Евгений Воробьев - Капля крови
Значит, придется день-деньской проторчать в доме и, лишь когда стемнеет, выйти с трофеями на улицу и перебраться в подвал.
А может быть, удастся разобрать завал на лесенке и спуститься по ней? Тогда не придется откладывать возвращение в подвал до темноты и не нужно будет таскаться с барахлом по улице и по двору.
Пестряков подумал-подумал — нет, разумнее потерпеть до вечера. Разбирать завал все-таки рискованно. И потом, кому-то из двоих, Тимоше или лейтенанту, все равно придется остаться, закидать ход кирпичами и обломками. Лучше уж продежурить день в доме.
А вдруг что-нибудь интересное удастся увидеть сквозь ставни?..
— Одному трудно будет, — рассудил Пестряков. — Пожалуй, Тимоша, за компанию с тобой подамся…
— Отлежаться бы ему, — вмешался Черемных. — Храбрится, глухарь. А контузия крутит его волчком…
— Я пойду наверх. — Лейтенант резко вскинул голову, тряхнув шевелюрой.
— Ну что же, товарищ лейтенант, — согласился Пестряков после некоторого раздумья. — Если имеете желание…
Лейтенант быстро поднялся с пола и надел шлем.
Пестряков осведомился у Тимоши:
— Который час на твоих светящихся?
Тимоша принялся судорожно трясти часы на руке и выругался:
— Вот фриц, шкура бессовестная! Подсунул какую-то дрянь. К воде непроницаемые. Магнита не боятся. Удары им нипочем. А стоят, сукины дети, стоят!
Лейтенант приложил запястье в уху:
— Мои тоже остановились. Верите ли? Впервые. Невероятно!
— Чего удивляться? — подал голос Черемных. — Прямое попадание в танк. Ты вот выдержал, а часы не выдержали…
Тимоше не терпелось предпринять вылазку в дом тотчас же, но Пестряков не разрешил выходить из подвала раньше времени. Пусть вся темнота, какая есть, соберется. А еще лучше — забраться в дом перед самым светом, все-таки меньше риску.
— Чтобы не нашлось ничего съестного? Не верю! — Тимоша повернулся с боку на бок на цементном полу подвала. — Не верю!
— Вот торопыга! Да лежи ты, трофейная душа, не шебуршись раньше времени, — проворчал Пестряков; чувствовалось, что ему очень хочется прикрикнуть во весь голос. — Ну и неслух! Ночь только на подходе. И спать охота.
— Последний сон в своей жизни недосмотрел? — спросил Тимоша с фальшивым простодушием.
— Наяву-то теперь мало веселого увидишь, — миролюбиво откликнулся Пестряков. — А сон все умеет показывать. Самая радостная картина может показаться напоследок. А тут один черт болтливый разбудил десант перед боем. Только люди добрые поспать собрались — здрасьте, явился! А что нас агитировать-то, рабов божьих, в конце войны? И главное — таким тоном разговор завел, будто он один за советскую власть, а мы, все остальные, кто к бою примеривается, — против! Неужели война окончится и не переведутся у нас пустобрехи? Так ведь и не дал выспаться перед боем! Замполит наш Таранец — тот сроду болтологией не занимался. И когда только у него эта чуткость к людям образовалась? Тем более до войны Таранец на такой строгой должности состоял — был народным судьей в своей Запорожской Сечи… Таранец самое важное отыщет в «Красноармейской правде» и прочитает. А то явится наподобие полевой почты — и все принимаются писать домой письма. Конечно, — Пестряков вздохнул, — у кого домашний адрес живой… А то был случай, прислал Таранец старшину из второго эшелона, а тот новые портянки приволок, целый тюк их набрал… Между прочим, трофейного происхождения сукно. Или приведет повара, а у того термос с горячим кофе в сюрпризе. Бывало, и водочку сверх программы пришлет. Наркомовские капли нашего брата никак не согреют. Когда нарком ту норму утверждал, он о танковых десантах понятия не имел. Не знал, что будут такие пассажиры-мученики. А то бы не меньше четвертинки каждый божий день выделял… Тем более бывают перебои в доставке капель, как, например, сегодня. А кто нам потом задолженность по водочке покроет? Наш интендант сквалыга известный. Разве дождешься сочувствия, если у него душа ежом стоит?
Пестряков еще долго разглагольствовал, никем не прерываемый. Он бы уже давно заснул, если бы не злился на то, что ему помешали выспаться перед боем.
— Ты вот агитатора того распек. — Черемных бодрствовал, боль не позволяла ему уснуть. — Может, он и ошибся, что десант разбудил перед боем. А если он сам три ночи перед боем не спал? Надо и это в размышление взять…
Пестряков не нашелся что ответить, а Черемных добавил так же тихо:
— Простим того агитатора. Тем более, может, его сейчас и в живых нету. Пострадал в бою…
— Все может быть.
— На человека никогда, Пестряков, не нужно смотреть сверху вниз. Даже когда на броне сидишь, на танке…
Черемных вспомнил: действительно, когда танк стоял на исходной позиции, перед прорывом, явился какой-то агитатор. Он вскарабкался на броню, разбудил десант и долго монотонно что-то там бубнил и чему-то поучал сонных людей. Был даже случай, когда замполит десантников отменил такую беседу. Он заявил, что перед самым боем учить и воспитывать людей уже поздно. Пусть отдохнут и выспятся, даже те, кто, по мнению агитатора, недостаточно политически подкован.
Черемных тоже тогда ждал сигнала к бою. Он чихал, сидя у открытого люка, а кто-то — кажется, командир орудия — крикнул ему из глубины машины: «У тебя малость воздухоочиститель засорился!»
За дни наступления Черемных видел немало сгоревших танков, своих и немецких. От иных разило горелым мясом, тряпьем, порохом и горелой краской. Над одним обугленным «тигром» немцы, отступая, водрузили крест, как над братской могилой.
Но вот представить себе свой танк сгоревшим Черемных не мог. Он все время возвращался мыслью к танку, к его живому экипажу, или вспоминал сына Сергейку — лишь бы не думать о несчастье, забыть о ногах, а боль такая, что из ума вышибает.
— Тащите побольше перевязочного материала, — донесся до Черемных сиплый голос Пестрякова.
Черемных не сразу сообразил: это о нем заботится усатый десантник…
Пестряков долго дежурил у открытого лаза. Неба он не видел, но двор был озарен красным полымем.
Он вылез с Тимошей наружу, чтобы осмотреться.
Тимоше не терпелось похвалиться — вытащил из водосточной трубы немецкие гранаты и объяснил, что конфисковал их у того самого покойника, по-ростовски сказать, у жмурика, возле бензиновой колонки.
Ну а если забраться в дом перед рассветом? А ночью попугать фрицев в городке?
Этот план следовало обсудить во всех подробностях, для чего пришлось залезть обратно в подвал: Тимошиного шепота Пестряков не слышал, как ни навастривал ухо и старательно ни прикладывал к нему ладонь. Разговаривать же на дворе во весь голос нельзя было.
Тимоша не ожидал, что Черемных близко примет к сердцу ночной план.
Тот все время тяготился мыслью, что товарищи по его милости определились в сиделки-санитары.
Ну а ночная война, которую сейчас затеяли Пестряков с Тимошей, сразу поставила все на свои места. Словно камень с его души сняли!
Пестряков наставлял Тимошу, лейтенанта и строгостью прикрывал свое огорчение: эх, не командовать бы ему, не поучать, а самому принять на себя опасность!
Пестряков взял запасную обойму от пистолета Черемных, передал ее Тимоше, и тот подкрепился восемью патронами. В свою очередь Тимоша оставил в подвале две гранаты из своих четырех. Две трофейные гранаты также пойдут сегодня в дело.
Наконец Пестряков подал товарищам знак. Те вылезли из подвала в ночь, тревожно подсвеченную заревами, которые спорили между собой в яркости…
6
Тимоша не из тех, кто швыряет гранату в судорожной спешке и почти в беспамятстве, зажмурив глаза, — лишь бы подальше.
Все зависит от обстановки. Если Тимоша надежно укрыт, иногда выгоднее швырнуть гранату на близкую дистанцию. Ближе — точнее.
И вовсе не обязательно срывать чеку лишь в момент броска. Иногда трех с половиной — четырех секунд бывает слишком много, и фрицы, заметив гранату, успевают спрятаться, отскочить за угол, прыгнуть в окоп до того, как последует взрыв.
Тимоша любит бросать гранаты с затяжечкой. Он ощущает каждую секунду и половину скоротечного времени держит неминучий взрыв в руке.
Сейчас, хоронясь за каменным забором, Тимоша не имел такой надобности. Чем дальше увезет машина в своем кузове гранату, тем лучше.
Нарастает гул мотора. Вдали светятся синие огоньки, машина идет с прищуренными фарами.
Лейтенант уперся могучим плечом в забор, пригнулся; Тимоша вскарабкался ему на спину.
Трофейные гранаты с длинными деревянными рукоятками остались лежать про запас на земле, на листьях, сметенных ветром к забору.
Синие светлячки приближаются.
Тимоша сжимает гранату. Остается лишь привычным движением пальца сдвинуть предохранительную чеку влево.
Хорошо бы швырнуть гранату так, чтобы она взорвалась перед самой машиной или — еще лучше — под ее колесами. Но для этого необходим очень точный расчет. Нужно знать скорость, с какой движется машина. Как ее определишь, эту скорость, в полутьме? А иначе граната бесполезно разворотит брусчатку перед машиной или за ее кормой.
