Гюнтер Прин - Командир подлодки. Стальные волки вермахта
На борту я сразу пошел в кубрик. Он был пуст. Все ушли. Корабль спокойно и мягко покачивался на якорной цепи вместе с движением моря, как во сне. Я влез в койку и скоро заснул. Среди ночи меня грубо разбудили. Влажное горячее дыхание коснулось моего лица, и хриплый голос пробормотал:
– Просыпайся, Прин, просыпайся!
Это был Зиппель. От него разило спиртом. Даже в мерцании маленькой лампочки, качающейся под потолком, было видно его красное и веселое, как детский шарик, лицо.
– Прин, мы сейчас убираемся, – прошептал он, увидев, что я проснулся.
Я просто хотел попрощаться с тобой и потом вот… – Он наклонился, поднял железный обвязанный ящичек и бросил его мне в ноги. – Я не могу взять его с собой. Принеси мне его завтра в кафе «Чикита». Завтра днем после четырех, ладно?
– Но…
Он прервал:
– Пока, Прин. Ты, грязная собака, не пошел с нами, но ты мой приятель, не так ли? – Он повторил: – Прин, ты мой друг, разве нет?
– Заткнись! – прозвучал с койки сердитый голос Витачека.
Мгновение Зиппель стоял, глупо тряся головой, как теленок, которому мясник нанес удар молотком. Затем он повернулся и пошел покачиваясь. Дверь осталась открытой. Я выскочил из койки и побежал за ним. Но темнота поглотила его. При бледном свете звезд я мог видеть несколько бегущих фигур с вещевыми мешками, набитыми так, что они почти лопались. Я прокрался в свою койку, но прошло много времени, пока я снова заснул.
Когда на следующее утро мы собрались на перекличку, отсутствовало девять человек: матрос первого класса Стокс, пять рядовых матросов, два юнги и кок. Боцман, распределявший работу, был в ярости. Он грохотал в кубриках, напрасно пытаясь отыскать беглецов в койках и шкафах. Нас распределили на работу, вместо двадцати семи осталось восемнадцать. Было трудно выгружать отбросы, которые за время пути стали твердыми, как камень. Мы разбивали их киркой, а затем поднимали на палубу в больших железных ведрах. В середине работы ко мне подошел боцман.
– Прин, к капитану! – сказал он елейным голосом, как священник на похоронах.
Впервые меня позвали к капитану. Пока я шел на корму, у меня тряслись коленки. Перед дверью я глубоко вдохнул и постучал.
Старый Козел что-то писал, сидя за столом, и не перестал этого делать, когда я вошел. Я осмотрелся. Каюта была маленькая, но удобная. Там стояли обтянутые кожей скамьи, а темно-коричневые стены красного дерева блестели, как свежий грецкий орех. Наконец он положил ручку и повернулся ко мне.
– Можешь сесть, мой мальчик, – сказал он дружеским тоном, и я присел на краешек скамьи.
Луч света из окна освещал его голову. В первый раз я мог близко изучать его лицо. Оно было длинным и красным. Голубые глаза глубоко прятались в темных веках, как в пещерах.
– Скажи, Прин, – начал он, – ты дружишь с Отто Зиппелем? – Капитан помолчал, уставившись на меня.
Я кивнул. Сердце билось где-то в горле.
– И ты знаешь, – продолжал он масленым голосом, – что Зиппель нелегально покинул корабль прошлой ночью вместе с несколькими другими?
– Да, сэр, – робко ответил я.
Внезапно он встал. Возвышаясь надо мной, как башня, он ткнул меня в грудь костлявым пальцем и закричал:
– Где они?
Я вздрогнул и должен был несколько раз сглотнуть, прежде чем смог, заикаясь, ответить:
– Не знаю, сэр.
Он медленно уселся в кресло.
– Ох, Прин, Прин, – сказал он тем же масленым голосом, как и прежде, – ты на плохом пути. Ты лжешь, тогда как знаешь, что должен говорить правду, сын мой.
Я продолжал молчать.
– Полагаю, ты думаешь своей глупой головой, – он дважды постучал костлявым пальцем мне по лбу, – что оказываешь своим введенным в заблуждение друзьям добрую услугу, не говоря ничего. Но подумай, какая судьба ждет их на берегу: их исключат из торгового флота, в их книжке моряка будет запись «дезертир», а если они начнут нищенствовать в Америке, – а они начнут побираться, Прин, – их закуют в цепи и заставят подметать улицы. Подумай об этом, Прин.
Я подумал и представил себе Зиппеля, истощенного, в позвякивающих железах, подметающего улицы, но промолчал. Капитан говорил со мной около часа, и я был весь мокрый, когда уходил из его каюты. Я не сказал о встрече в кафе «Чикита».
На обед была только холодная еда, так как кок исчез. Сразу после обеда я пошел к боцману просить отпуск на берег.
– С ума сошел, – все, что он сказал мне.
Это был конец. Я пошел в трюм помогать другим выгружать мусор.
После трех часов первый офицер проводил капитана к трапу. Старый Козел был в шелковом костюме, в белой фуражке и держался строго, с достоинством.
– Он собирается заявить в полицию, – сказал Крамер.
Мы стояли у поручня и смотрели, как они отбывали на моторке.
После четырех часов мне стало плохо. Я думал о Зиппеле, ожидающем меня в кафе «Чикита». Каждый раз, поднимая ведро на палубу, я смотрел, не покажется ли он на набережной. В шесть часов мы закончили работу и стояли у перил.
– Смотрите, – сказал Крамер, показывая на шлюпку, идущую от пристани прямо к нам.
На веслах сидел цветной, а Зиппель, одетый в белое, сидел на заднем сиденье, наблюдая. Он появился, чтобы показать себя.
Из гавани вышла вторая лодка, моторка, и тоже быстро пошла к нам. Справа и слева неслись белые усы пены, на корме застыла высокая фигура Старого Козла. Расстояние между лодками уменьшалось. Зиппель смотрел, как гребет его мальчик, не замечая ничего вокруг. К этому времени вся команда «Гамбурга» собралась у поручня и смотрела спектакль. Мы стояли как зачарованные. Только Витачек проявил мужество: он помахал Зиппелю и показал на преследователя. Зиппель, ослепленный гордостью, не обернулся. Оказавшись на небольшом расстоянии, он приложил руки ко рту и закричал:
– Я свободный гражданин США!
Старый Козел был теперь совсем близко. Удивленный шумом мотора, Зиппель обернулся и в следующий момент извивался, как белый кролик в руке охотника. Катер подошел к трапу. Старый Козел, волоча Зиппеля за шиворот, быстро прошел в свою каюту.
Я не видел Зиппеля в этот вечер. Он вернулся, когда я уже спал. Поздравления в честь его возвращения продолжались слишком долго. Каждый хотел приветствовать его. Первый, второй, третий помощники и, наконец, с наибольшим энтузиазмом боцман.
Воскресная служба на следующий день была назначена на десять часов. Служба всегда проходит на земле, на море только в спокойную погоду. Капитан настаивал, чтобы присутствовали все.
– Он из Восточной Фрисландии, – сказал Крамер саркастически. – С тех пор как они съели святого Бонифация, у них святость в животе.
Сначала мы пели песню. Старый Козел вынул скрипку из футляра и сдул пыль. Он неторопливо натер смычок канифолью и елейно предложил: «Споем гимн номер 67». Он приложил скрипку к подбородку и запел высоким царапающим голосом:
– Бог привел нас так далеко, щедрость его велика.
Зиппель стоял рядом со мной и пел. Он благодарил Бога кривым ртом, потому что его лицо распухло после приветствий боцмана.
Глава 3 КРУШЕНИЕ
3 сентября мы ушли из Пенсаколы. Корабль был перегружен, а на борту оставалось только двадцать человек из команды. Ни один дезертир не вернулся. Было раннее утро, солнце еще не поднялось над горизонтом. Мы подняли якорь и запели песню «Возвращение домой». Я думаю, это самая прекрасная песня. В каждом плавании она поется только один раз, когда поднимают якорь в последний раз на пути к дому. Боцман запел первым, потом присоединились другие:
Плывем домой, плывем домой,
Плывем домой по всем морям.
Плывем домой в наш старый Гамбург,
Плывем домой, к тебе, моя земля.
Паруса развернулись, и через несколько часов Пенсакола лежала далеко позади, бледная и нереальная, как будто мы никогда не ходили по ее пыльным улицам.
Мы снова были в высоких широтах. Однажды утром зазвучал корабельный колокол. Раз, потом еще… Затем быстрее и громче, громче, пока не зазвучал как колокол пожарной машины. Лурман и я стояли наверху на вантах.
– Пожар на корабле! – закричал он, спускаясь с быстротой паука, приближающегося к мухе, попавшей в его паутину.
Я поспешил за ним, пытаясь увидеть, где горит. Не было видно ничего, кроме парусов, наполненных ветром. Палуба оказалась пустой.
Вся команда стояла на носу: Старый Козел, первый помощник и все свободные от вахты. Облако черного дыма извергалось из канатного люка и расплывалось по оснастке фок-мачты. Мы побежали. Тяжелые едкие клубы дыма мешали дышать.
– Проклятье, горит канатный люк, – тихо сказал Лурман.
Старый Козел повернулся и бросил на него свирепый взгляд.
Мы стояли, глядя на извергающийся дым. Гарри Стовер и два матроса держали над люком трос. Затем из дыма раздался хриплый голос:
– Тащите.
Они тянули медленно и ровно. Сначала появилась голова человека, потом грудь, наконец, все тело. Это был Витачек. Его отнесли к наветренной стороне и положили на палубу. Из канатного люка вылез Тейсон, почерневший от дыма, со слезящимися глазами, сотрясаясь от приступов кашля. Я бросился к Витачеку. Он лежал на спине с закрытыми глазами, как мертвый. Старый Козел поспешил к Тейсону:
