Станислав Олейник - Правоверный
Оглушающий грохот автоматов и…. тишина.
Открыв глаза, Чумаков осмотрелся. Справа и слева лежали окровавленные худенькие тела его соотечественников, — мальчишек восемнадцати и девятнадцати лет. И он заплакал. Он, тридцатидвухлетний мужчина, уже успевший пройти суровую школу жизни, заплакал, как мальчик. И плакал не от жалости к себе, не от жалости к этим лежащим рядом мальчишкам, которые не успели в своей короткой жизни и полюбить-то кого-нибудь, а уже стали без вести пропавшими для своих отцов и матерей. Плакал от злости и безысходности.
На какое-то время его оставили в покое. В течение трех дней не беспокоили. За это время он успел успокоиться после пережитого, и взять себя в руки. И когда, на четвертый день, его снова куда-то повели, вот тогда дали о себе знать плечи, голени, поясница, по которым еще недавно его били обрезками резинового шланга.
В комнату, куда его доставили, находились двое. Один в светлом костюме с короткой стрижкой, был явно европейцем, или американцем. Второй, со смуглым лицом и гладко зачесанными черными волосами, был в форме полковника пакистанской армии. В этом Чумаков был уверен. В разведотделе полка ему приходилось просматривать альбом с изображениями военнослужащих пакистанской армии, и пояснениями к их знакам различия.
Чумаков сидел на старом обшарпанном табурете. Стена, в которую табурет упирался, приятно холодила его разбитый затылок.
Человек похожий на американца, на чистом русском языке, еще раз попросил рассказать, как оказался в плену у моджахедов, пояснить, почему отверг предложение принять ислам, отказался от предложения представителей «Дома свободы» сотрудничать с ними, и, наконец, объяснить, что он, в конце концов, хочет.
Он внимательно слушал пленного, который тупо повторял то, о чем уже несколько раз говорил допрашивавшим его лицам, и то, что от сотрудничества с «Домом свободы» отказался, по одной причине, — нежелания связываться с политикой. Он не хочет воевать, он просто хочет жить в свободном мире, свободным человеком, и все…
«Американец», как окрестил для себя допрашивающего его человека Чумаков, усмехнулся.
— Перестаньте прикидываться безвинной овечкой, молодой человек. Кажется, так у вас в России говорят, — сказал он, поднимаясь со стула и, подойдя к Чумакову вплотную, добавил:
— Если бы вас не взяли в плен, вы бы продолжали воевать против афганского народа Посмотрите на свои руки. Они же у вас по локоть в крови. Сколько вы отправили на тот свет моджахедов, стариков, женщин, детей? — спросил он, пристально глядя в глаза Чумакову. — И как это вдруг, вы сразу «прозрели» и стали убежденным пацифистом. Как это у вас русских говорит пословица, где хотят одновременно и рыбку кушать и на что-то при этом сесть? Так вот, Чумаков, решайте, — Слова «американца» зазвенели металлом, — «Золотой серединки» не было и нет. Или вы сотрудничаете с нами, или моджахедами… Да вот еще что, — он достал из внутреннего кармана какой-то пакет и протянул Чумакову, — попрошу ознакомиться. Надеюсь, после того, что там увидите, у вас пропадет желание быть пацифистом…
— Вот сволочи, — внутренне содрогнулся Чумаков, рассматривая фотографии, — ничего не скажешь, умеют работать…
Там он был изображен вместе с моджахедами, расстреливающими пленных советских солдат. На другой он держит в руках за волосы отрезанную человеческую голову. Ее русые волосы, круглое лицо, явно указывали, что она принадлежит его соотечественнику. Что, что, но такого садизма со стороны американцев, он уж точно не ожидал.
— Но это же фальсификация! — потрясенно посмотрел он на американца.
— Конечно, фальсификация, — снисходительно улыбнулся тот, отбирая у Чумакова фотографии. — Но ей, у вас на родине, поверят. Ее напечатают у нас в специальных брошюрах, где говорится о попавших в плен советских солдатах, которые потом разойдутся по всему миру, не минуя и Советский Союз…
Чумаков словно в прострации опустился на стул и невидяще уставился в пол.
— Вот так-то будет лучше, мистер Чумаков, — снова улыбнулся «американец», и уже без всяких предисловий в довольно жесткой форме сказал:
Через несколько дней, с вами начнут работать наши инструктора. Вы же сами говорили, что являетесь неплохим специалистом по минно-подрывному делу. Вот вас и проверят. Если вы подтвердите, как там у вас называется….да, классность, вас направят в учебно-тренировочный лагерь «Хангу», где вы будете обучать моджахедов. По секрету скажу вам, мистер Чумаков. Сначала вас думали направить в учебно-тренировочный лагерь «Бадабера», но отказались. Там сейчас находятся ваши соотечественники, — пленные советские солдаты. Встреча с ними, вы надеюсь, понимаете причину, была бы для вас далеко не желательной. А дальше? Дальше будет видно. Все будет зависеть от того, как вы себя зарекомендуете.
По всему было видно, что американец был доволен собой. Еще бы! Он добился своего, — сломал волю русского. Считавшийся неплохим специалистом в разведке, Джек Коллин, так звали американца, сразу рассмотрел в этом пленном незаурядную личность, которая, если ее хорошо отшлифовать, может стать, если не «супер», то близким к этой категории агентом, это уж точно…. Спецназовец, прекрасно подготовленный, он по всем параметрам подходит под шкалу «зеленых беретов». То, что не рассмотрел в нем Джек Коллин, рассмотрели коллеги из «Дома свободы». Они так и сказали о нем: «Этот русский, крепкий парень!»
Чумаков понравился ему еще и потому, что не испугался жестких испытаний. С ним действительно пришлось поработать. И парни, — специалисты по идеологической и психологической обработке, похоже со своей задачей справились.
Вот так Чумаков и оказался инструктором в учебно-тренировочном лагере «Хангу» по подготовке прибывающих туда из Афганистана, моджахедов.
Здесь, в расщелине, среди высоких молчаливых гор, с рассвета, до поздней ночи, шла нелегкая учеба сотен молодых парней, которым предстояло в совершенстве овладеть профессией убийц. Программа была жесткой и разнообразной. Она предусматривала обучение моджахедов владению всеми видами легкого стрелкового оружия. Американские инструктора учили их мастерству подрывного дела и поджогов, убийству в открытом бою, и удару ножом в спину, отравлению водоемов, распространению ложных слухов. Особое внимание было уделено ведению допросов захваченного в плен противника. Роль пленных здесь никому не приходилось играть. Они были настоящими, привезенными из-за перевала, с афганской стороны. Чумаков совсем недавно видел этих военнопленных. — трое советских солдат, и четверо афганских. Как ведутся допросы пленных, ему не нужно было рассказывать. Не так давно эти методы допроса он испытал на себе. Но самым ужасным и бесчеловечным было то, что среди пленных афганских военнослужащих, оказывались не только земляки, но и родственники тех, кто вел их допросы. И те, кто не выдерживал этих пыток, и те, кто отказывался вести эти изуверские допросы, расстреливались на месте.
Комнатка, которую ему отвели для проживания, была в одной из казарм моджахедов. Правда, вход в нее был отдельным. В свободное от проведения занятий время, он имел право беспрепятственного перемещения по лагерю, но выход за его пределы, ему был закрыт.
Внешне он ничем не отличался от моджахедов постоянного состава лагеря. Так же, как и все они, одет был в полувоенную форму, — камуфлированная американская куртка, под ней длинная афганская рубаха, безразмерные шаровары, высокие американские ботинки. Одеяние завершала шапочка-нуристанка, чем-то похожая на морскую бескозырку, пошитая из серого шинельного сукна.
Моджахедов-курсантов он обучал закладке, обнаружению и обезвреживанию противопехотных и противотанковых мин, которые, к его удивлению, все были китайского производства. Языковых проблем не было. Он уже свободно мог говорить на пушту, и пакистанском, урду.
Три раза в неделю его отвозили в Пешавар. Именно там обосновалась штаб-квартира одного из лидеров афганской оппозиции Раббани, и там же был филиал американской неправительственной организации «Дом свободы», специалисты которого и проводили с Чумаковым занятия по изучению английского языка, который ему давался довольно легко. Небезуспешным, как казалось «преподавателям», шло и его идеологическое перевоспитание.
И вдруг, сразу все прекратилось. Ему говорят о принятом решении отправить его в Соединенные Штаты. Зачем? Этого ему никто не объяснил.
Начало января. Среда. Девятнадцать тридцать. Исламабад. Международный аэропорт.
Моросит нудный дождь. Небольшое двухэтажное здание аэропорта полупустое. Страна на военном положении и мало находится желающих туристов посетить ее.
Вылет самолета Боинг-707 беспересадочного рейса до Нью-Йорка назначен на двадцать сорок и, поэтому, чтобы успеть на посадку, пассажиры толкались около двух столиков таможенного контроля, сотрудники которого, бегло просмотрев багаж, пропускали всех дальше, к пограничникам.
![Михаил Катюричев - Эквилибрист. Путь долга [litres]](/uploads/posts/books/262264/262264.jpg)
