Майкл Пауэлл - Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939
– Вот так, Вуди.
Вудхаус спокойно ответил:
– Так точно, сэр.
Харвуд с трудом взял себя в руки. Теперь все взоры были обращены на него. Он сделал несколько шагов взад-вперед, потом остановился и сказал:
– Сигнальщик, передайте на «Ахиллес» и «Кумберленд»… – Он надолго задумался, пытаясь найти нужные слова, потом сказал: – Да, передайте на «Ахиллес» и «Кумберленд» следующее: «Сегодня спасено много человеческих жизней».
Сигнальщик молча отсалютовал и отправился выполнять приказ. А Харвуд добавил:
– Верните самолет. – После этого он отвернулся и замер, глядя на столб дыма вдалеке.
Вудхаус сочувственно посмотрел в спину адмирала и проговорил:
– Штурман, готовьте «площадку» для самолета справа по борту.
Медли подошел к переговорной трубе и сказал:
– Артиллерия, передайте, пусть самолет возвращается и садится по правому борту.
Подцепить самолет с «площадки» на крюк – операция весьма непростая, и в процессе ее выполнения было потеряно немало самолетов. Но Дранки Левин был знатоком своего дела и сумел посадить самолет на воду точно в том месте, где нужно, поэтому его подцепили и извлекли из воды с первой попытки. К моменту завершения маневра «Аякс» был практически неподвижен, слева быстро приближался «Ахиллес». В течение нескольких секунд два одинаковых крейсера находились борт к борту, но только их разделяло несколько кабельтовых. На обоих кораблях всем морякам, свободным от вахты, было разрешено выйти на палубу. Разрешением воспользовались все без исключения. Все старались найти место с наиболее выгодным обзором. Артиллерийские расчеты столпились в верхней части орудийных башен. Все возвышенные места были заполнены людьми. А потом команды двух кораблей начали приветствовать друг друга и приветствовали, пока не охрипли. На «Аяксе» запели «Выкатывай бочку». На «Ахиллесе» маори на верхушке одной из башен танцевали танец войны. Новозеландцы распевали песни маори – их подхватывали все члены команды и аккомпанировали на гитарах. На «Аяксе» тоже моряки, как могли, выражали свой восторг. Люди почувствовали облегчение после невероятного напряжения последних четырех дней, и их никто и не думал останавливать.
Самым находчивым оказался персонал столовой команды «Ахиллеса», где распахнули двери для всех, выставив на столы припрятанные запасы.
Постепенно восторги стихли, матросы начали расходиться. Харвуд крикнул:
– Сигнальщик!
– Да, сэр.
– Передайте на «Ахиллес» и «Кумберленд»: «Следуйте за папой». Штурман, видите костер в западном направлении?
– Так точно, сэр.
– Идем прямо на него!
Стоя на балконе Паласио-Сальво Миллингтон-Дрейк глубоко вздохнул и посмотрел на часы. Было ровно восемь часов вечера. Солнце только что скрылось, и небо было залито багрово-красным светом.
– Время рассчитано до секунды, – сказал он. – Ровно восемь. – Потом помолчал немного и добавил: – Сумерки богов…
С наступлением темноты зрелище полыхающего корабля стало воистину устрашающим. Сильные взрывы продолжали терзать стального гиганта, раздирая его на части, и корабль по всей своей длине превратился в один пылающий костер. Вода вокруг него кипела и пузырилась. Когда огонь добирался до артпогребов, расположенных в разных частях корабля, страшные взрывы следовали один за другим. Куски искореженного металла взлетали в воздух и рушились в кипящую воду. Стальная надстройка разваливалась на куски. Корабль стоял на мелководье и уже опустился на дно переломанным килем. Палубы находились в воде. А взрывы продолжали сотрясать его измученное тело; находясь на смертном одре, корабль бился в агонии. Он горел трое суток.
«Такома» стояла в полумиле от него в окружении катеров с «Графа Шпее», аргентинского буксира и нескольких открытых лихтеров, на которых находилась команда линкора. Темные силуэты судов были озарены багряным заревом пожара. Звуки взрывов чередовались с отрывистыми приказами на испанском и немецком языках. Это была странная, дикая сцена. К судам подлетела уругвайская канонерка, ее прожектора были направлены на «Такому». На маленьком мостике рядом с командиром стоял капитан Дав. Командир крикнул в рупор:
– Капитан, капитан «Такомы»!
– Здесь, – откликнулся низкий голос.
– Мне приказано задержать вас от имени Республики Уругвай. Вы активно помогали военному кораблю воюющей страны в уругвайских территориальных водах.
– Я протестую! Это торговое судно и не является частью военного резерва моей страны.
– Вы покинули порт без таможенных документов и без лоцмана. Считайте себя под арестом. Спустите катер!
Последовала пауза. На мостике торгового судна совещались. В конце концов капитан ответил:
– Хорошо, но что мне делать с офицерами и матросами?
– Вы можете привезти их обратно, и они будут интернированы, – был ответ. – Или можете отправить их в Аргентину, и они будут интернированы там. Полагаю, именно таково было ваше намерение. Капитан Лангсдорф на борту?
Вперед выступил человек, до этого стоявший в тени на нижней палубе мостика «Такомы».
– Да!
– Я поднимаюсь на борт.
Командир канонерки и Дав перешли на катер и поднялись на борт немецкого судна. Первым делом они очутились на нижнем мостике. Там вполоборота к визитерам стоял капитан Лангсдорф, его взгляд был прикован к горящему кораблю. А тем временем на борт «Такомы» поднялась охрана, и команда «Графа Шпее» начала переходить на лихтера. Командир канонерки отсалютовал капитану Лангсдорфу и сказал:
– У меня приказ не задерживать вас, господин капитан, так же как и ваших людей.
Лангсдорф тоже отсалютовал и кивнул, но ничего не ответил. Дав сделал шаг вперед:
– Капитан Лангсдорф!
Лангсдорф вздрогнул и резко повернулся к гостю. Их глаза встретились. Последовала длительная пауза. В конце концов Лангсдорф нарушил молчание:
– Итак, капитан Дав.
Дав сказал:
– Мне разрешили повидаться с вами. Я очень обрадовался предоставленной возможности. С тех пор как мы расстались четыре дня назад, многое изменилось… – Он замолчал.
– Да, – констатировал Лангсдорф, не сводя глаз с британского капитана.
Дав продолжил:
– Меня послали к вам, неофициально конечно, потому что в Монтевидео появились слухи, что вы погибли вместе с кораблем.
Лангсдорф, наконец, отвел взгляд, отвернулся и отошел к поручням.
– Безопасность команды – самое главное для меня.
Но Дав не закончил мысль. Он сделал шаг к немецкому капитану и снова заговорил, тихо и проникновенно:
– Я хочу, чтобы вы знали, капитан, что все, кто когда-нибудь с вами встречались, вас очень уважают, даже, это я вам говорю как частное лицо, ваши враги.
Лангсдорф медленно кивнул. А Дав продолжил свой монолог:
– Мне очень жаль видеть вас в таком положении… и в одиночестве.
Лангсдорф снова взглянул на свой горящий корабль.
– Любой командир одинок, капитан, – ответил он. Неожиданно он схватил руку капитана Дава и крепко ее пожал. – Прощайте, капитан, – тихо сказал он, – на этот раз уж точно навсегда. И… спасибо вам.
Потом он отвернулся, сунул в рот сигару – свою вечную сигару – и поднес к глазам бинокль. Он стоял на мостике неподвижно, словно изваяние, и не сводил глаз с пылающего линкора. Таким он и остался в памяти капитана Дава.
Около полуночи три британских крейсера подошли к горящим обломкам вражеского корабля и описали вокруг него круг. Теперь уже никто бурно не радовался. Люди молча смотрели на полыхающий корпус линкора. Несмотря на поздний час, вокруг суетилось много маленьких суденышек, и Харвуд приказал эскадре уходить и вернуться к патрулированию, пока не поступит новый приказ. Один враг был уничтожен, но оставалось еще много других, готовых к сражениям. У британских моряков было достаточно работы.
Глава 14
ЛЮДИ И КОРАБЛИ
Рано утром 20 декабря капитан Лангсдорф, находясь в своей комнате в Военно-морском арсенале, набросил себе на плечи флаг имперского военно-морского флота и застрелился. Он убедился, что его люди благополучно прибыли в столицу Аргентины, где их приняли со всеми почестями, которых достойны храбро сражавшиеся солдаты, волею судьбы ставшие беженцами и ищущие убежище. Первые несколько дней они жили в военно-морских казармах. Позднее их перевели в лагерь для интернированных, но это было необременительное и весьма почетное интернирование. После войны многие члены команды остались в Аргентине. Офицеры, помещенные под слабый надзор в течение следующих восемнадцати месяцев, по большей части сумели тем или иным способом вернуться в Германию.
Но их капитан, с которым они прошли через триумф и трагедию, остался лежать в чужой земле, а корабль, который он уничтожил собственными руками, все глубже погружался в илистое дно реки Ла-Плата. Ни у кого не хватило ума или воображения похоронить его, истинного моряка, в море, опустить его тело в речной поток рядом с обломками корабля. Уверен, он бы хотел лежать рядом со своим детищем.
