Даниил Альшиц - Секрет политшинели
– Почему не пускают? – допытывался наш шофер.
– Почему, почему! Немец бьет по дороге прицельным огнем – вот почему. Снаряды и мины кидает.
Встречный шофер перебежал к нам через шоссе. Шведов, Кратов, а за ними и я соскочили на землю.
Шофер рассказал, что еще полчаса назад по шоссе на Стрельну спокойно шли машины. Но вот противник начал артобстрел. Несколько машин было разбито снарядами.
– По самой развилке, по скоплению машин не бьет? – спросил Шведов.
– Не бьет. Развилка как раз горушкой прикрыта, не видать ему.
– Что значит не видать? – Андрей достал пачку «Норда» и предложил всем папиросы. – Можно по карте развилку накрыть.
– Пока не догадывается. Но скоро, видать, начнет. Потому и разгоняют машины. Так что ехать смысла нету. Заворачивай, Сашко, назад!
– Надо подумать, – уныло отозвался Иванов.
– Ну, тогда покедова. Думай! – его знакомец вернулся к своей машине и укатил.
Ехать и в самом деле было некуда. Впереди, совсем уже близко, был хвост колонны из оставшихся машин. Некоторые грузовики выворачивали из ряда и ехали назад к городу. Другие медленно подтягивались на их место.
Иванов сплюнул и сел на подножку своей полуторки.
– Делать нечего, придется загорать, – со вздохом сказал он. – Для фронтового шофера дело не новое… За час не прояснится – отъеду назад к Кировскому заводу. А там буду ждать темноты.
– Спасибо, что подбросил. – Андрей протянул водителю руку. – Тебе и верно лучше подождать. А наше дело другое.
– Точно. Если надо, по-пластунски проползем, – сказал Кратов. – Эх, дернул меня черт! Надо было мне морем идти. На катеришке каком-нибудь самом паршивом давно бы на месте был!
– А ты, Данилов, с нами или тут останешься? – спросил Шведов.
– Конечно, с вами!
– Ну, догоняй, – буркнул Кратов, возможно, уже понадеявшийся избавиться от меня.
Оба они, вскинув на плечи винтовки, зашагали по дороге. Я полез в кузов за чемоданом. Соскочив на землю, я протянул руку шоферу.
– Спасибо вам. Встретимся во второй.
– Хорошо бы, – вздохнул Иванов. – Здесь останешься, могут в другую часть зафуговать. Везде, конечно, люди, но неохота со своей дивизией расставаться. Послушай, Данилов, может, тебе не ходить с этими ребятами, а? Нам с тобой в одну дивизию, как-нибудь вместях и доберемся.
– Нет, не могу. Вы уж не обижайтесь.
– Ну, ты, конечно, смотри сам, Данилов. Только я тебе вот что скажу. Там, – Иванов показал рукой вдоль дороги, – если еще не передовая, то уже кое-что вроде. Идти в одиночку, когда не знаешь обстановки – что спереди, что с фланга, – не дело это. А потом – хорошо, если сразу убьет… А ранит если? Сам идти не сможешь, помочь некому…
– Я же не один. Вот я и хочу с ними…
– Тогда вот что: держись-ка ты лучше ближе к сержанту. Он опытный, кадровый, в финскую воевал. Медаль у него под шинелью есть. Зря не давали! В случае чего его слушай, а не матроса этого.
– А чем вам матрос не понравился? – спросил я с любопытством.
– Не то чтобы не понравился, а вообще матросы на земле шальные делаются. На кораблях они совершенно иначе воюют, бесшумно. Кто в бинокль глядит, кто рулевую баранку крутит, кто пушку нацеливает. И все молча, деловито. «Ура» кричат, только когда ко дну идут… А на земле они как с цепи сорвавшиеся. И гибнут часто зазря. Так что ты лучше Андрея этого слушай.
Я поблагодарил Иванова за добрые напутствия и собрался было тронуться в путь.
– Погоди еще чуток. – Он полез куда-то под сиденье. – Нате вам на троих. Неизвестно ведь, когда до места доберетесь.
С этими словами водитель протянул мне кусок сала, завернутый в газету. Я стал отказываться, сказав, что у меня есть с собой булка, сахар…
– Булка и сахар – это дома к чаю. А здесь сало вернее будет.
– А как же вы?
– Обо мне не пекись. Наш брат шофер нигде не пропадет.
Я еще раз поблагодарил его, и мы распрощались Мои попутчики успели отойти довольно далеко. Я пустился бегом. Чемодан, хоть и не тяжелый, бил по ногам. Сначала по правой, потом, когда я перехватил его в другую руку, – по левой. Потом опять по правой.
Я нагнал своих попутчиков у самой развилки. Мы влились в толпу. Чемодан, чтобы не мозолил глаза, я поставил в кювет.
Кроме пограничников контрольно-пропускного пункта, здесь в основном находились водители скопившихся возле развилки машин.
Было вполне спокойно. Встречный шофер явно сгустил краски. У пограничников, понятно, не было приказа задерживать военные машины и спешивших к фронту военнослужащих на том основании, что на войне опасно. Разговор лейтенанта-пограничника с окружившими его водителями носил характер своеобразного военного совета. В самом деле, как быть? Каждому позарез надо ехать. Но судьба тех, кто еще недавно вот так же стоял здесь, но, не вняв предупреждению, двинулся на Стрельну, охладила охотников проскочить.
Впереди, на дороге, в километре от нас, чадил потухающий костер. В груде темных обломков трудно было разглядеть что-либо напоминающее автомашину. Что сталось с людьми, ехавшими в ней? Может быть, кто-то мучается там, не имея сил выбраться из-под залитых бензином обломков? Как ни старался я смотреть в другую сторону и думать о другом, голова невольно поворачивалась к синему дымку, курившемуся над темной грудой, и воображение все ярче прорисовывало детали страшной картины.
Я тронул старшего сержанта за рукав:
– Андрей, давайте сходим туда. – Я махнул рукой в сторону дымка над дорогой. – Там люди. Надо бы помочь, сюда их вытащить…
Шведов неторопливо повернулся ко мне, вынул свой кремень и стал чиркать по нему кресалом.
– Не суетись, Саня. На войне суетиться ни к чему.
– Люди же там…
– Внимательным надо быть. Все надо увидеть, оценить толком, а потом уже действовать… Людей там нет. Они здесь.
– Где? – встрепенулся я и стал разглядывать окружающих. Закуривая, Андрей молча поднял глаза и взглянул поверх моего плеча. Я обернулся. На траве за обочиной неровно лежала плащ-палатка. Из-под нее торчали три пары сапог. Солдатские ботинки, пара кирзовых и пара пожелтевших брезентовых, какие обычно носили командиры-ополченцы. Такие точно я видел вчера на моем однокурснике Саше Подбельском. Он был теперь политруком роты, воевал под Ораниенбаумом и приехал зачем-то в Ленинград на машине. Предлагал подбросить меня в Ораниенбаум, но у меня на руках еще не было предписания.
«…Очень похожие сапоги, – подумал я. – И разве не мог Саша задержаться до утра? Кажется, даже собирался. Да нет. С какой стати ему задерживаться? Да и мало ли точно таких сапог? Конечно, это не он. Не стоит и смотреть. А все-таки вдруг он…»
Меня неудержимо потянуло взглянуть в лица погибших и вместе с тем удерживал от этого какой-то страх.
– Андрей, как вы думаете, можно я на них посмотрю?
– Можно и даже полезно.
Я прыгнул через кювет и медленно, точно он был пудовым, приподнял угол плащ-палатки над погибшим в брезентовых сапогах. Нет, не Саша. Другое лицо, но тоже знакомое. Не могу вспомнить кто это. Парень моего возраста. То ли мы росли рядом в нашем Дзержинском районе и встречались на улицах, в магазинах, в Летнем саду. Или, быть может, он учился в университете, на другом факультете, и попадался мне на глаза в длинном вечно шумном университетском коридоре, в сутолоке университетской столовой. А может быть, я видел его в очереди в публичку или сидящим напротив меня за длинным столом ее читального зала? Не знаю. Это был один из тех незнакомых знакомых, с которыми – непонятно почему – не здороваешься, хотя их жизнь идет рядом с твоей.
Осторожно, словно покойника можно было разбудить, опустил я на его лицо угол плащ-палатки и вернулся на дорогу.
– Ну что, посмотрел? – спросил Кратов.
– Посмотрел.
На развилке меж тем шел все тот же разговор. Раздавались голоса:
– День как назло ясный.
– Да уж куда ясней, будто и не сентябрь вовсе.
– Интересно, откуда он дорогу видит?
– Забрался в Лигове на станционную водокачку, вот и видит.
– Нету там водокачки.
– Чего спорить-то, – сказал пожилой шофер с толстым животом, с которого все время съезжал ремень. – Из Дудергофа, с Вороньей горы, всю эту округу как на ладони видать. Я там работал, на самой горе, на лимонадном заводе.
– Я думал, живот только от пива бывает. А оказывается, и от лимонада, – сказал Кратов.
Кругом загоготали.
– Значит, фрицы там теперь твой лимонад пьют! – продолжал потешаться моряк, ободренный всеобщим хохотом.
– Скажешь тоже, полосатая душа, – обиделся толстяк. – Мы там все покурочили, а сахар в Ленинград вывезли.
– Верно папаша говорит, – вмешался один из пограничников. – С Вороньей горы он и корректирует обстрел дороги.
– Воронья гора тут ни при чем, – уверенно сказал Шведов. – Если немцы на ней закрепятся, то, конечно, оборудуют там наблюдательные пункты для тяжелой артиллерии. А здесь по дороге небольшие пушки с близкого расстояния бьют. Наблюдатель от них в тыл не пойдет. Хотя бы и на гору. Он вперед выдвинется. Иногда даже ближе пехоты к противнику подберется.
