Григорий Мещеряков - Отыщите меня
Они вдвоем прошли куда-то, и снова вокруг ни души. В низком курятнике раскудахталась курица, видать, снесла свое обыкновенное яйцо. Неплохо бы завтра сходить на рыбалку, вот лишь бы уговорить мамку. Юрка поклянется, что к ужину будет дома. К любому часу, какой она затребует и назначит. Скорее бы уж наступило завтра.
4Мамка с вечера слова поперек не сказала. Сразу почему-то согласилась с Юркой и отпустила на рыбалку. Без всяких расспросов и наказов. Видать, под настроение хорошее попал или потому, что сама собиралась на гулянье.
Юрке всю ночь снился лес с речкой. Ранним утром он уже был на Лекме.
В реме повсюду сохранились следы недавней грозы, на каждом шагу слом и обрыв. Крутой глинистый яр еще больше обвалился. По опушке леса накатали новую дорогу. На месте бывших летних ферм и скотного двора сделали простой загон и огородили жердями. Недалеко на лугах пасется скот, вокруг которого летают слепни и оводы. Речка кое-где расширилась, в другом месте сузилась, оголились корни деревьев.
Прежняя рема порядком изменилась, многое посохло, многое наросло и расцвело. Спокойствие вокруг и безветрие, не качаются ветки, не шелестят листья.
Удочки пока не разматывали. Шли осторожно и неторопливо. С трудом узнавали и отыскивали знакомые места. Найти лисью нору не смогли.
Вчера с Генькой сговорились, что пойдут втроем, а собралось пятеро. Один пристал с соседней улицы. Напросилась еще городская девчонка, которую сразу же прозвали Фифой. Она приехала на каникулы к дальней деревенской родне. Ее, конечно, заметили, как всякого нового в Ижовке человека. Фифа упросила Геньку, и тот взял ее с собой. Вся из себя фуфыристая и любопытная до невозможности, словно из другого, неземного мира явилась. Любая ерунда ей в диковинку и новинку.
Когда Юрка увидел Фифу, то сразу подумал, что не к добру это все. Платье в оборочках, короткое до бесстыдства, совсем выше коленок. Ноги тонкие, розовые, так и лезут в глаза. А ей хоть бы хны и нисколько не совестно. У деревенских девчонок подолы чуть ли не до пят. Грех, когда выше задерут. Эта же бегает, прыгает и не замечает своего позора, чуть ли трусы не показывает. Обдерет ноги в лесу о колючки, не обрадуется. Жди, что еще нюни распустит.
Юрка не любил девчонок. Правда, несколько месяцев назад хотел тайно послать записочку какой-нибудь из своего класса. Переписка на уроках стала тогда заразой. Особенно старались девчонки. Передавали и перебрасывали на другие парты, скрытничали и секретничали. Юрка, конечно, терпел долго и записки рвал. Потом надумал и решился сам написать. Даже листок нашел и карандаш подточил. Но писать было некому и вроде бы не о чем. Вот если бы эта длинноногая с бантиками училась с ним в одном классе, то, может быть, Юрка и послал. Накатал бы записку о чем-нибудь просто так.
Фифа прицепилась к Юрке, как репей, ходит надоедливо по пятам. Пищит и визжит, только рыбу пугает. Любого комара, жучка или букашки боится. Цыкнул бы на нее, заткнул рот, да как-никак она городская и в гости приехала. Сроду такого не бывало, чтобы в Ижовке девчонки ходили на рыбалку. Лучше уйти от нее подальше и скрыться в камышах. Но как раз в этот момент Фифа в кустах завизжала и заохала, словно ее укусили или ужалили, хотя ни диких змей, ни зубастых зверей в реме не было. Она всего лишь расцарапала ногу о ветку шиповника. Юрка нехотя подошел. Красная царапина с крошечными капельками крови протянулась линией от коленки. Фифа сидела на траве, задрав юбочку, вытянув ногу, и осторожно гладила ее ладошкой. Всхлипывала и дула на больное место.
— А ты залижи, меньше болеть будет.
— Вот еще выдумал!
— Ничего я не выдумал, все звери раны зализывают…
— Я тебе не зверь, а человек. — Но она все же нагнулась и попыталась языком достать, даже согнула ногу, морщась от боли. Однако достала кончиком языка только коленку.
— Послюнявь пальцы и помажь…
— Больно дотрагиваться руками, попробуй сам мне зализать, от языка не так будет больно.
— Ишь ты какая, свою бы зализал, а от чужой крови меня стошнит.
— Ну тогда сам слюнями помажь.
Пришлось Юрке так и сделать. Когда коснулся пальцами ее ноги, по всей длине царапины, почему-то почувствовал, как учащенно забилось сердце и немного закружилась голова. Он слегка погладил ее ногу. Неожиданно ему захотелось нагнуться и действительно зализать царапину. Она сидела неподвижно и напряженно, терпеливо вытянула обе ноги и смотрела вниз. Юрке вдруг стало неловко за себя и стыдно отчего-то. Он быстро встал.
— Ты куда? — закричала она. — Еще! Еще!
— Я за примочкой… — Он пошел, сорвал несколько листьев подорожника и шалфея. Замочил в воде и, вернувшись, аккуратно наложил на царапину.
— Прижми и держи руками, как компресс, — сказала она и тут же снова напряглась, застыла, потом совсем тихо добавила: — А ты долго гладь, так мне легче и совсем хорошо…
Когда гладил ее ногу, то почему-то хотелось делать это еще и еще. Она чуть спустилась вниз, будто помогая ему, и его рука словно обожглась о трусики. И тут, не вытерпев, уже не видя ничего и не соображая, наклонился к ее ноге и подул. Она вдруг прижала его лицо руками и закричала:
— Еще! Еще! Ну давай!
После непонятной какой-то усталости Юрке страшно захотелось спать. Он отшатнулся, присел в сторонке.
— Ну чего ты! — почти истерично закричала она.
— Не ори! На рыбалке не принято глотку драть…
Фифа захромала за Юркой.
Медленно пошли по берегу. Она отстала…
Старые тропинки вдоль реки размылись и исчезли. Юрка продирался сквозь бурелом. Искал заливчик, где водорослей и коряг не густо. Полремы прошел, кажется, а еще ни разу как следует не клюнуло. Видно, и рыбу тоже распугала и разогнала минувшая гроза. Камыш стенкой встал у самого берега, упала тень на зеркало воды. Время перевалило за полдень, а на куканчике всего три рыбешки.
Ребята остались где-то далеко позади. Не слышно ни шагов, ни говора.
Юрка свистнул, чтобы те откликнулись.
Свистеть по-особому он выучился давно.
Отец смеялся и называл его «соловьем-разбойником». Про это лесное чудище Юрка узнал от него. Отец любил и охотно читал былины. Юрка забирался с ногами на кровать, слушал и забывал обо всем на свете. Перед глазами медленно проплывали богатыри на упругих конях, разбойники с саблями и усами, картины, звонких битв и сражений. Мамка у печки совсем неслышно убирает заслонку, вытаскивает ухватом чугунок и сковородником цепляет крышку. Потом осторожно накрывает ужин, боится помешать. Чуть зашумит, сразу же смутится, и на лице застынет виноватая улыбка. Но отец не замечает, и только слышится распевная былина. Хотя Юрка и сам уже тогда бы смог прочитать по слогам, но былины лучше слушать. С тех пор прошло много времени. Казалось, так много лет, что будто и сам отец ушел в былину, превратившись в сказочного богатыря.
Юрка снова свистнул на всю рему. Крикнул и позвал ребят. Никто не отзывался. Странно как-то все складывается. Не может быть того, чтобы ребята ушли и оставили его одного. Обычно если разбредутся или потеряются то потом соберутся все вместе на бугорке у крутояра. В одиночку часто сигналят друг другу, зовут. Свистнет кто один раз — значит, недалеко, два раза — просто разыскивает, а три раза — домой пора. Никто не свистнул ни один, ни два, ни три раза.
Юрка кричал, свистел, но все попусту. Так и вышел к крутояру один, а там никого и следов нет. Повисла в небе свинцовая туча. Очень уж похожа на грозовую. Это неспроста.
Во всем виновата Фифа, она могла ребят увести домой без Юрки. Не зря с самого начала было плохое предчувствие. Не успела приехать из своего города Глазова, как завоображала. У Юрки еще найдется времечко с ней рассчитаться, лето длинное. А может, поди, где-нибудь в реме заставляет сейчас пацанов ногу лечить, и они, как собаки, поочередно зализывают ее царапину? Не надо было с ней связываться, еще на заимке от ворот поворот указать бы. Прямо досада, одно расстройство.
Юрка припустил что было сил. Напрямую, по полю, через канавки и болотину. Лишь бы не догнала черная туча. В ушах завыл ветерок, в памяти всплыли слова:
Кто скачет, кто мчится
Под хладною мглой?
Ездок запоздалый,
С ним сын молодой…
Стихи эти Юрка знал наизусть. Запомнил от отца с первого прочтения. Отец до Красной Армии всю свою жизнь работал учителем. Весной, летом и по осени частенько выезжал в поле, а то на дальние фермы по делам сельсоветского исполкома. Больше ездил верхом, от подвод и телег отказывался. Иногда, на Юркино счастье, брал его с собой. Посадит у холки, возьмет одной рукой повод и слегка пришпорит лошадь. Другой рукой крепко держит Юрку и смотрит вперед. Конь побежит сначала трусцой, потом увеличит шаг, чаще зацокают копыта. В азарте отец пришпорит посильней каблуками, и вот уже рысь сменяется галопом, вместо легкой тряски будто мягко плывет Юрка по воздушным волнам. И слышно, как у лошади в брюхе внутренности прыгают и булькают. В такт галопа, над самым ухом, голос отца:
