Георгий Марков - Отец и сын
Бастрыков достал из кармана брюк кожаный бумажник, раскрыл его и подал в развернутом виде синеватый лист бумаги.
— Надюшка, принеси-ка очки! — крикнул Исаев, с жадным любопытством, но с опаской принимая от Бастрыкова мандат.
Надюшка стремглав выскочила откуда-то из другой комнаты, проскользнула к письменному столу и тотчас вернулась с очками. Девчонку очень интересовало все, что здесь происходило. Подав деду очки, она замерла, приоткрыв рот. Но он не позволил ей оставаться в этой комнате.
— Беги скоренько к матушке Устиньюшке, помоги ей, — строго сказал Исаев.
Когда девочка ушла, Порфирий Игнатьевич, надевая очки, пояснил:
— Внучка моя. Сиротинка. Отец — сын мой — погиб на войне, а мать в прошлом году умерла от сыпного тифа. Вот и воспитываю теперь.
Не теряя больше ни одной секунды, он принялся читать мандат. Читал долго, шевелил губами, иногда вслух произнося отдельные фразы или их окончания:
— «На товарища Бастрыкова возлагается… разрешение спорных вопросов, связанных с использованием охотничьих и рыболовных, а также земельных угодий… Защита коренного населения от всяких видов эксплуатации, обеспечение интересов бедноты, батрачества, а также лиц середняцкого имущественного состояния… принятие надлежащих мер к охране общественного порядка и защите безопасности Советского государства… Товарищ Бастрыков наделен чрезвычайными полномочиями… Председатель губисполкома… Секретарь губкома РКП (б)… Председатель губчека…»
У Исаева на висках выступили капли пота, он побледнел, развернутый лист бумаги дрожал в его руке. Он с полминуты молчал, стараясь справиться с волнением и не выдать его коммунарам. Было от чего волноваться: тридцатилетнему владычеству его на Васюгане наступал конец.
— Все понимаю, товарищ Бастрыков! — наконец воскликнул Исаев, чувствуя, что молчать дальше невозможно. — Хочу заверить вас: в моем лице вы будете иметь одного из самых ревностных своих помощников.
— Помощи мне от вас никакой не нужно, — резко сказал Бастрыков. — Но законам советской власти вы обязаны подчиняться без всяких разговоров.
Исаев не ожидал такого крутого поворота. Он скорее рассчитывал на иное: за его предложение о помощи председатель коммуны бросится к нему с распростертыми объятиями.
— Законам? А я их не нарушаю. Порфирий Игнатьевич Исаев у советской власти не последний гражданин.
— Ну, ты не хвались. Какой ты гражданин, про то советская власть сама знает, — щуря глаза, сердито сказал Бастрыков и добавил совсем уже сурово: — Хорошие граждане с остяков не вымогают пушнину.
— Ах, сукин сын Ёська, наябедничал! — всплеснул руками Исаев. — Да вы знаете, товарищ Бастрыков, Ёську я, по крайней мере, сто раз от голодной смерти спасал, он до конца жизни обязан мне.
— Выходит, что помирать не давал, чтоб соболей побольше с ихнего брата собирать.
— Напрасно вы, товарищ Бастрыков, такие взгляды имеете. Остяк двуличный. Пока ты его кормишь, он тебе в глаза смотрит, а как насчет платы заговорил, он готов нож в горло всадить.
— Ты мне тут про всякое разное брось антимонию разводить. — Бастрыков окончательно перешел с Исаевым на «ты», позабыв, что вначале обращался к нему только на «вы». — Советская власть остяков в обиду не даст. Хватит с них. Они от царя и царских холуев достаточно настрадались.
Устинья с Надюшкой принесли тарелки со снедью, поставили их на стол. Исаев, пользуясь этим, решил переменить направление разговора, принялся приглашать коммунаров к столу.
— Милости прошу отведать, что господь бог послал. — Хозяин истово перекрестился на иконы, занимавшие весь угол комнаты.
Алешка, не привыкший видеть подобное в коммуне, хихикнул, зажав рот рукой. Отец осуждающе глянул на него, и он смолк.
— Что же, время обеденное, можно и подкрепиться, — сказал Бастрыков и передвинулся к столу.
Митяй последовал за ним. Алешка сидел у стены, не зная, как ему поступить: присесть к столу сейчас же или ждать, когда позовет отец. Но Бастрыков не успел и слова вымолвить, как Исаев подскочил к Алешке.
— Ну а ты что, сынка, не садишься? Небось проголодался уже. — Исаев ласково потрепал Алешку по плечу. — Вот сейчас пообедаешь и беги вон с Надюшкой на берег. Что тебе за интерес мужицкие суды-пересуды слушать. Мал еще! Так или не так, Роман Захарыч?
— Пусть побегает, — согласился Бастрыков.
Васюганский князек угощал щедро. На тарелках — осетровый балык, нельмовая тешка, копченая стерлядь, вяленая сохатина, моченая брусника в сахарной воде.
Устинья принесла на серебряном подносе два графина с настойками. Порфирий Игнатьевич заколебался: не то угощать, не то воздержаться.
— Кажется, партейным насчет выпивки запрет? — несмело взглянув на Бастрыкова, сказал он.
— Ты что же, нас за монахов принимаешь? — засмеялся Бастрыков.
— У партейных только совесть другая, а все остальное в точности как у тебя самого, — не вытерпел Митяй, твердо соблюдавший до сей минуты свое обещание не влезать в разговор Бастрыкова с Исаевым.
— Ну, коли так, неси, Устиньюшка, рюмки, — повеселел хозяин, в уме прикинув, что выпивка с председателем коммуны авось поможет им сблизиться.
Исаев наливал рюмку за рюмкой. Под жареное мясо снова выпили. Бастрыков и Митяй даже не раскраснелись, а сам хозяин начал хмелеть. «Таких споить — бочонка мало. Вот быки! И все на Устиньющку посматривают. Особенно этот… председатель». Порфирий решил больше не пить, а только угощать, но Бастрыков и Митяй поняли его расчет.
— Раз сам не пьешь, вели убрать выпивку, чтоб не дразнила, — предложил Бастрыков.
Митяй согласливо закивал головой. Хозяин помедлил, налил еще и гостям и себе по целой рюмке и унес графины в шкаф.
— Ты вот что скажи мне, Исаев, — заговорил Бастрыков с серьезным видом, — какой ты промысел считаешь особенно доходным? Это раз. А второе скажи: как тут, на Васюгане, земли для хлебов подходящие?
Исаев понял, что председатель коммуны хочет поучиться у него, как надо хозяйствовать в этих таежных краях. «Ну то-то! Давно бы так, чем начальника-то из себя выставлять!» — подумал он, выпятил грудь вперед и задумался. Хмель уже сильно одолевал его, но он решил перебороть истому во что бы то ни стало и не ударить перед коммунарами лицом в грязь.
— Самое выгодное дело — пушнина! — поучительно начал Исаев и прихлопнул ладонью по столу. — Этот дом весь от крыльца до трубы на пушнине держится…
Но тут Порфирий Игнатьевич попал в капкан Бастрыкова, и пыл его сразу пригас.
— Скажи откровенно, не хитри только: скупкой пушнины дом держится? — Бастрыков в упор посмотрел на Порфишку.
— Да что вы, товарищ чрезвычайный комиссар! — вспомнив о звании Бастрыкова по мандату, плаксиво воскликнул Исаев. — Наговор все это! Наговор! Завидуют людишки, когда при достатке живешь! Все собственным горбяком…
— Ты же сам сказал! Что ты виляешь-то? — засмеялся Бастрыков. — Кто, кроме остяков-то, принесет тебе пушнину на двор? Сам ты немолодой уж. Жена тебе при доме нужна. Надюшку в тайгу не пошлешь…
— Племянники из Томска на чернотропье приезжают, — совсем погасшим голосом произнес Исаев, сердясь и на самого себя, и на Бастрыкова и с ожесточением вытирая взмокшее лицо грубым холстиновым полотенцем.
— Ты смотри, какие у Исаева сознательные племянники! Приезжают, помогают дяденьке дом в достатке содержать!.. — Бастрыков и Митяй смеялись громко, колыхались их плечи, скрипели под ними гнутые венские стулья.
Исаев растерянно переводил глаза с одного на другого. Из-за двери испуганно смотрела на коммунаров Устиньюшка.
— А скажи, Исаев, хлеб ты пробовал на этих землях сеять? Или из города муку возишь? — сразу посерьезнев, спросил Бастрыков.
Исаев радехонек был скорее выскочить из капкана, в который загнал его председатель коммуны, и заспешил с ответом:
— Каждый год, товарищ Бастрыков, хлеб сею. Гарь тут у меня неподалеку раскорчевана. Десятины три-четыре.
— И как родит?
— Рожь сею озимую. По сто двадцать — сто тридцать пудов с десятины снимаю. Овес сею. Если ранние заморозки не прихватят, то по восемьдесят пудов намолачиваю. Ну, еще делянку проса сею, делянку гречихи. Небогато хоть снимаю, а на пропитание хватает.
Исаев говорил и все с опаской посматривал на Бастрыкова: не расставил ли тот новый капкан?
Но Бастрыков неожиданно похвалил хозяина:
— Это, Исаев, ты дельные факты сообщил. Как видишь, Митяй, на Васюгане можно заниматься хлебопашеством. Прибыльно будет. А уж скотину разводить тут сам бог повелел.
Алешка между тем наелся и заскучал.
— Тятя, я на берег пойду, — сказал он, пользуясь паузой, наступившей в разговоре взрослых.
— Надюшка, проводи-ка кавалера на берег. Да смотри, чтоб собаки с цепей не сорвались! — возвысил голос Порфирий Игнатьевич.
