Вадим Данилов - Временно исполняющий
Старая компания собралась встретить в складчину 1941 год. Костя принял приглашение и получил от Поли целых семь рублей: пять рублей — взнос, а два — на непредвиденные расходы. Пришел он в десять вечера и попал в обстановку таинственной торжественности: электричество было погашено, горели свечи, по углам — темно, огромные тени ползли по стенам, бутылки на столе поблескивали желтоватым колышущимся светом. Немудреный этот ритуал придумали специально, чтобы ознаменовать начало нового десятилетия. Хотелось в новом десятилетии чего-то необыкновенного…
Костя осмелился потанцевать и вдруг уверенно повел партнершу… Повернувшись в очередной раз, увидел прямо перед собой стоявшую в двери, только что, видимо, вошедшую Киру. В новом модном платье, с голубой лентой в волосах, в колеблющемся неярком свете, образующем легкие тени под чуточку раскосыми глазами, она казалась очень красивой.
Костя смутился, пробормотал: «Здравствуй», тут же столкнулся с другой танцующей парой и, когда танец кончился, прочно устроился на диване у затемненной стены. Вставал только раза два, когда провозглашались очередные тосты.
Кира подошла сама, села рядом и спросила:
— Куда собираешься поступать? Тоже в военное училище?
Костя сжался: «Почему «тоже»? Как твой Юрка, что ли?» Это было невыносимо — чувствовать ее рядом, думающую о другом.
— Не знаю еще, — ответил он, хотя его твердое намерение идти в артиллерию было всем известно.
Она коснулась пальцем его плеча и заглянула в глаза.
— Неужели передумал?
«Может, все не так, как мне кажется», — мелькнула мысль, но сразу же Костя увидел самого себя, размахивающего руками, заикающегося от возбуждения, и величественно-спокойного, насмешливого Юрку и опустившую голову, чтобы спрятать улыбку, Киру…
Патефон голосом Георгия Виноградова пел:
Вам возвращая ваш портрет,
Я о любви вас не молю…
Она поднялась, постояла несколько секунд, ее пригласили танцевать…
Когда началась война, отец написал Полине: «Костя пусть сейчас же просится в армию. В тылу с его образованием он никому не нужен, только на фронте и место здоровому парню. Если, паче чаяния, его не будут брать, можно обратиться к секретарю горкома, который хорошо меня знает».
Но Ватолина взяли без протекции. Через неделю поздно вечером он, чмокнув в мокрую щеку тетку, сел в поезд, а рано утром был на месте.
Еще через день Ватолин, помывшийся в бане, постриженный под машинку, обмундированный, стоял в толпе гудящих, неуклюжих в непривычном одеянии, абсолютно схожих юнцов. И внезапно услышал хорошо знакомый командирский голос: «Внимание, товарищи курсанты!» То был голос Юрки Павельева. Ватолин очень обрадовался. Встретить в чужом городе почти близкого человека — это ли не удача?
…Костя закончил письмо, свернул его, положил в конверт — один из тех, что прислала Поля, и сунул в карман. Сладко потянулся. Батарее осталось спать час. Скоро он прокричит: «Подъем!», сдаст дежурство второму дневальному, позавтракает и — на боковую, пока все будут мерзнуть на полигоне.
…Уезжать должны были Павельев, Ватолин и Синельников в одной теплушке. Однако накануне отъезда бывший старшина, ныне лейтенант Павельев объявил:
— Мне разрешили на три дня домой заглянуть. Стариков надо навестить. — Помедлив, добавил: — И Кира звала.
Поезд уходил метельной февральской ночью. Костя с Семеном грелись у железной печки, сидя на поленьях. Семен говорил:
— Ничего-о… После войны поедем ко мне домой в мягком вагоне. Я уступлю тебе верхнюю полку.
5
Мало что понял только что ставший командиром дивизиона лейтенант Ватолин из доклада своего начальника штаба. Фронт обороны, зона огневого обеспечения, ИЗО (неподвижный заградительный огонь), ПЗО (подвижной заградительный огонь), БК (боевой комплект боеприпасов)… Обо всем этом он знал, слышал в лекциях майора Впноградского, а сейчас с трудом представлял, где должны находиться участки этих ИЗО и ПЗО, и зачем они нужны, и какие конкретно выводы следуют из того, что от БК в дивизионе осталась едва треть.
В училище на эти вопросы он ответил бы, не раздумывая, и самый строгий преподаватель не смог бы найти изъяна в ответе, а тут надо командовать, давать четкие, не подлежащие обсуждению указания, вроде тех, что давал бывший командир дивизиона.
— В создавшейся обстановке, — продолжал начальник штаба, — считаю целесообразным четвертую батарею передислоцировать поближе к переднему краю, в район запасных наблюдательных пунктов. Здесь она может вести огонь с закрытой огневой позиции, а при нужде, выдвинувшись чуть вперед, стрелять прямой наводкой. Пятую — оставить на месте, шестую батарею — переместить правее, к урочищу, у нее остался всего один ствол.
— Так, так, — кивнул Ватолин, сдерживая вздох облегчения.
Хабаров поднял глаза от карты.
— Если вы утвердите мои наметки, я доложу их в штаб полка, получу «добро» и немедленно доведу ваше приказание до командиров батарей.
— Да, да… Конечно, — поспешно согласился Ватолин и, осмелев, счел нужным заметить: — Боекомплект следует пополнить.
— Обязательно. Вот боевое донесение. В нем все указано. Отправим, как только подпишете.
Ватолин взял карандаш, расписался против тщательно выведенного штабным писарем «Врио командира дивизиона» и вздохнул глубоко, не таясь. А начальник штаба не умолкал:
— Еще вопрос, товарищ лейтенант. Ординарца вы собираетесь взять с батареи?
Лейтенант не знал, что ответить. А Хабаров и тут заготовил свой ответ:
— Я бы не советовал вам брать с батареи, народу там мало осталось. Могу рекомендовать разведчика из взвода управления дивизиона. Хороший боец, исполнительный, грамотный…
— Согласен.
Начальник штаба вышел за занавешанную плащ-палаткой дверь, что-то сказал и, вернувшись, принялся быстро, размашисто писать на узком листе сероватой бумаги.
— Подготовлю пока проект приказа. Вы посмотрите…
— Да, да, — сказал Ватолин, оглядывая обшитую гладко выструганными досками землянку. Здесь все было намного солиднее, чем у него на пятой батарее: широкий стол, настоящие стулья, большая керосиновая лампа. А рядом, видимо, еще несколько таких же помещений. На батарее, правда, землянки перекрыты несколькими рядами бревен, но здесь такого перекрытия и не требуется — над головой развалины электростанции: никакая бомба не возьмет. Прохладно и тихо, не слышно ничего, что делается снаружи. Благодать…
— Разрешите войти, — в дверях появился широкоплечий сержант с глубоким шрамом на подбородке.
— Вот какое дело, Недайвода, — поднял на него глаза начальник штаба. — Вы назначаетесь ординарцем командира дивизиона лейтенанта Ватолина.
— Есть, — ответил сержант спокойно, как отвечал, видимо, на любое приказание.
— Смотрите, чтобы все было как следует. А пока позаботьтесь об отдыхе командира дивизиона.
Ватолин чувствовал себя неловко: в его присутствии о нем говорили в третьем лице, как о важной персоне, и он не знал, то ли обратиться ему к ординарцу и высказать какое-нибудь напутствие, то ли промолчать. Решил промолчать.
Снова встретились они в другом конце обширного штабного подземелья, в отгороженном и обшитом такими же гладкими досками закутке, в котором стояли никелированная кровать, застеленная двумя матрацами, простыней и толстым одеялом, столик, покрытый темной скатертью, и два стула. Недайвода принес ужин, но не в котелке, а в тарелке — это тоже было непривычно. Рядом поставил чайник, кружку и небольшую, в замшевом чехле, флягу.
— Туг чай, товарищ лейтенант, а тут, — он указал на флягу, — что покрепче.
— Покрепче? Ах да, покрепче… Понятно, — улыбнулся Ватолин. После доклада начальника штаба с него будто тяжкий груз свалился: все оказалось не столь уж сложным., Потянуло на разговор.
— Как вас звать, сержант?
— Григорием меня зовут. И по отчеству — Григорьевич. Небось думаете про мою фамилию? Смешная фамилия? Украинец я. Из Сумской области, а вырос под Курском. Что Сумская область, что Курская — одно и то же… Я рядом буду, товарищ лейтенант, где связисты. Покличете, ежели что…
Он вышел. Ватолин налил из фляги в кружку, выпил, поел горячих еще макарон со свиной тушенкой. Подумалось, что командирам дивизионов живется в общем неплохо, есть в этой должности свои прелести. Он с аппетитом опорожнил тарелку, хлебнул чаю и, скинув сапоги и гимнастерку (впервые за много дней), плюхнулся на одеяло. «Синельникова бы сейчас в такую постель», — успел подумать Ватолин и тут же куда-то-поплыл по убаюкивающим теплым волнам…
Проснулся будто от толчка. В штабной землянке стояла тишина — значит, спал недолго. Не сразу сообразил, где он, но, увидев чадящую лампу и в ее свете покрытый скатертью стол, вспомнил все и вздохнул.
