сказал рябой водитель. Правда, негромко, в сторону.
– Ишь Аника-воин, – раздался женский голос, – привык в тылу воевать!
Кратов вплотную придвинулся к лейтенанту.
– Послушай, лейтенант, у тебя жена есть?
– А что?
– Я спрашиваю: дети у тебя есть?
– Зачем в душу лезешь, матрос? Не все ль тебе равно, есть они у меня или нет?!
– А вот интересно, – продолжал Кратов, – твоя бы жена стояла здесь, а сын бы твой был там, пропустил бы ты ее за своим сынком или нет? По-честному?
– Свою-то за своим пропустил бы уж, конечно! – крикнул кто-то из женщин.
– Жена у меня была, – тихо сказал лейтенант. – И сын тоже был.
– И где ж они, милый, – участливо спросила старушка, – без вести они у тебя пропавшие, что ли?
– Почему без вести… Не без вести. Убило их. На заставе.
– Вот горе-то какое, сынок, – сказала старушка и смахнула платочком слезу. – Мой Тимоша тоже в пограничниках на заставе служит. С первого дня войны от него вестей не имею… Случайно не встречал Ерохина Тимофея? Лейтенант такой же, как и ты.
– Не приходилось.
– А детишек своих они с женой успели загодя ко мне в Стрельну отправить. Вот и сидят они сейчас, мои сиротушки, ждут бабку. Неужели же ты, сынок, не дашь мне их от врагов спасти?
– Понимаю, все я понимаю, бабуся. – В голосе лейтенанта звучало колебание. – Но ведь нельзя же…
– Товарищ лейтенант, есть идея! – воскликнул один из бойцов, которые, как и мы, собирались идти в Ораниенбаум. Его круглое добродушное лицо озарилось радостью открытия. – Одних этих баб туда пускать никак негоже, это вы точно действуете. А если мы с дружком их как бы под конвоем до Стрельны доведем? Там они заберут своих пацанят и обратно придут.
– Что ж, это, пожалуй, дело. Эдак, пожалуй, можно…
– Дело говорит, дело! Так и надо! И поперек приказа не будет! Под конвоем везде проход свободный, – раздались голоса.
Женщины ободрились, заулыбались. Те, что отошли в сторонку и расселись вдоль кювета, снова подошли к лейтенанту.
– Строем пойдем! В полном порядке! Дисциплина будет. Друг за другом присмотрим. Не отстанет ни одна…
– А как же обратно?.. – все еще раздумывал лейтенант.
– Да там же наши в Стрельне, Советская власть. Неужели сопровождения им с детьми не дадут? – сказал толстый водитель, поправляя сползший с живота ремень.
– Дадут!
– Давай, лейтенант, отправляй эшелон.
– Фамилия ваша? – спросил лейтенант у круглолицего бойца.
– Сечкин Степан, рядовой третьей стрелковой роты третьего стрелкового полка десятой стрелковой дивизии. Возвращаюсь в расположение части после выполнения задания, то есть отнесения пакета, – отрапортовал тот.
– Рядовой Сечкин, назначаю вас старшим группы. Доведете женщин до контрольно-пропускного поста возле Стрельны. Доложите начальнику. А дальше – на его усмотрение.
– Есть довести группу до контрольного поста!
– Выполняйте.
Сечкин, собрав женщин у обочины, объяснил им, что его товарищ, долговязый боец в плащ-палатке, пойдет впереди, а он замыкающим.
К Сечкину подошел Шведов. Обращаясь к нему так, чтобы слышали женщины, он сказал:
– Идти, товарищи, надо по кювету. Друг от друга держать дистанцию. На открытых местах между трамваями – только ползком. Самое время, – добавил он, – не забывать поговорочку: тише едешь, дальше будешь.
Женщины согласно кивали головами.
Белоголовую девушку чуть в стороне индивидуально наставлял Кратов:
– Ты держись за меня, не пропадешь! До самых до твоих родителей доведу. Тебя как зовут-то?
– Нюрка, – ответила она бойко.
«Почему Нюрка, – подумал я, – а не Нюра?» Что-то предосудительное виделось мне в поведении этой только что познакомившейся парочки.
