Андрей Серба - Тихий городок
В медсанбате Павел потребовал немедленно отправить его в Москву.
— У вас раны забиты землей! Мы сделали укол, чтобы предотвратить шок, а вам, видите ли, столица понадобилась!
Мучительно дыша, Павел потянул врача за полу халата:
— Очень важное дело, доктор. Мне надо о нем доложить…
Военврач промыл открытые раны, наложил повязки, сделал еще один укол. Потом, отводя глаза, сказал:
— Если к утру обойдется, эвакуируем… Но советую доклад для командования продиктовать санитарке…
— Хорошо, зовите санитарку.
В палатку бурей ворвался Самвелян, сразу заполнив пространство своей могучей фигурой. Он и сказал, что самоходка, или, как ее принято называть у немцев, штурмовое орудие, перебила почти всех членов экипажа Борового. Самого Федю едва спасли разведчики, он лежит в соседней палатке, только без памяти, отвоевался, видать, парень…
— Мне в Москву надо. Помоги!
На другой день прилетел санитарный У-2. Из опасения встретиться с «мессерами» пилот летел на бреющем, садился на полевых аэродромах для дозаправки и только к вечеру добрался до Центрального аэродрома в Москве.
Не успели Павла поместить в палату, как к нему приехал профессор Ростовский. Малиновые ромбы произвели на главного врача впечатление. Для тяжелораненого нашлась маленькая, но отдельная палата. Ему сделали обезболивающий укол, натерли виски нашатырным спиртом. Голова наконец-то прояснилась.
— Теперь рассказывайте, — попросил Георгий Иосифович, когда все вышли, и комбриг сел на стул рядом с кроватью.
Павел как бы вновь очутился в душном полумраке танка. Он увидел искрящуюся желто-красную струю, похожую на витой пеньковый канат, колючие звездочки расплавленного металла…
Профессор слушал, время от времени протирая пенсне. Когда Павел умолк, он спросил:
— Значит, струя вращалась?
— Будто ввинчивалась штопором.
— Ну что ж, выздоравливайте. Потом вместе поломаем голову над этой штукой…
Врачи в госпитале обнаружили то, чего не рассмотрел военврач в полевом санбате. В позвоночнике, в сантиметре от центрального нерва, засел осколок. Он напомнил о себе свирепой режущей болью в спине. Она стала настолько невыносимой, что Павла положили на операционный стол.
Клевцов не знал, сколько времени продолжалась операция, ее делали под общим наркозом. Когда он очнулся, ребра обтягивал жесткий кожаный корсет, а сестры, смущенно улыбаясь, собирали инструмент. Одна из них отдернула в окне штору. Операционную залил солнечный свет.
Хирург, увидев, что раненый очнулся, скрипуче произнес:
— Вы матерились как настоящий биндюжник. Где научились? На Привозе?
Павел был еще пьян от хлороформа, его тошнило, ответил раздраженно:
— Оставьте меня в покое!
Хирург с деланным возмущением всплеснул руками:
— Чтоб вам дожить до моих лет! Я сделал отчаянно сложную операцию, и нате вам — благодарность!
Бесшумно скользящие сестры фыркнули. Хирург снял очки с толстыми стеклами. Как у всяких людей с плохим зрением, его глаза стали беспомощными. Он поморгал, будто в веко попала соринка, спросил, заговорщицки перейдя на полушепот:
— Хотите, покажу осколок?
Павла удивила несоизмеримость страданий с микроскопической величиной стального комочка. Павел взял его здоровой рукой, повертел в пальцах:
— Я думал, в меня влетела по крайней мере пудовая болванка…
7Через неделю Павла снова навестил Ростовский. Он привез на этот раз портативный кинопроектор, загадочно произнес:
— Я вам покажу прообраз смерти, которая едва не коснулась вас.
Комбриг опустил черную маскировочную штору, включил проектор. По белой стене запрыгали кадры, снятые при сильном замедлении. Показалась толстая броневая плита. Вращаясь, к ней приблизился тупоносый снаряд, сплющился, стал быстро раскаляться. Игольно-тонкая струя проникла через металл, рассеяв массу осколков и искр.
— Похоже?
— В точности! Как вам такое удалось воссоздать?!
— Ну, в лаборатории это просто. По вашему докладу я составил примерное описание нового кумулятивного оружия. Генерал Воробьев поручил поднять все справочники и другие источники. Мы перебрали заводы в рейхе и оккупированных странах, где немцы могли наладить его производство. Генерал вошел с ходатайством в Генштаб. Бойцам и командирам, партизанским отрядам и разведчикам в тылу врага послана ориентировка. Как видите, — улыбнулся Ростовский, — поиск начался. Вплотную новым оружием придется заняться и вам, дорогой Павел Михайлович.
— Разве я могу сейчас? — проговорил Павел с досадой.
— Э-э, друг мой, расхолаживаться не советую. Помните, Вольтер сказал: «Работа избавляет нас от трех великих зол: скуки, порока и нужды». Пока, в частности, вам надо потренироваться в немецком языке, освежить знания. Возможно, это вам скоро понадобится.
— Но я не могу сейчас писать.
— И не надо. Набирайтесь сил. А заниматься с вами станет одна милейшая женщина. Она придет завтра.
«Все равно лучше Ниночки не найти», — подумал о жене Павел.
Незадолго до отъезда на Воронежский фронт Нина сказала ему, что ее берут в разведывательное управление Красной Армии. Вскоре она куда-то уехала. Павел получил от нее коротенькую записку без обратного адреса.
Появившись в палате на другой день, Георгий Иосифович приложил палец к губам и выглянул в коридор. Дверь распахнулась, на пороге появилась… Нина! В халате, наброшенном поверх армейской формы, она вымученно улыбнулась и опустилась перед ним на колени:
— Как же тебя изувечили?!
— Поправлюсь. Вон Георгий Иосифович меня уже к делу пристраивает, — вытирая ее слезы, дрогнувшим голосом проговорил Павел.
Нина подняла стриженую голову, взглянула на комбрига:
— Значит, это вы вернули меня в академию?
— Только в интересах дела. И не я один, — Ростовский одернул халат, церемонно поклонился и направился к дверям.
8В большом особняке на южной окраине баварского городка Розенхайм жил Ноель Хохмайстер — неутомимый работник и один из беспокойных чудаков, которые ворвались в XX век вместе с проектами летательных аппаратов, кинематографом, машинами на электрической тяге, жаждой разбогатеть.
По примеру удачливого земляка Эрнста Хейнкеля Ноель занялся авиацией. На проектирование и строительство аэроплана у него не было денег, но он устроился механиком на завод «Байерише моторенверке» и стал собирать летательный аппарат по частям — деталь за деталью. Фирма БМВ в те времена еще мало походила на могущественный картель, моторы которого позднее двинут по полям войны танки, грузовики и бронетранспортеры, понесут армады бомбардировщиков и истребителей, вспенят моря, колотясь в стальных трюмах броненосцев. Тогда БМВ напоминала больше городок мастерских. И Ноель еще не был втиснут в колесницу конвейера, не чувствовал себя ничтожной шестеренкой в отрегулированном механизме громадного производства. Со старательностью скарабея он подгребал под себя бросовую мелочь, точил из нее разные детали, собирал узлы креплений, клеил нервюры и лонжероны, обтягивал каркас крыльев и фюзеляжа перкалиевой тканью. Потратиться пришлось лишь на покупку мотора у доктора Юнкерса, который устойчиво плыл на гребне авиационного бума.
Аэроплан с названием «Пилигрим» взлетел метров на тридцать. Дальше в воздух он упрямо лезть не хотел. Незадачливому пилоту надо бы поскорей идти на посадку, но он хотел вознестись над своим городом, доказать, что прекрасна жизнь тех, кто жаждет приключений, что в сладкое мгновение полета он живет так, как никогда не жил!
«Пилигрим» запутался в телеграфных проводах… Ноелю будто обрезали крылья. Он начал жить, как и прочие розенхаймцы. Вскоре встретил Эльзу Беккер — наследницу маленькой фабрики детских игрушек. Через год пришло полное успокоение — родился мальчик. Самостоятельная, деловая и расторопная Эльза назвала его Маркусом и полностью взяла на себя воспитание сына. С ранних лет она приучала его к спартанской жизни, часто возила в Альпы, заставляла ходить на лыжах, спускаться с высоких гор. К шестнадцати годам Маркус превратился в красивого, голубоглазого, крепкого парня, настоящего арийца.
Здесь на его пути встретился Макс Шмеллинг[3] — руководитель спортивного союза. Молодой Хохмайстер полюбил терпкий запах здоровых тел, тугие маслянистые звуки перчаток, когда работал на «лапах» и «груше». Он почти физически ощущал, как мышцы наливаются тяжелым свинцом, рождается звериная подвижность, резкость и эластичность движений.
Под руководством Шмеллинга Маркус за три года завоевал все титулы — чемпион Розенхайма, чемпион Мюнхена, первая перчатка Баварии… Такого успеха давно не видели ветераны спорта. О молодом боксере заговорили. Оценивая бои, спортивные комментаторы отмечали чисто «шмеллинговские» приемы в защите и нападении. Появились поклонники и поклонницы. Тренер решительно и не слишком вежливо избавил от них нового чемпиона. Макс решил готовить Хохмайстера к международным встречам.
